Баллада о Чертике - Збигнев Бжозовский
Но помещик одет был скромно, хотя и опрятно. В юнрровскую спортивную куртку и брюки из материала, который продавался по карточкам.
Начальник УБ отошел. Не сказал: «Нам все известно». Только, проходя мимо нас, буркнул — непонятно, то ли самому себе, то ли своему товарищу:
— Кто его знает…
Красавка — сонная одурь
(Atropa belladonna)
Гжибовская рассказывала матери Карчмареков:
— А что, бывает, доктора только руками разводят… Мать моя: уж так болела, думали, ничего не поможет. И пусть говорят чего хотят — это тоже пропаганда, — а знахарь посмотрел, посмотрел да и сказал, что с ней.
— Ну и как она?
— Померла, конечно, но через сколько лет…
В школе на переменке мы говорим о Кутяках, потому что все о них говорят.
— А вот и нет. Я точно знаю, как было. Молодого Кутяка не было, одни, значит, старики. Старый Кутяк, это все он, ни за что не хотел врача, ну и позвали к ребенку Ручинскую.
— А мать?
— Тоже дура…
Оттепель, но вечера еще ранние и темные. На кружке выступает Бончинская. Умничает. Начинает, конечно, с того, как развиваются пропашные культуры в обобществленном секторе и как в необобществленном. Какие достижения и правильный подход. Потом рассказывает о семействе пасленовых, к которому относится и картофель, в народе еще называемый барабошкой или чертовым яблоком. К этому же семейству принадлежит красавка — сонная одурь. С красавкой связаны суеверия и легенды…
Руководитель кружка добавляет, что в старину лечили зверобоем. И никакого даже вреда не было. Потому что народная мудрость. Лечили колючником, плауном. Когда болели глаза, когда высыпали чирьи и схватывало живот, пытались также лечить красавкой. Выкапывали ее ночью, в новолуние. Землю раскидывали на все четыре стороны. Красавка кричала. Конечно, все это суеверия. И сейчас еще есть суеверные люди, но это пережиток прошлого…
Мы выходим после кружка. Фонарей перед школой нет. Идем через спортплощадку. Дух пугает девчонок. Они кричат:
— Дурак!
Он смеется.
— Отстань, я в школе скажу!
С Духом нам дальше не по пути. Расходимся, идем с Карчмареком-младшим. Дом Кутяков совсем в другой стороне, но мы гадаем, что бы было, если б именно сейчас понадобилось мимо него пройти…
— Неприятно как-то, я, конечно, не боюсь…
— Да ну, чего особенного случилось?
— Особенного вроде ничего…
Мать Карчмареков рассказывает, чего знает, про Ручинскую. К Ручинской пришли, спросили, она ли Ручинская.
Она: а что?
Они: лечит она людей?
— А что?
Они были в штатском. Спросили еще, правду ли говорят, что она «ведунья». Ручинская смекнула, что к чему, и ответила:
— Знать ничего не знаю и ведать не ведаю.
Тут и они поняли, что насчет ведуньи — правда. И на нее:
— Мы все знаем!
Ручинская не стала спорить:
— Ясное дело, надо ведь кому-то все знать.
Карчмарек-старший рассказывает, что Кутяк не умел ни читать, ни писать. Карчмарек точно знает, что после войны тридцать процентов населения не умели читать и писать. Знает потому, что школа посылала его бороться с неграмотностью.
А брат его рассказывает, что когда Карчмарека-старшего послали и он пришел к одним, постучался и сказал, что пришел бороться, те давай его ругать. Неграмотный схватил палку и на них — Карчмарек был с товарищем. Они — деру. Он спустил собаку. Собака догнала Карчмарека у забора.
— Дурачок, много ты знаешь! — обиделся старший Карчмарек.
— А то не знаю, как ты через забор маханул?
— Да ну, с тобой говорить!
Весек спросил, был ли Карчмарек у Кутяка.
— Нет, у Кутяка не был. Но в списке неграмотных он стоял, я сам видел.
Гжибовская — матери Карчмареков:
— Бывает, доктора руками разводят, а ведуны…
— Хуже, когда они и руками развести не могут, потому что не видели. Или потом разводят. Ведь все перво-наперво к знахарю бегут, а уж если знахарь не поможет — к врачу.
Когда Ручинская пришла к Кутякам, она определила, что у маленького всего только «ребро за ребро зашло» и нужно «вправить». Велела ребенка распеленать и вправляла, и кадила в углах.
— Надо же, в такое верить… А ведь у них радио было. Радио слушали…
— И это в середине двадцатого века, — встревает Карчмарек-старший.
— Глядите, какой умник выискался!
— Кутяки хотели как лучше, только…
— Господи Иисусе, да ведь старики во внуке этом души не чаяли.
— Вот горе!
Красавку, кажется, отыскать очень трудно. Растет она в урочищах, иногда на меже под деревом, на котором висел удавленник…
— Да ну, сказки…
А если серьезно, зацветает красавка в июне. Цветы у нее коричневато-фиолетовые, ягоды появляются к осени. Лясота раз чуть не отравился. Он нам рассказывает. В нашем городке вдруг выросла в заброшенном саду одинокая красавка…
Лясота рассказал: идет он, глядит — ягодки. Взял и сорвал одну, другую. Довольно сладкие, но не так чтобы очень. В общем, он всего три или четыре съел. Потом ему стало не по себе, хотя вроде весело, только сухо во рту. Пришел домой, а дома на него: «Чего это ты весь красный?» Попил воды, тут уж ему совсем стало худо, его сразу и спросили, что он съел. Дома не знали чего делать. Господи, что поднялось! Врача не было…
— Ну и чего?
— Ничего, живой. Слава богу, Ручинская помогла.
— Сонная одурь, я слыхал, вырастает, если удавленник обмочится, или на могиле у преступника, который умер без покаяния.
— А-а, сказки.
— Ну и пускай сказки. Я просто так говорю.
— Врачи тоже не всегда помогают.
— Если слишком поздно, даже самый лучший врач не может помочь.
Молодого Кутяка не было, жена только и старики родители. Про молодого Кутяка ничего худого сказать нельзя. Ну, выпьет когда, но Гжибовская утверждает: «Он ребеночка этого без ума любил, смеялись над ним даже». Сам возил в колясочке, гордый до невозможности, да вот не было его, когда заболел ребенок…
Видят старики, что Ручинская раз пришла, второй, а толку нет. Ребенок криком кричит. До смерти так можно накричаться. Тогда они к врачу. Пришел врач и руками развел: «Что ж вы меня раньше не позвали?!» Кутяки чего-то бормочут, а врач: «Немедленно в больницу!» В больнице тоже развели руками: «Где же вы раньше были?!» А ребенок кричал-кричал и вдруг затих. И тогда начал кричать старик.
Нам, конечно, интересно посмотреть. Идем по грязной улочке, на которой почти всегда пусто, редко когда проедет телега. Поравнялись с домом, в котором Карчмарек-старший боролся с неграмотностью.
— Вон, глядите, — издевается младший брат над старшим. — На заборе небось еще его штаны.
— Дурак ты, хуже последнего неграмотного.
— Ты зато
