12 новых историй о настоящей любви - Джон Сковрон
Черт. Приставка «экс» все еще причиняла ей боль, даже если не произносить ее вслух.
Но именно из-за этой боли, этой медленно нарастающей печали и всеподавляющего чувства вины Мэриголд оказалась на парковке у подножия горы Митчелл – самой высокой вершины к востоку от Миссисипи – и готовилась совершить, возможно, самую унизительную ошибку своей относительно взрослой девятнадцатилетней жизни.
Мэриголд приехала сюда спасать своего бывшего бойфренда.
Не в каком-то высоком религиозном смысле. Все было проще и приземленнее: Мэриголд приехала, чтобы уговорить своего бывшего поехать с ней в Атланту, вдвоем снимать квартиру и подать документы в колледж.
Задача была не из легких, это она понимала. Но ее миссия носила платонический характер. Она хотела помочь другу, который когда-то помог ей. Вернуть огромный кармический долг. Казалось невыносимым и в то же время несправедливым, что у Мэриголд была возможность уехать, тогда как Норт считал, что обязан остаться.
Чего Мэриголд не могла взять в толк – так это что Норт вообще тут делал. Она-то вернулась в Северную Каролину под предлогом навестить мать, но, не успев даже забросить вещи домой, проехала лишних тридцать две мили мимо Эшвилла до елочной фермы его семьи в окрестностях Спрус-Пайн. Мать Норта выдала ей шокирующую новость, что он там больше не работает. Он утверждал, что должен остаться дома и помогать больному отцу управлять фермой, а теперь устроился на работу в целом часе езды вниз по извилистым дорогам, мимо бесчисленных расплодившихся кемпингов и церквей, а потом еще глубже в горы – в заповеднике на горе Митчелл.
Чем дольше Мэриголд смотрела на свой пункт назначения, тем сильнее становилось ее беспокойство по поводу предстоящего дела. Она утомилась от долгой езды, но, что еще хуже, провела последний час в состоянии нарастающей злобы и горечи. Если бы Мэриголд была готова признаться себе – а она не была, – она бы поняла, что это обида на предательство. Она сказала Норту все как есть, а он то ли соврал, то ли утаил что-то. Она не помнила, чтобы он хоть раз упоминал о планах, не включавших работу на ферме своих родителей (их амбиции) или учебу в колледже (его амбиции).
Так какого черта?
Если говорить сухим языком цифр, те четыре месяца, что они провели вместе, скорее можно было назвать мимолетным романом, чем реальными отношениями. Но их всегда связывало нечто большее, чем романтические чувства, гормоны или секс. Он почти сразу стал ее лучшим другом. Они переписывались целыми днями, каждый день, даже когда она уехала. Пока в мае сообщения от него не стали приходить все реже, а в июне не прекратились совсем.
Мэриголд перебирала причины его молчания: зависть по поводу ее интересной новой жизни, стыд из-за того, что он не поехал с ней, ревнивая новая девушка, утопленный в реке телефон, потерянная в автомобильной аварии карта памяти, отрезанные трактором пальцы. Но ей никогда не приходило в голову, что он мог устроиться на другую работу. Что он начал новую жизнь, в которой ей не было места.
«Что я тут делаю?»
От асфальта на парковке поднимался жар.
«Что. Я. Тут. Делаю?»
Жара была удушающая. Она с трудом дышала. Мэриголд внезапно развернулась, уселась в свою «Киа» и захлопнула дверь. Повернула ключ в зажигании, чтобы заработал кондиционер, и телефон подключился к динамикам. Она слушала «Мистическое шоу», один из любимых подкастов Норта. До знакомства с ним она никогда не слушала подкасты, а теперь предпочитала их музыке.
«Черт бы тебя побрал, Норт. За то, что не отвечаешь на мои сообщения. За то, что заставляешь волноваться, чувствовать себя виноватой, ехать черт знает куда! За то, что испортил для меня даже чертовы подкасты! Черт».
Она схватила телефон, включила приложение с музыкой, и из динамиков раздался надрывный голос Бейонсе. Но это не помогло. Ни капельки. Потому что теперь весь ее мир был отравлен Нортом. Поначалу он притворялся, что не любит Бейонсе, но однажды, когда они заспорили по какому-то дурацкому поводу, он посреди спора с невозмутимым лицом воспроизвел весь текст песни «Halo». Она смеялась до слез, так что у нее заболел живот. Норт мог сказать что угодно и рассмешить ее. Такой уж у него был голос.
Мэриголд принялась барабанить кулаками по рулю, барабанила и барабанила, пока наконец случайно не стукнула по кнопке сигнала. Опешив от неожиданности, она подскочила на сиденье. Семья из шести человек, вылезавшая из мини-вэна позади нее, тоже подскочила. Мэриголд виновато помахала им рукой.
«И за это тоже, Норт».
Но теперь она уже не так сильно злилась.
Мэриголд сделала музыку потише и опустила глаза, решив притвориться, что копается в телефоне, пока семейство не скроется из виду. Она стала делать дыхательные упражнения, как советовала ее мама-хиппи. Вдох. И выдох. Вдох. И выдох. Их голоса становились все тише, пока наконец не исчезли совсем. Она подняла голову.
Над ней нависала гора Митчелл.
У Мэриголд возникло неприятное чувство. Гора была не особенно крутая и опасная – наоборот, вполне пологий склон, – но вид у нее был какой-то… зловещий. В частоколе елей было на удивление много мертвых деревьев. Как будто склон утыкали сломанными зубочистками. Эти скелеты казались такими бледными и бездушными на фоне своих разлапистых вечнозеленых соседей, что создавали ощущение пустоты, несмотря на свое физическое присутствие. В них таился какой-то вопрос. Чего-то тут не хватало.
– Что ты тут делаешь? – спросила Мэриголд вслух. Но на этот раз она обращалась не к себе.
Раз уж она проделала весь этот путь, можно все-таки спросить у него самого.
Фуникулер был на противоположном конце парковки – наклонные рельсы с двумя медленно плетущимися вагончиками: один шел вверх, другой вниз. Они предназначались для тех, кто не хотел подниматься к вершине пешком. Судя по количеству туристов в очереди, таких тут большинство.
Мэриголд не была здесь с начальной школы, когда их водили в заповедник на экскурсию. В памяти остался хлипкий зеленый вагончик, который, дребезжа, тащился наверх, будто намеренно пытался привить ей хотя бы легкую боязнь высоты. Мэриголд высоты не боялась. Но вслушиваясь
