Жестокий броманс - Упырь Лихой
Хаяо, угадав его мысли, взял два шампура, понюхал и протянул один Паше. Чунг сделал движение рукой, как бы защищая мясо, и опустил глаза.
– Приведите русского! – заорал Линч. – Кто здесь начальник?
Армянин пытался втолковать полиции, что он тут заведует производством. Его никто не слушал. Таджики сновали по огромному залу между коробок и деревянных поддонов. Минуты через три вышел русский, похожий то ли на Мэтта Дэймона, то ли на Вилле Хаапсало, только намного выше.
– Сразу видно, что начальник, – одобрил Хаяо.
Втащив Чунга с шашлыками, полиция заперла двери. Русский предложил им шампанского, Линч отказался. Паша попросил воды.
– Щас принесу, – ответил армянин.
Хаяо проводил его недовольным взглядом, как будто кучерявый хотел смыться.
– Собирай таджиков, – сказал Линч.
Русский пожал плечами и направился в соседний цех.
Паша уже шатался от усталости и чуть не вырубался стоя.
Армянин вручил ему двухлитровую бутыль воды. Паша присосался к ней так, будто не лежал на морозе, а пересекал пустыню где-то в Средней Азии. За мутными полосками полиэтилена он видел таджиков, которые носились в разные стороны, как духи сажи. Навстречу полиции выступил огромный печальный Тоторо с тесаком. Его левая рука лоснилась от бараньего жира, фартук был весь в коричневатых разводах.
– Дядь Миша, где остальные? – зевнул армянин.
Тоторо нахмурил широкие брови и поклонился Паше.
– Простите, что так получилось. Эти люди не достойны называться таджиками.
Следом за Тоторо вышел старый Карвай, видимо отец водилы, он плакал.
– Я отдам денги, – обещал старый Карвай. – Сколко надо?
– Нисколко, – Хаяо выплюнул жесткий кусок.
– Объясняю, – Линч покосился на тесак. – Ваши бараны действовали по предварительному сговору в составе преступной группировки. Хипстеру нанесли телесные повреждения средней тяжести.
Старый Карвай опустил голову. Паше показалось, что он переигрывает.
– Даже если вот этот потерпевший не напишет заявление, мы все равно должны их арестовать.
– Не тяните время, – предупредил Хаяо. – Вам же хуже будет. Ведите остальных.
– Я принесу, – лопотал старый Карвай. – Всё нормално будет. Ребята половину сейчас соберут.
Линч закатил глаза, как будто устал бороться с беспросветной тупостью:
– Кончай по ушам ездить! Вы совершили уголовное преступление, отдать деньги не получится!
Таджиков собрали в коптильном цеху. Хаяо и Паша просунулись между грязными полосами полиэтилена, которыми был завешен вход.
– Эти все в говне, а мы потом жрать покупаем, – сказал Хаяо.
Паша не слышал: он был готов облизать пустые стеллажи, такой там стоял запах.
– Ну что? – спросил Миядзаки.
Паша вглядывался в побелевшие от питерской зимы лица. Казалось, он попал в фильм Куросавы «На дне». Который, кстати, не входил даже в первую тысячу из Пашиного любимого списка, потому что Паша ненавидел социалку.
Таджики обсирались от страха, Паша это знал. И все же они смотрели на него с презрением. «Пидор, бездельник», – читалось в их глазах. Оранжевые линзы со знаком $, зеленые ботинки, сумка из конопли, штаны от очень крутого, но малоизвестного дизайнера. Он был похож на иностранца, который попал в СССР семидесятых. На одном из таджиков была, кстати, шапка «петушок», как у Пашиного отца в юности.
Паша уже ненавидел их всех. Он не был расистом, как и все либералы. Но конкретно эти таджики его бесили. Они прятали тех гондонов, которые бросили Пашу в ледяную дрисню, избили, ограбили, оставили валяться без сознания. Любой из них мог сделать то же самое.
– Это все? – Линч просунул голову в жалюзи.
