Игнатий Потапенко - Канун

— Вы меня огорчаете, Володя. Вы точно привезли съ собой съ юга огорченіе.

— Да, кажется, даже въ буквальномъ смыслѣ. Я, можетъ быть, огорчу васъ еще больше однимъ сообщеніемъ. Мнѣ не хотѣлось говорить вамъ это, но въ сущности, я не имѣю права не сказать.

— Если меня касается…

— Очень. Видите-ли, со мной ѣхалъ сюда докторъ Мигурскій.

— Онъ здѣсь?

— Да, онъ доѣхалъ до самаго Петербурга.

— Вы съ нимъ встрѣтились?

— Я, вѣдь, незнакомъ съ нимъ, но знаю его очень хорошо. Мы ѣхали въ разнихъ вагонахъ и даже въ разныхъ классахъ. Онъ въ первомъ, я во второмъ. Но что это былъ онъ, это достовѣрно, я ручаюсь. Я даже видѣлъ, какъ онъ сѣлъ въ омнибусъ гостинницы Англія и поѣхалъ.

— Это странно, — говорила Наталья Валентиновна, поднявшись съ мѣста и прохаживаясь по комнатѣ. — Очень это странно!

— Что тутъ страннаго, Наталья Валентиновна? Это можетъ даже не касаться васъ. У него могутъ быть свои дѣла.

— Конечно, могутъ быть… Но странно совпаденіе.

— Совпаденіе?

— Нѣтъ, Володя, я мыслю вслухъ. Могу только сказать, что это мнѣ непріятно.

— Вы навѣрно не встрѣтитесь съ нимъ, а предпринимать какіе-нибудь враждебные шаги онъ не посмѣетъ. Вѣдь, онъ, кажется, трусъ и положеніе Льва Александровича вполнѣ гарантируетъ отъ этого.

— Говорите мнѣ о чемъ-нибудь другомъ, Володя. Я не хочу сосредоточиваться на этомъ. Говорите, я буду слушать.

— Извольте. Я разскажу вамъ исторію моей любви.

— О, это будетъ очень занимательно.

— Да, занимательно именно своей необыкновенной обыкновенностью.

И онъ разсказалъ эту несложную исторію, въ которой дѣйствительно все было такъ, какъ бываетъ во всѣхъ любовныхъ исторіяхъ. Дѣвушка въ семьѣ. Безотчетное влеченіе, свиданія, исканіе, вплоть до вопроса о женитьбѣ. И вотъ, когда этотъ вопросъ поставленъ былъ ребромъ, Володя почувствовалъ какъ бы ужасъ передъ надвигающимся ураганомъ и пошелъ на попятный.

Наталья Валентиновна слушала его не слишкомъ внимательно, но все-таки поняла все и смѣялась такому постыдному концу.

Но пріѣздъ Мигурскаго сильно обезпокоилъ ее. Она сопоставляла это обстоятельство съ сегодняшнимъ мимолетнымъ разговоромъ передъ обѣдомъ. Неужели тутъ есть связь? Почему Левъ Александровичъ, никогда не думавшій объ этомъ, именно сегодня, имѣя въ своемъ распоряженіи буквально полминуты, счелъ необходимымъ заговорить объ этомъ. Ей казалось, что пріѣздъ Мигурскаго не случайный и это тѣмъ болѣе безпокоило ее. Неужели были предприняты какіе-нибудь шаги?

И она съ нетерпѣніемъ ждала часа, когда возвратится Левъ Александровичъ.

Когда Лизавета Александровна прислала узнать, въ которомъ часу будутъ пить чай, то она отвѣтила, что, тамъ какъ сегодня Левъ Александровичъ пріѣдетъ до полуночи, то подождутъ его.

И онъ вернулся въ одиннадцать часовъ — возбужденный, оживленный и съ полчаса говорилъ о томъ, что происходило въ засѣданіи. Онъ какъ бы не могъ сразу отрѣшиться отъ происходившаго тамъ и продолжалъ еще жить той борьбой, изъ которой сейчасъ вышелъ побѣдителемъ.

