Предчувствие - Анатолий Владимирович Рясов
Итак, ему позвонит Грета. Поверите ли, перевернутых читателем страниц еще не так уж много, а Петр почти успеет ее забыть. Авторы, не спешите! Неужели нельзя подождать хотя бы до начала следующей части?! Увы, у событий своя логика, свои темпы. Во взгляде Греты что-то надломится, едва слышно хрустнет. Лишь только они перешагнут барьер обязательной вежливости, как сразу же что-то между ними порвется. Должно быть, дело в том, что ей станет скучен их язык или она почувствует, как за игрой словами покажется нечто совсем другое – пугающее и неясное. Довольно этого ребячества, процедит она сквозь свои пока еще не потерявшие блеска зубки. И у Петра возникнет странное, невычеркиваемое, какое-то детское чувство состоявшейся измены. Ее или его собственной? Словно все предыдущее пристальное вглядывание в ее лицо прояснится теперь как слепота. Грета превратится в крохотную фигурку, сливающуюся с другими человечками на палубе речного трамвайчика; покачиваясь на волнах, кораблик будет все сильнее растворяться в синем тумане. Да, вы правы, как раз после этого он начнет проводить все больше времени с Альмой.
А звонок Греты лишь напомнит о премиальной церемонии. Шакуршинов таки умудрится пропихнуть пресловутый выпуск «Гуманитарной прагматики» в одну из номинаций, и у Петра, как у автора этого номера, появится шанс посетить торжество. Почему он согласится пойти? Из любопытства? Вряд ли, к этому моменту его внимание к писательским мероприятиям порядком ослабнет. Из неумения отказывать? Тоже нет – многие из его суждений уже успеют зарекомендовать себя как излишне категоричные. Из-за остатков симпатии к Грете? Никоим образом. Она и сама уже в полной мере ощутит свою ненужность (не забывайте, что безразличие – наиболее действенный ответ на издевки). Неужели из желания еще глубже исследовать мерзость и скуку? Должно быть. Хотя и эта догадка окажется лишена чего-то важного.
Грета предупредит о дресс-коде, но великосветскость нарядов персонажей, запомнившихся по побоищу в «Суффиксе», все равно произведет на нашего героя неизгладимое впечатление. На месте потных клошаров, пропахших портвейном и сардельками, вырастет всемогущая литературная богема. Атмосфера магическим образом избавит гостей от большинства примет их обыденного свинства, лишь некоторые детали вроде не до конца вычищенных ногтей или мутноватых глаз будут напоминать об истинном положении вещей. В остальном же – сплошные запонки, декольте, чулки, щелканье каблуков, белые воротнички, сатиновые блузки, элегантные галстуки, начищенные туфли, перчатки, жакеты, ожерелья и взмахи ресниц. Боже, посмотрите, в руках у некоторых перечниц веера, а неподалеку от них модник с серебристой тростью! Кем они готовы будут себя вообразить?! Вполне возможно, что, воспользовавшись гротескностью обстановки, мы намерены присочинить о них кое-что лишнее, но, поверьте, лишь самую малость. Даже Шакуршинов сменит запрелый пиджак на новый (истину выдаст только расческа с обломанными зубьями, которую он по глупости несколько раз достанет из внутреннего кармана, чтобы смахнуть со лба поределый чубчик). А вот истрепанные ботинки неофутуриста Алексеева, надо вам сказать, будут довольно-таки скорбно смотреться на фоне общего убранства. Не всякий официант предложит ему тарталетку. Петр почувствует себя случайно очутившимся в ресторанной витрине.
Но здесь будут все! Не только приодетые забулдыги из «Суффикса», но и настоящие знаменитости: поэтесса Муверова, прозаик Гнобэ, тусклые кардиналы литературного мира Карсаунус и Блюнцов, конечно же, Сумской вместе с Галыцко (оба в белоснежных пиджаках). Беллетристами, впрочем, дело не ограничится: в фойе, источая галантное презренье, будут чинно беседовать политики, священники, бизнесмены, музыканты. Шастающие тут и там фотографы не станут экономить кадры: от их вспышек заболят глаза. Завяжутся новые знакомства, зажужжат разговоры! Да, отовсюду будут раздаваться трескучие шептания: Колоскову нечего ловить; и Гнобэ в этот раз, скорее всего, не дадут, пора и честь знать; Длапова скоро испишется – за два года всего одна (очень слабая, кстати) подборка в «Трансверлибре», впрочем стараниями Тегерана ее скоро совсем с говном смешают; Бобикидзе с Барради распишутся на выходных, по слухам; у Щвойна, видать, подагра, не зря он с палкой. Многие, как обычно, будут вкраплять в этот трезвон туманные аллюзии, радуясь, если собеседник сможет осознать, что кто-то процитирован, но не угадает, кто именно. Иные на всякий случай будут усердно кивать, словно консьержки, знающие наперед все сплетни родных подъездов. Нередко будут слышаться фразы вроде «Мой португальский слишком скверен, но…», «Вспомните, как там у Одена?..», «Да, это вы без труда найдете в моем сборнике». Темы разговоров быстро выйдут за тесные литературные границы: некто примется демонстрировать многочисленные телефонные фотографии из отпуска на море, кто-то обсудит правила игры на бильярде, а одна парочка начнет довольно громко спорить о заказе вечернего такси (Петр невольно узнает, что у каждой из компаний-развозчиков свои недостатки; в итоге влюбленные остановятся на оплате наличными, но из-за отсутствия необходимой суммы в эпизод курьезно окажется вмешана их бабушка, которую внук попросит вынести к подъезду деньги, лежащие в баре, на верхней полке, в зеленой шкатулке). Тем временем пожилой незнакомец внезапно подарит Петру свою визитку – вручит засаленную картонку таким вычурным жестом, словно речь как минимум о посвящении в рыцари. На карточке будет скромно указано: «Андрей Буриданский, поэт». А с обратной стороны: «Мои воспоминания о неоакадемизме вы сможете прочесть здесь» (далее двоеточие и длинная, набранная совсем мелким кеглем ссылка на неизвестный сетевой ресурс). Затем Шакуршинов подведет косматого критика, который сделает вид, что лицо Петра ему знакомо. Евгений напомнит о публикации в журнале, и литературовед подшаркнет:
– Ах да! Знакомство через текст – это же еще интереснее! А как вам, кстати, мои статьи в «Чане»? Непременно прочтите, очень неплохие!.. – В безобразной улыбке он так наклонит голову, что шарфик начнет напоминать компресс пациента с травмой шеи.
Но вот раскроются двери в премиальный зал, завертится фуршет. Реалисты и гиперболисты, сентименталисты и куражисты, монархисты и анархисты, садисты и мазохисты, культуристы и социалисты, людоеды и вегетарианцы, либералы и адмиралы, протопресвитеры и чинуши в препротивных свитерах – все встретятся в очереди за
