Не время паниковать - Кевин Уилсон

Тройняшки пошли покидать мяч в корзину, а я осталась посреди гостиной, в пустом доме. Мне хотелось рассказать Зеки про случившееся. Я подумала, что если он услышит об этом от кого-то другого, то потеряет голову. Я по-прежнему держала в руках свой рюкзак. Открыв его, я увидела, что в нем еще четыре постера, слегка помятых. Вышла из дома и на автопилоте зашагала по улице. На то, чтобы пройти четыре квартала, потребовалось около двадцати минут, зато я увидела в его окне свет. Подкралась под кустами к окну. Я понимала, что меня легко могут застрелить или сдать полиции. Встав на цыпочки, постучала в окно. Я увидела лицо Зеки сквозь стекло, а вот он меня видеть не мог из-за отражения. Он вглядывался в темноту, и взгляд его глаз был совершенно расфокусированным. Еще никогда я не видела его таким грустным.

— Это я, — говорю, но он не открыл окно. Постоял несколько секунд и отошел.

Я снова постучала, но он не изволил вернуться. Тогда я достала из рюкзака один из постеров, сложила в несколько раз, сделав квадрат, и просунула в узкую щель между стеклом и рамой, как можно дальше, надеясь, что он его увидит. Подождала пять минут, еще два раза постучала. Безрезультатно. Мне не хотелось оказаться вне дома, когда вернется мама, поэтому от дальнейших попыток увидеться с Зеки я отказалась. У меня оставалось еще три постера, и, как бы нелепо это ни прозвучало, я почувствовала себя Господом Богом, словно никто на свете, даже Зеки, не знает того, что знаю я. Сунула по постеру в выбранные наугад три почтовых ящика, на каждом из них подняв красный флажок[51].

Вернувшись домой, я заползла в постель и проспала почти до полудня. В доме никого уже не было, и я понятия не имела, что еще могло произойти накануне вечером. Из дома я не выходила. Все ждала, когда же появится Зеки, как он всегда делал, но он так и не появился. Остаток дня я провела в гараже за изготовлением новых копий. Я почти никогда не трогала оригинал постера, боясь его повредить. Но в тот день решила использовать его, чтобы снять первую копию. И пристально разглядывала его — искала в нем то, чего, быть может, не видела раньше, пыталась посчитать каждую каплю крови, определить, какие пятна крови мои, какие — Зеки. Я знала, что снаружи продолжается жизнь, что там что-то происходит и что на борьбу с моим детищем брошены крупные силы, но все это казалось мне далеким от реальности.

Покончив с копированием постера, я положила руку на стекло и сняла копию с ладони. Стала разглядывать линии на ней, пожалела, что не умею их читать. Хотелось узнать свое будущее, потому что в тот момент я совершенно его себе не представляла. Не представляла, как буду хранить эту тайну всю оставшуюся жизнь. Но знала, что буду. И уже тогда, в свои шестнадцать, знала, что возненавижу всех, кто любил меня, заботился обо мне, помог мне прийти к тому, к чему я пришла в своей жизни, потому что никогда не смогу рассказать им, кем я была и что я сделала.

МЭЗЗИ БРАУЭР

Через несколько дней снова позвонила Мэззи, и на сей раз я ответила:

— Ладно.

— Ладно?

— Я поговорю с вами. Я расскажу.

— Вау… спасибо, Фрэнки. Обещаю, вы не пожалеете. Я сделаю это со всем должным уважением к вашей истории.

— Ладно, — повторила я. — Мне надо идти.

— Подождите, но… почему вы решили дать согласие?

— Если честно, сама не знаю, — ответила я. — Прежде всего, я устала. После вашего звонка мне немного не по себе. Может, мне нужно сказать это во всеуслышание и доказать, что я все это не выдумала. Не знаю. Наверное, как-то так.

— Когда мы сможем… — начала Мэззи, но я повесила трубку.

Дело близилось к концу. Не к концу истории, разумеется, та будет вечно идти по кругу и никогда не закончится. К концу близилась ее тайна. Мне хотелось лечь в постель, но было только десять утра. Меня ждали немытые тарелки, недописанная книга и невырезанные для дочкиной школы крышки для коробок. Тем не менее я легла в постель и погрузилась в воспоминания о том лете.

Глава двенадцатая

К четырем часам дня мое терпение иссякло, и я поехала к дому бабушки Зеки. Набила рюкзак постерами, словно без них мой организм не мог выполнять свои функции. Постучала в дверь, но никто не ответил. Я молотила по двери и молотила, кричала, чтобы Зеки вышел, потом обошла дом и поднялась по ступенькам на заднее крыльцо. Приникнув к стеклу двери, увидела крадущегося по коридору Зеки.

— Зеки, — позвала я. — Ты можешь говорить?

Он помотал головой, но я не уходила. Ему придется смириться с тем, что я не уйду.

— Зеки! Какого хрена? — заорала я, и тогда он наконец вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

— Ты чего, прячешься от меня? — спросила я. — Это из-за того, что случилось в Мемфисе? В машине?

Зеки покраснел как рак и больше на меня ни разу не взглянул.

— Я… я уезжаю. Мы уезжаем. — Его глаза на секунду округлились, может, он испугался, а вдруг я подумала, что он имеет в виду и меня. Я все еще не врубалась в происходящее. — Мы с мамой… возвращаемся в Мемфис.

— Что? Когда?

— Сейчас. То есть завтра.

— Ты уезжаешь?

— Отец вчера позвонил маме, — сообщил Зеки. — Рассказал ей, что происходит. Заявил, что я рискую сломать себе жизнь. Что меня могут арестовать. Сказал, что меня не примут в колледж, а я хотел сообщить ему, что собираюсь в художественную школу, но…

— Зеки, погоди. Ты уезжаешь? Возвращаешься? К отцу? К этому долбаному козлу? Это твоя мама решила вернуться.?

— Фрэнки, она напугана. Я напуган. Это страшно. Нас могут арестовать.

— Мы же знали это заранее, верно? Мы знали заранее, и все… все было отлично.

— Они беспокоятся обо мне. Мама говорит, что в Коулфилде небезопасно. Еще один парень погиб, Фрэнки. Господи, все это очень хреново.

— Не уезжай, — сказала я.

— Я должен, — ответил Зеки.

— Прошу тебя, не уезжай, — сказала я, схватив его за руку.

— Фрэнки, у меня нет выбора, понимаешь? — сказал он таким ломким голосом, что можно было подумать, что период полового созревания начался у него только сейчас. — Мне надо возвращаться домой.

— Прошу тебя, останься. Останься с бабушкой.

— Господи, да не могу я! Хреново все это, Фрэнки. Было хорошо, когда замешаны были