— Хотѣлъ пріѣхать со мной Корещенскій, но я его отвезъ домой и строго внушилъ ему, чтобы онъ сейчасъ же легъ спать. Онъ спитъ по три часа въ сутки. А сегодня есть возможность выспаться.

— Ты тоже слишкомъ мало спишь, Левъ, — сказала Лизавета Александровна.

— Я отдыхаю иначе. Для меня отдыхъ — быть дома и слушать простые и милые человѣческіе голоса.

Послѣ чаю скоро разошлись. Наталья Валентиновна слегка, даже нарочно, хотя и незамѣтно, поторопила Володю уйти въ приготовленную ему комнату и лечь спать. Ей хотѣлось поговорить съ Львомъ Александровичемъ сегодня же…

XVII

— Мнѣ жаль тебя, Левъ, — сказала она:- по справедливости, тебя слѣдовало бы уложить спать. Но я сегодня эгоистка и хочу говорить съ тобой.

— Я тоже. Мнѣ это необходимѣе, чѣмъ сонъ. А почему ты такъ хочешь? И мнѣ кажется, что ты даже не совсѣмъ спокойна?

— Далеко нѣтъ. Ты взволновалъ меня своимъ замѣчаніемъ передъ обѣдомъ. Почему это вдругъ сдѣлалось нужнымъ?

— Я это все тебѣ объясню, мой милый другъ, Наташа. Видишь ли, мы живемъ въ странѣ, гдѣ отдѣльная личность, какъ бы она ни была умственно и нравственно сильной можетъ имѣть лишь самое ничтожное непосредственное вліяніе на общество. И это потому, что у насъ нѣтъ организованнаго общества. Отдѣльныя единицы, кой-гдѣ пожалуй маленькія группы, — они разбросаны, разъединены, и главное усыплены. Въ Европѣ, если бы человѣкъ сильный вышелъ на площадь и сказалъ горячую рѣчь, вокругъ него сейчасъ же собралась бы толпа сочувствующихъ единомышленниковъ и это уже сила: стоятъ во главѣ такой организованной толпы — значитъ держать въ рукахъ власть. У насъ же, если бы сильный человѣкъ вздумалъ дѣйствовать непосредственно на общество силой своего убѣжденія, краснорѣчіемъ, талантомъ, онъ былъ бы подобенъ милліонному войску, прекрасно вооруженному, обученному, храброму, палящему изъ тысячей орудій по стаѣ волковъ, которую всю могъ бы перестрѣлять десятокъ охотниковъ. Слушай, Наташа, слушай. Я началъ издалека. Я, можетъ быть, скученъ. Но это необходимо. При томъ же мой умъ сегодня такъ возбужденъ, такъ вызванъ къ дѣятельности, что болѣе, чѣмъ когда-либо, я способенъ ясно выражать свои взгляды. Ты знаешь, что въ родномъ городѣ я достигъ вліятельнаго положенія и полной независимости; могу сказать, что тамъ я владѣлъ сердцами гражданъ. Ножанскій соблазнилъ меня шагнуть выше. И, конечно, ему никогда не удалось бы это, еслы бы у меня не было увѣренности въ томъ, что я до безконечности расширю поле своего вліянія и свой родной городъ превращу въ цѣлую Россію. Ты понимаешь меня? Не для того же, чтобы осуществлять предначертанія Ножанскаго, да и чьи бы-то ни было — оторвался я отъ спокойной жизни вліятельнаго въ своемъ городѣ человѣка. Я долженъ забраться на высоту, съ которой никто уже сдвинуть меня не сможетъ. Я долженъ сдѣлаться необходимымъ человѣкомъ, единственнымъ, который будетъ держатъ въ рукахъ милліоны нитей. Всѣ остальные будутъ двигаться только тогда и только такъ, когда и какъ я дерну ту или другую нитку. Но для этого, — слушай — это важно, — для этого не должно быть ни одной двери, которая была бы закрыта передо мной. Вотъ это ты должна понять.

