Константин Станюкович - Том 4. Повести и рассказы
— Как якорь?
— Десять сажен! — отвечали с бака.
Между тем мичман-«дантист», получивший разнос от старшего офицера и не посмотревший, что второпях двое матросов, остававшихся на баркасе, неверно заложили тали, набросился на виновных с загоревшимися злостью круглыми глазами, как у молодого ястребка… Он отозвал этих двух матросов, смущенных от сознания своей вины, на другую сторону крейсера, чтобы адмирал не мог ничего увидать, и со злостью стал тыкать то одного, то другого матроса кулаком по их лицам с жмурившимися глазами при каждом ударе.
Адмирал, заметивший, как молодой офицер с злым лицом поманил матросов, в ту же минуту перешел на другую сторону мостика и увидал сцену.
— Аркадий Дмитрич, — проговорил он своим тихим, отчетливым, слегка дрогнувшим голосом, с нахмурившимся лицом, — это что за безобразие у вас? Офицеры дерутся, не стесняясь даже присутствием адмирала!.. Это что же, на крейсере в обычае?
Капитан молчал.
— Прошу посадить этого мичмана… Как его фамилия?
— Иртеньев, ваше превосходительство.
— …Мичмана Иртеньева под арест на трое суток после смотра и предупредить, что, если что-нибудь подобное повторится, я отдам его под суд… И каждого офицера, кто бы он ни был! — подчеркнул адмирал.
— Слушаю-с, — отвечал капитан и, весь вспыхнув, отошел.
— Панер![7] — крикнули с бака.
— Тихий ход вперед! — проговорил капитан в машинный телефон. — Право на борт!
Крейсер медленно стал поворачиваться на узком пространстве рейда, где стояло несколько судов на пути, и капитан был видимо озабочен, как бы благополучно выйти, не осрамившись перед этим «привязчивым» адмиралом, черт бы его унес скорей с «Грозного»!
«Небойсь, особенной карьеры не сделает, хоть и завзятый моряк! Сдадут года через четыре в архив!» — иронически подумал Налетов, тревожно смеривая глазом циркуляцию, которую должен описать громадный крейсер.
Несмотря на наружное спокойствие адмирала, и у него дрогнуло сердце, когда крейсер, поворачиваясь между двумя судами, казалось, вот-вот навалит на маленький французский авизо. Расстояние между носом крейсера и носом французского судна делалось все меньше и меньше. По счастью, на «французе» догадались потравить канат, и авизо подался назад, но все-таки…
И адмирал, в котором заговорил лихой моряк, входивший бывало под парусами и не на такие тесные рейды, едва удержался, чтоб не крикнуть рулевым: «право, больше право!» Но, не желая конфузить капитана и вмешиваться в его распоряжения до последнего момента, он нервно и торопливо приблизился к нему, чтоб передать это приказание.
Но в ту же секунду капитан сам крикнул рулевым, и «Грозный» благополучно прошел под носом «француза». А капитан нагло взглянул на адмирала, словно бы понимая, зачем он подошел, и словно бы говоря этим взглядом, что и он умеет управлять судном не хуже его.
Через четверть часа крейсер уже шел полным ходом в открытое море.
Ветер был легкий, брамсельный.
Адмирал приказал остановить машину, поставить все паруса и лечь в бейдевинд.
— Марсовые к вантам! По марсам и салингам! — командовал старший офицер, надеясь, что постановка парусов загладит «позорную» съемку с якоря.
И, когда марсовые довольно бойко добежали до марсов, радуя его сердце, весело крикнул:
— По реям!.
Адмирал поглядывал наверх, как разбежались по реям матросы и стали развязывать закрепленные марсели.
— Отдавай. Грот и фок садить. Кливера поставить! Пошел брасы!
Весь этот маневр постановки парусов был выполнен недурно. Не прошло и пяти минут, как крейсер с обрасопленными реями сверху и донизу покрылся парусами и, словно гигантская птица с белоснежными крыльями, чуть-чуть накренившись, тихо пошел, подгоняемый легким ветерком.
На серьезном лице адмирала скользнула улыбка одобрения. «Недурно», казалось, говорила она.
И он сказал, обращаясь к капитану, но нарочно громко, чтобы слышал старший офицер:
— Паруса поставлены недурно.
И сам в эту минуту вспомнил, как у него, бывало, на «Могучем» лихо ставили паруса. И не в пять минут, а в три. Ну, да то было прежде. А теперь и за это нужно хвалить.
— Ну-с, теперь попросите мичмана Иртеньева сделать поворот оверштаг.
Позвали мичмана-дантиста на мостик, и капитан приказал ему делать поворот.
Никак не ожидавший такого экзамена и к тому же не твердо знавший, как командовать, он сконфузился и нерешительным, дрожащим голосом крикнул:
— По местам стоять. К повороту!
