Приют гнева и снов - Карен Коулс
– Простите, я не знала, что это будет так…
– Все в полном порядке. – Он откашливается, вытирает лицо чистым белым носовым платком. – В полном. Мы должны пройти через все воспоминания, чтобы добраться до истины. – Снова откашливается. – Мы продолжим на следующем сеансе.
О, как же он переживает, бедный. Наверняка считает меня безнравственной блудницей.
– Я действительно любила его.
Его глаза встречаются с моими.
– Я знаю, Мод. Я знаю.
Глава 18
При мысли о Гарри меня снова и снова бросает в дрожь. Я не могу думать ни о чем другом. Как только мне дадут карандаш, я вернусь в прошлое и снова поцелую его – и снова, и снова, и буду целовать всегда.
Ночь сменяет день, но никто так и не приносит мне карандаша. Значит, завтра, точно завтра. Я даже не могу перечитать старую тетрадь – Диамант забрал ее, чтобы приобщить к исследованию. Он пообещал сохранить ее в безопасности, подальше от посторонних глаз, и мне остается только верить ему. Возможно, я найду Гарри во сне? Я закрываю глаза и ищу то утраченное лето, когда он любил меня, но нахожу только болото, мрак и жалящий холод, и Гарри там нет.
Проходит еще один день без карандаша. Его заполняют только Слива, лекарства, еда, питье, небо и нескончаемые, нескончаемые секунды. Тик-так, тик-так, неумолимый ход времени. Ненавижу этот звук – звук уходящей жизни.
Сколько дней прошло с тех пор, как я видела Диаманта в последний раз? Пять или шесть? И за все это время – ни галереи, ни столовой, ни рисования, ни письма, ни даже снов. Цветочная тетрадь чиста, как всегда, и совершенно бесполезна.
Я меряю шагами комнату. Часы тикают громче, чем когда бы то ни было. Туда-сюда, туда-сюда раскачивается маятник.
«Птичка-певунья в золотой клетке».
«Птичка-певунья в золотой клетке».
«Птичка-певунья в золотой клетке».
«Птичка-певунья в золотой клетке».
– Заткнись! – кричу я в стену. – Заткнись уже!
Так и было раньше, до Диаманта. Я мерила шагами комнату, в руках – пусто, в карманах – пусто, в голове – пусто. Так и было раньше.
Наступает четверг, и Подбородок приходит, чтобы отвести меня на сеанс. Наверняка Диамант уже ждет меня с новым карандашом. В конце концов, он ведь хочет, чтобы я писала и рисовала. Он ведь сам говорил. А я смогу увидеть Гарри.
– А, Мод. – Щеки Диаманта раскраснелись, будто его лихорадит. Я сажусь на привычное место и улыбаюсь, хотя он не отрывается от бумаг и не видит этого. Неважно. Вместо него я улыбаюсь окну, деревьям, клумбам, часовне и отдельно – чайнику с желтой розой, чашкам и блюдцам, сахарнице, молочнику и серебряным ложечкам.
– Как вы себя чувствуете после нашей последней встречи?
Он все еще не смотрит на меня.
– Очень хорошо, спасибо.
Я сцепляю лежащие на коленях руки, переплетаю пальцы и стараюсь не шевелиться. Теперь я твердо намерена вести себя как нормальный, здоровый человек, чтобы получить карандаш – я должна рисовать, должна выходить на прогулки.
– А как себя чувствуете вы, Диамант?
Ему хорошо удается скрыть удивление, но недостаточно быстро.
– Я тоже чувствую себя очень хорошо. – Он улыбается. – Очень хорошо.
– Рада слышать.
Подбородок фыркает.
Я награждаю ее таким взглядом, который вполне можно принять за пожелание смерти. В ответ она улыбается. Поворачиваюсь к Диаманту, но от моего самообладания не остается и следа. Диамант изучает мои записи. Он ничего не увидел. Нужно забыть о Подбородке на время.
– Мне можно снова выходить на прогулку? По территории?
Почему он не смотрит мне прямо в глаза? Вместо этого он не сводит взгляд с центра моего лба, словно это у меня открылся третий глаз.
– Боюсь, что нет.
Боюсь, что нет? Наверное, я ослышалась.
– Я не знал о вашей попытке самоубийства.
– Самоубийство? Но я никогда…
– Река, – говорит Диамант. – Вы пытались утопиться.
– В реке?
В тот день… тогда я добежала до медленного потока землистого цвета и прыгнула с берега в холодную воду.
– Я не пыталась причинить себе вред.
– Что же именно вы пытались сделать?
Как эти слова вырвались у него.
– Ощутить прохладную воду в волосах, конечно же.
Короткий кивок, брови приподняты.
– Полагаю, в таком случае вы умеете плавать?
Это какой-то другой Диамант, его глаза сверкают гневом.
– Я не умею плавать, но могу держаться на плаву. Я лежала на спине и смотрела в небо, а течение перебирало волосы.
О, эта прохладная вода, смывающая грязь и ил.
– Вы понимаете, что могли утонуть, если бы санитары так храбро не бросились в реку? – спрашивает он.
– Они потревожили воду. Я была в полной безопасности, пока они не начали тянуть меня ко дну.
Диамант вздыхает.
– Река непредсказуема, опасна.
Он перекладывает бумаги на столе.
– Можно мне хотя бы новый карандаш?
Он уже несколько раз переложил одни и те же бумаги. Что бы он ни искал, на столе этого нет.
– Доктор Уомак считает…
– Он запрещает мне рисовать?
– Он считает, что это слишком опасно, что вы можете причинить вред себе или кому-нибудь еще. – Неудивительно, что Диамант не смотрит на меня. – Я не могу пойти против руководства, мне жаль.
– Значит, мне запрещены и прогулки, и рисование.
Приходится приложить усилие, чтобы голос звучал спокойно, но я уже чувствую, как внутри разгорается пламя.
Диамант протягивает руки ладонями кверху.
– Доктор Уомак…
– Возможно, доктор Уомак не хочет, чтобы ко мне вернулась память. Об этом вы не подумали?
Взгляд Диаманта замирает.
– В конце концов, – продолжаю я, – это он хотел, чтобы вы прекратили сеансы гипноза.
– Ну, он…
– Без гипноза, рисования, свежего воздуха прошлое останется погребенным. Вы же говорили, что именно это меня и уничтожит, не так ли?
Ах, ему нечего возразить. Конечно, нечего, потому что он знает – я права.
– Разве вы не говорили, что это меня убьет?
Теперь ему некуда отступать. Он волнуется, переводит взгляд то на меня, то на окно, то снова на меня. Диамант делает глубокий вдох.
– Возможно, вы и правы. – Он смотрит на Подбородок, а та сосредоточенно разглядывает потолок. – И тем не менее я должен во всем подчиняться руководству.
– Конечно, должны. – Я поднимаюсь. Он избегает моего взгляда, и неудивительно, потому что знает, что прочтет в нем, и ему стыдно.
– Отведите Мод обратно в комнату, – велит он, снова перебирая бумаги.
Подбородок ухмыляется.
– Да, доктор.
Неужели он не понимает, что совершил? Не понимает, каково это – обрести нечто драгоценное только для того, чтобы у