— Значитъ, ты встрѣтилъ уже такую закрытую передъ тобой дверь?

— Да, милая Наташа, я… я ее почувствовалъ. Я слишкомъ тонко чувствую. Я не стучался въ ту дверь, потому что для меня постучаться и не видѣть ее тотчасъ раскрытой настежь, это было бы пораженіемъ. А ты… Ты развѣ была бы противъ этого? Это было бы для меня неожиданностью, Наташа?..

— Какъ я могла бы быть противъ этого? Я — твоя жена. Я этого хотѣла, это мое счастье. Я тутъ во всемъ выигрываю. И обо мнѣ тутъ даже говорить не приходится. Но иногда мы дорожимъ нашимъ представленіемъ больше, чѣмъ фактомъ, Левъ Александровичъ.

— Что это значитъ?

— Ты вселилъ въ меня такое красивое представленіе: я дамъ имъ мою работу, мой умъ, мою энергію, а до моей личной жизни имъ нѣтъ дѣла. Если же они захотятъ наложитъ руку на нее, то я просто уйду. Таковъ былъ смыслъ того, что ты говориль мнѣ и съ чѣмъ ты ѣхалъ сюда.

— Погоди, Наташа… Да, да… Я этого и теперь не отрицаю. Если они захотятъ наложить руку… Но никто, увѣряю тебя, никто и не думаетъ налагать руку. Я самъ это дѣлаю и именно для того, чтобы никто не смѣлъ сдѣлать это.

— Ну, милый Левъ Александровичъ, согласись, что это софизмъ. Въ концѣ концовъ ты дѣлаешь уступку. Только ты, какъ человѣкъ умный и предусмотрительный, хочешь сдѣлать это раньше, чѣмъ отъ тебя потребуютъ. Но ты знаешь, что непремѣнно потребуютъ. Значитъ, это уступка.

— Нѣтъ, Наташа, нѣтъ. Это тактическій пріемъ. Такъ умный полководецъ среди наступленія вдругъ ведетъ свое войско обратно, дѣлая видъ бѣгства, но это не бѣгство, а лишь пріемъ, чтобы обмануть непріятеля.

— Милый, не будемъ спорить; вѣдь, въ сущности, это споръ отвлеченный, а то, къ чему ты теперь стремишься, для меня счастье. Но все-таки согласись, что отъ того величественнаго строгаго изваянія, такого цѣльнаго и законченнаго во всѣхъ своихъ частяхъ, этимъ отламывается кусокъ мрамора и оно уже будетъ стоять безъ руки или безъ ноги… Не спорь, не спорь, у насъ еще есть кой-что по важнѣе, о чемъ надо споритъ… Скажи, ты уже затѣялъ переговоры съ Мигурскимъ?

— Какимъ образомъ ты узнала это?

— Нѣтъ, гораздо важнѣе: почему ты думалъ, что мнѣ можно не знать этого?

— Наташа, это же понятно. Ты хорошо знаешъ Мигурскаго. Переговоры съ нимъ, вѣдь это же не можетъ быть ничѣмъ инымъ, какъ только грязью. Неужели я могъ допустить, чтобы ты окунулась въ эту грязь, тѣмъ больше, что, благодаря моему положенію, безъ этого можно обойтись?

— Но не ты же ведешь съ нимъ переговоры?

— Конечно, нѣтъ, и даже не Корещенскій, который дружески предлагалъ мнѣ свои услуги. Ведетъ ихъ человѣкъ, по положенію незначительный, но испытанной вѣрности. Онъ пріѣхалъ со мной сюда съ юга. Его фамилія Мерещенко, ты, можетъ быть, слышала… Ну, такъ вотъ, онъ ведетъ переговоры. Дѣло идетъ довольно быстро къ желанному концу.