Красные облака. Шапка, закинутая в небо - Эдишер Лаврентьевич Кипиани
А может, не врет молокосос? А? Не пригласить ли его туда, к Дудане? Заодно покажется с гостем новым соседям — пусть видят, что он прочно здесь обосновался.
— Подождите меня здесь минутку, молодой человек. И ты подожди, — сказал Бенедикт и направился к дверям «Гастронома».
Гурам слегка склонился перед Дуданой:
— До свидания. Я пойду — боюсь, что успел вам надоесть.
— До свидания, — Дудана подала ему руку и вдруг не удержалась, сорвалось с языка: — Какой он, однако, вспыльчивый, ваш друг!
— Джаба? Не придавайте значения… Он сейчас, наверно, сам уже жалеет.
— В самом деле? Он всегда такой? У меня есть одна подруга, она тоже обычно…
— Да, с ним бывает такое… когда он увидит красивую девушку.
Дудана опустила глаза.
— Он, наверно, подумал, что совершил неловкость по отношению к вам, и рассердился на самого себя.
— И правильно подумал. Я на него обиделся. Ведь я прямо-таки дрожал перед вами, так боялся спугнуть, оттолкнуть вас, а он вам ляпнул такое!..
— Но меня это вовсе не испугало!
— Значит, это я на вас страху нагнал?
— Нет, — Дудана смущенно улыбнулась. — Я только сказала, что не испугалась слов вашего друга.
Они всё держались за руки — пальцы их словно не могли разжаться.
«А ей приятно», — подумал Гурам и мельком посмотрел на длинную, узкую руку девушки. По-видимому, он чем-то — выражением лица или невольным движением — выдал свои мысли, так как Дудана тотчас отдернула руку.
— Вы вместе работаете?
Дудана боялась, что Гурам уйдет и она потеряет след Джабы.
— Нет. Джаба журналист.
«Знаю», — подумала Дудана.
— А я думала, он тоже кинорежиссер.
— Джаба работает в редакции.
«Знаю», — снова подумала Дудана.
Вдруг Гурам увидел Джабу — легок на помине, тот словно возник из-под земли. Пересчитывая мелочь на ладони, он медленно приближался к табачному киоску по соседству. Гурам окликнул товарища. Джаба поднял голову, посмотрел на него и одновременно протянул деньги продавцу. Гурам подошел к Джабе.
— Что ты дуешься, точно маленький ребенок? Постыдился бы перед девушкой!
— Вовсе я не дуюсь, — пожал плечами Джаба. — Откуда ты взял? Просто у меня было дело в редакции, а потом я случайно увидел вас с балкона, пошел следом и вот — нагнал.
Это было правдой только наполовину. В редакции у Джабы не было неотложных дел: зайти к редактору, чтобы сообщить, что очерк о старых друзьях-железнодорожниках не поспеет к ближайшему номеру, можно было и в другое время. Из редакторского кабинета Джаба вернулся в отдел и не вытерпел, снова посмотрел с балкона на улицу. Перед книжным магазином по-прежнему никого не было, зато под самым балконом он увидел всех троих — Гурама, Дудану и ее толстяка дядю.
И он вдруг подумал, что жизнь идет своим путем, все стремятся к своим целям, добиваются исполнения своих желаний, каждый устраивает свои дела, все наперед точно рассчитав и запланировав, и только он один, Джаба, висит между небом и землей, вознесенный над житейскими радостями и горестями, и равнодушно взирает с высоты на величественное вращение земного шара, а в ответ каждый континент, каждый город, каждая улица злорадно посматривают на него снизу.
Он поспешно сбежал по лестнице и пустился вдогонку за теми, кого только что так изумил своим нелепым поведением.
Дудана смотрела на здание оперного театра. Губы ее были чуть приоткрыты, между ними виднелись блестящие белые зубы. Она старалась скрыть волнение, и от этого еще явственнее выдавала его. Сейчас она была совсем иной, чем прежде, она словно приехала издалека, из чужой страны, и ей казалось, что любому здесь ничего не стоит отгадать самые сокровенные ее мысли. Она боялась взглянуть в глаза Джабе, боялась выдать какую-то свою тайну. И Джаба явственно ощутил, как приятен был бы каждый шаг на пути к раскрытию этой тайны.
— Может, вы снова познакомитесь? — пошутил Гурам.
— Где-то там на фасаде, говорят, обозначено, когда построен театр. — Дудана, сделав вид, что не слышала Гурама, показала на оперу. — Я все ищу надпись и не могу найти.
«Точно меня вовсе здесь нет!» — подумал Джаба.
Тут Бенедикт, словно выдавив открывавшуюся в обе стороны дверь «Гастронома», выкатился на улицу, нагруженный купленной снедью: колбасой, ветчиной, сардинами и сверх того — двумя бутылками коньяка.
Как только появился Бенедикт, Гурам стал прощаться:
— Всего хорошего! Дайте мне ваш адрес, и через месяц я наведаюсь к вам…
— Ни в коем случае, молодой человек! Ни в коем случае! Зря, что ли, я потратился? Я люблю всех товарищей Дуданы, как родных детей. Хотя сама Дудана и не дочь мне, а племянница, но все же…
— Дело в том, что и мы, собственно, не товарищи Дуданы, — смущенно улыбнулся Гурам. — Мы познакомились всего полчаса тому назад.
— Это не имеет значения. Во время приема, в служебном кабинете, мне бывает достаточно пяти минут, чтобы узнать совершенно незнакомого человека. Не просит ничего? Понятно, что за человек. Просит? Тем более понятно. Ну, пойдемте. Прошу!
— Прошу! — поддержала его Дудана.
Джабе казалось, что каждое слово этой девушки, каждая ее улыбка, каждое еле заметное движение головы неповторимо и обладает каким-то особым, глубоким значением. В каждом произнесенном ею слове был заключен как бы не один только прямой его смысл, но и другой, возвышенный, гораздо более глубокий. Как будто Дудана говорила сначала на ином, высшем языке и лишь потом изучила человеческий… Она и сейчас прекрасно помнит тот таинственный язык, но знает, что здесь, на земле, он никому не доступен.
— Дудана живет тут же, над поликлиникой, — сказал Бенедикт. — Правда, нам придется подняться на четвертый этаж…
На лестнице было темно. Гурам чиркнул спичкой. Следом вспыхнула спичка в руках Джабы, спалила свою порцию мрака. Бенедикт шел впереди — его широкая тень стлалась ковровой дорожкой, изламывалась и складывалась между ступеньками. Вот она раскинулась перед чьей-то входной дверью. Джабе почудилось, что тень сейчас постучится в квартиру, но тут спичка погасла. Снова чиркнули спички, и оказалось, что Бенедикт поднимается по следующему маршу. Теперь непосредственно перед ними шла Дудана.
— Вы не боитесь ходить тут вечером? — спросил Гурам.
— Вы меня спрашиваете? — посмотрела сверху Дудана. — Я сюда вечером ни разу не приходила.
— Не приходили одна?
— Вообще не приходила. Я живу у дяди Бено.
Площадка между вторым и третьим этажами была освещена тусклой электролампочкой. Первой под слабыми ее лучами выплыла из тьмы фигура Бенедикта.
«Напою их слегка… Расспрошу поподробней… Пусть соседи