Но затем сбивался и путал командные слова так, что старший офицер должен был ему подсказывать.
Когда поворот был окончен, адмирал подозвал мичмана к себе и сказал:
— Бить матросов вы выучились, а сделать поворота не выучились. Стыдно, господин Иртеньев.
И, когда сконфуженный мичман ушел, адмирал велел вызвать другого мичмана. У этого дело пошло лучше, но все-таки неважно. И еще двое мичманов видимо плохо умели командовать.
— Не мешало бы практиковать молодых офицеров, Они у вас ничего не знают! заметил адмирал капитану и приказал менять марселя.
«Ох», — вздохнул старший офицер, снова командуя авралом и не надеясь, что эта работа будет сделана хорошо, так как на парусных ученьях у них никогда не меняли марселей, хотя он и не раз предлагал об этом капитану.
И действительно, вышла путаница и большая заминка. Видно было, что люди плохо знали, что им делать. Прошло с добрых двадцать пять минут, пока, наконец, не переменили марселей.
И опять адмирал сказал капитану:
— Кажется, у вас никогда не меняли марселей?
— Не меняли.
— Это и видно. Потрудитесь обратить больше внимания на парусные ученья. Нынче ими пренебрегают, а они необходимы.
После часового отдыха команде, снова все были вызваны наверх и опять начались разные учения. Пробили пожарную тревогу, потом опускали мину и, наконец, пробили боевую тревогу и сделали артиллерийское ученье.
Адмирал все внимательно наблюдал, задавал вопросы комендорам и молодым офицерам и все время держал капитана в озлобленно-нервном напряжении. Капитан и сам видел да и читал на лице адмирала — очень много прорех в своем командовании. Да и не ожидал он, признаться, такого смотра. То ли дело прежний начальник эскадры! В полчаса смотр окончит, а этот…
Наконец, в пятом часу вечера крейсер вернулся в Пирей и стал на якорь. «Слава богу, все кончено теперь!» — радостно думал капитан, не догадываясь, что самое нерадостное для него еще впереди.
— Команду во фронт! — скомандовал старший офицер.
Все матросы выстроились наверху, и офицеров попросили удалиться, как обыкновенно делается при опросе претензий.
Адмирал, в сопровождении флаг-капитана, приблизился к фронту и, став посередине, спросил:
— Есть ли у кого претензии? У кого есть, выходи.
Во фронте царило гробовое молчание. Никто не выходил.
— Ни у кого нет претензий? — довольным голосом повторил адмирал.
Но в эту самую минуту с конца фронта вышел матрос и направился к адмиралу. Он остановился, не доходя шагов десяти до адмирала, и взволнованным голосом произнес:
— У меня есть претензия, ваше превосходительство!
— В чем она? — спросил, хмурясь, адмирал.
— Беззаконно наказан пятьюдесятью ударами розог по приказанию капитана, не бывши в разряде штрафованных, — говорил молодой, совсем побледневший матрос, глядя прямо в лицо адмирала.
— А теперь ты штрафованный?
— Точно так, ваше превосходительство.
— Как твоя фамилия?
— Чижов, ваше превосходительство.
— Хорошо. Я разберу твое дело. Ступай.
— Дозвольте перевестись на другое судно, ваше превосходительство!
— Посмотрю… Больше ни у кого нет претензий, ребята?
Никто больше не выходил.
— Что, пришел за мной катер? — спросил адмирал, возвращаясь назад, у вахтенного офицера.
— У борта, ваше превосходительство.
— Попросите капитана и господ офицеров.
— Есть!
Снова вызвали караул и фалгребных. Только что разошедшиеся матросы опять были поставлены во фронт, и офицеры выстроились на шканцах.
Адмирал отвел капитана в сторону и тихо проговорил:
— К крайнему моему сожалению, на вас, Аркадий Дмитрич, заявлена претензия, и я, по долгу службы, должен дать ей законный ход и сообщить высшему начальству.
— Какая претензия, ваше превосходительство?
— Матрос Чижов заявил, что вы его приказали наказать розгами, не имея на то по закону права. Он не был тогда штрафованным. Это правда?
— Совершенная правда, ваше превосходительство… Но этот Чижов такая каналья…
Адмирал двинулся и, направляясь к офицерам и снова останавливаясь, продолжал:
— О сегодняшнем смотре я отдам подробный приказ по эскадре. Крейсер вообще в должном порядке, за что считаю приятной обязанностью благодарить вас и старшего офицера, — обратился адмирал к Андрею Петровичу. — Но парусное обучение слабо и многое требует настойчивого внимания. Надеюсь также, что собственноручная расправа, которую позволил себе мичман Иртеньев, единичное явление и впредь ничего подобного не повторится… Надеюсь, господа! обратился адмирал к офицерам и сделал общий поклон. — До свидания.
