Изнанка - Лилия Волкова
Дочку Катя застала сидящей на кушетке с книжкой на коленях, любимой, про семью осьминогов. Но смотрела она не на картинки, а на свою правую руку с растопыренными пальцами.
– Таша, пойдем ужинать?
– Мама! – Таша выставила перед собой ладонь. – Мне пять лет? Вот столько, да?
– Пять, да.
– А когда будет столько? – Таша растопырила пальцы на обеих руках.
– Еще через пять лет. Тебе исполнится десять. И ты даже не представляешь, как быстро пройдет это время.
Таша внимательно осмотрела свои руки, поднося к лицу каждую по очереди:
– А как же я потом буду расти?
Катя рассмеялась:
– Ну, есть еще пальцы на ногах. А к тому времени, когда тебе исполнится двадцать, человечество наверняка что-нибудь придумает – Катя подошла к кушетке, присела на корточки и заглянула в задумчивое лицо дочери. – Пойдем ужинать, а? Я сосиски купила. И сырки.
АНДРЕЙ
Стул приседал в книксене каждый раз, когда Валька менял положение. Что за дурацкая конструкция! Паучьи ножки, давящая на позвоночник спинка и сиденье, на котором помещается не больше половины того, чему там положено находиться.
Так-то кафе ничего, покормили вкусно, почти как у мамы. Спиртное разрешили с собой принести: у Аськи, которая все организовала, тут какие-то концы, так что сэкономили.
Из тридцати человек, которые были приглашены на пьянку в честь пятилетия выпуска, явились всего десять; четверо ушли сразу после горячего, отговорившись кто семьей, кто необходимостью далеко добираться. И теперь, когда их осталось всего-то трое пацанов да три девчонки, разговор наконец пошел открытый, без понтов, без этих вот: «У меня бизнес, я квартиру купил, а в гараже “Порш” стоит».
В школу Валька на встречи выпускников не ходил, хотя звали каждый год. Не хотел вспоминать себя – толстого, прыщавого и так хотевшего всем нравиться, что ржал первым: и когда обзывали жиртрестом, и когда мазали спину мелом, и когда на физре не мог подтянуться, болтался на перекладине как мешок с говном.
Но в институте все сложилось неплохо, хотя поначалу он тоже поддакивал всем подряд. И, кстати, диплом он, Валентин Ханкин, получил (не красный, но кому есть дело до стародавних трояков?), а не как некоторые, которых пучило от собственной крутости.
– А про Барганова слышно что-нибудь? – Илья Серов, сутулый, длиннолицый парень, ничуть не изменившийся за эти годы, скрутил башку очередной «Столичной». – Я был уверен, что он нас всех переплюнет. Он, конечно, тот еще говнюк был, но талантливый. Валь, вы вроде дружили?
– Ну, как дружили? – Валька почему-то стал оправдываться. – Просто общались иногда.
– Так че он, как? И почему из института ушел? Учился нормально, и преподы его любили.
– А его переверзевский папаша выжил после того, как Барганов его дочку кинул, – в разговор вступила Аська Пряхина. – Я с Танькиной подпевалой – Ирочка была такая, помните? – как-то случайно столкнулась в центре. Еле от нее отделалась. Типа… давай по сигаретке выкурим, а потом по чашечке кофе, а потом еще у метро постоим. Ага. Часа три мне мозг канифолила. Сказала, что Барганов какую-то гадость Таньке сделал – то ли жениться не хотел, хотя она беременная была, то ли еще что. И папаша Танькин разозлился, чуть ли не заказать его хотел, а потом передумал, потому что Танька вступилась. Но из института заставил уйти.
– Да ну, бред какой-то. – Серов пожал плечами. – Танька еще год после ухода Барганова училась. Потом тоже куда-то делась.
– А она замуж вышла за иностранца. Валь, налей мне. – Пряхина со стуком поставила рюмку перед Ханкиным. – Поухаживай за дамой! Ну вот, вышла замуж, короче, и за границу умотала. Причем за какого-то скандинава. Ирочка сказала, что родители Танькины против были, потому что он не очень богатый, не бизнесмен, а эколог или зоозащитник. Ездит по миру, птичек и зверушек защищает. В общем, не такой судьбы они единственной доченьке хотели. Ну, за нас!
– А я слышала, что это как раз Андрей за границу уехал.
Аню Скрипник Валька знал плохо, в группе она была чем-то вроде мебели: неразговорчивая, негромкая, незаметная. Не женщина, а сплошные «не». Маленькая, худая, стриглась коротко и ни грамма косметики. Хотя вон – и глаза, и губы, и лоб такой… как на иконах. Валька брезгливо отметил, что Барганова она называет по имени. Он и с ней, что ли, успел?..
– Говорили, что отец Переверзевой, пока Андрей с Танькой еще… ну, встречался, свел его с каким-то то ли французом, то ли итальянцем. И что этот иностранец позвал Андрея работать за границей. – Голос у этой Ани тоненький, как у синички, фьють да фьють.
– Ой, а может, и правда? – Юлька Навольская наконец доела здоровенный кусок торта и, кажется, была готова еще и тарелку облизать. – Знаете, в последней коллекции этого… ну как его? Ну такой, весь из себя. В общем, я в журнале видела – чем-то на баргановские туники похоже.
– Фигня. Кому он нужен, Барганов этот? – Все удивленно уставились на Вальку, и он замолчал, вспыхнув всем лицом (эту свою особенность – от волнения или гнева покрываться морковного цвета пятнами – ненавидел всю жизнь).
– А вот правда твоя, Валечка!
Юлька весь вечер кокетничала со всеми подряд и теперь, видимо, решила остановиться на Вальке. Но ему похожие на Юльку – настойчивые, большие, рыхлые – совсем не нравились; от них шел удушливый жар и пахло чем-то стыдным.
– Ты тортик будешь? Я съем? – Юлька отковырнула кусман кремового бисквита, не дожидаясь его ответа. – Я, например, думаю, что Барганов тупо спился.
– Да ты что, он вообще не пил почти! – Аня даже на стуле подскочила. – У него какая-то реакция индивидуальная, голова страшно болит даже после одной рюмки. Вина может немножко выпить – и все! Я сама несколько раз видела – он сок наливает, делает вид, что льет водку туда, а на самом деле…
– Это точно. – Наиль Дайнуллин, сдержанный и вежливый, специально приехавший на эту встречу из Казани, почти весь вечер просидел молча, только в самом