– Вроде да, – скривил губы Хаяо. – У Расула спроси.
Годар явился через минуту, волоча Лесли Чунга.
За окнами поднялось новое красно-синее зарево. Паша слышал, как полиция бегает по зданию, до них долетали обрывки переговоров по рации. В цех втащили еще трех таджиков – один прятался в холодильнике, другой в пустой газели. Третий на ходу натягивал штаны.
– Достаем документы, – скомандовал Линч.
Тоторо проворчал, что не носит документы в спецовке.
– Поехали в отделение? – предложил Годар.
Два таджика под конвоем Годара сходили в подсобку за вещами. Духи сажи путались в одежде, открывали бумажники и протягивали карточки из ФМС – неловко, как будто у них замерзли пальцы.
Хаяо прищурился и повертел перед носом чью-то карточку:
– Сколько заплатил?
Двоих сразу увели – у одного разрешение было просрочено, второй не успел купить. Хаяо пристально вглядывался в карточки остальных.
– Ну чо, где твои-то? – зевнул Годар. – Зря, что ли, столько народу нагнали?
Паша вдруг понял: он забыл тех таджиков. Один точно был похож на Карвая, другой на Кунала Найяра… или на Шьямалана – индусы все на одно лицо.
Полицейские ждали. Паша тупо смотрел на лица таджиков. В свете галогеновых ламп они распадались на бесконечные отражения Карвая.
– Где остальные? – спросил Линч. – Сколько человек было на смене?
– Да вроде это все, – ответил русский.
Паша честно сказал, что не видит здесь нападавших. Бежать им было некуда – здание оцеплено. Значит, их прячут где-то еще.
– А если присмотреться? – подмигнул Линч.
– Вот этот, – твердо сказал Паша.
Чунг сразу ему не понравился – возможно, из-за глупой улыбки. Шашлычник попал под раздачу первым. Вторым Паша выбрал высокого горбоносого парня с широкими губами, похожего на верблюда. И третьим – пухлого низенького таджика, который слишком нагло смотрел.
– Все, поехали, – улыбнулся Хаяо. – Остальных – с Новым годом.
Таджики вежливо захихикали и хором начали поздравлять полицию.
– Он врет! – громко сказал русский. – Они тут все после смены!
– И чем докажешь? – спросил Линч.
– Вообще-то, есть записи с камер. Одна висит у главного входа, другая у входа на склад.
– Молодец, – кивнул Хаяо. – Комп забираем.
В цех втолкнули нового таджика, он орал и отбивался. От таджика валил холодный пар, как от замороженных продуктов.
Паша прислонился к стене и закрыл глаза. Стало светло, он лежал на воняющем кровью полу, и никто не обращал на него внимания. Русский спорил с женщиной в песцовой шубе. Он говорил, что сменщик еще не приехал и вообще ему надо встречать маму в двенадцать на Московском вокзале.
Женщина заметила Пашу и подошла к его бездыханному телу.
– Это ваш терпила? – спросила она.
Женщина стояла так близко, что Паша мог унюхать запах новых сапог и тяжелый смрад туалетной воды «Поэм» от Ланком. Такой пользовалась его тетка, пока не началась аллергия.
– Татьяна Николаевна, – женщина брезгливо протянула руку. – Я следователь, поедем побеседуем.
Паша сел.
В цеху не осталось ни одного таджика, только огромный печальный Тоторо махал метлой на заднем плане. Кучерявый беседовал с русским на повышенных тонах. Они решали, кто поедет в отделение.
– Вы трое – собирайтесь, – скомандовала Татьяна Николаевна. – Только курточку снимите и бросьте в багажник, когда будете садиться в машину. Вы на всяком дерьме валялись, а у меня новые чехлы.
Паша послушно снял куртку.
– Да не сейчас, а перед машиной, – Татьяна Николаевна запахнула шубу. Шлейф духов накрыл Пашу, заболела голова.
– А можно я маму встречу и потом приеду? – снова спросил русский.
– Нельзя! – гаркнула женщина.
Когда машина выезжала из
