Все цвета моей жизни - Сесилия Ахерн
Мужчина, пришедший сюда, по-моему, вместе с коллегами, не сводит с нее глаз. Он стоит в компании еще трех человек, краем уха слушает, что они говорят, но все время оглядывается по сторонам, явно ища чего-нибудь получше, поинтереснее. Он бросает взгляд на женщин слева, пристально рассматривает, отводит взгляд; нет, они не в его вкусе. Он оценивает взглядом стоящую справа: нет, рядом с ним она просто квочка, по-моему. Он-то довольно крутой. Холеный. Красивый. Стильный. Он обводит взглядом зал, и мы встречаемся глазами. Он сразу же теряет интерес, быстро отводит глаза куда-то в сторону, отпивает из своего стакана и вступает в разговор, делая вид, будто знает, о чем речь. Противно. Проходит довольно много времени, его приятель с невероятным пылом о чем-то разглагольствует, и он снова начинает обшаривать зал глазами. Посылает сигналы женщине справа. Она взглядывает на него, отводит глаза. Сигнал блокируется, задерживается около нее, угасает. Потом он видит женщину у стойки. Ясное дело, рано или поздно он бы заметил ее. Ей досталось больше всего внимания в этом зале, а она об этом даже не подозревает. Ей очень хорошо в своем собственном мире, она, сама не замечая, держит оборону. Он бросает что-то своим приятелям, допивает пиво и подходит к стойке, чтобы заказать еще.
И тут он делает нечто удивительное. Совсем ненадолго он приостанавливается рядом с ней, как будто бы не замечая, но стоит очень близко, почти вплотную. Медленно, но уверенно цвета его начинают меняться, как у игуаны. Они становятся точным, только зеркальным отражением ее цветов. Такого феноменального спектакля мне еще не приходилось видеть. И когда его цвета уже совсем изменились, она поднимает глаза, как бы почувствовав его. Он что-то говорит ей, она смеется в ответ. Они перебрасываются несколькими фразами, и он относит купленное пиво своей компании. Он подходит, и цвета постепенно становятся нормальными, такими же, как у его товарищей, а когда возвращается обратно – снова оказываются такими, как у нее.
Ей тут же становится уютнее: ведь она чувствует, что он похож на нее. Сколько раз в жизни нам казалось, будто человека, случайно оказавшегося рядом, мы давным-давно и хорошо знаем. Даже мне знакомо это чувство.
Наблюдая за ними, я делаю зарисовки в блокноте. Глядя на них, я линиями изображаю энергии, которыми они обмениваются друг с другом, отмечаю, кто посылает ее, а кто блокирует. Разными маркерами я обозначаю цвета, которые они испускают. Прямыми линиями я обозначаю лучи, движущиеся в одном направлении с человеком, стрелками – направление движения. В конце линии я провожу вертикальную черту, если кто-то блокирует сигнал и тот не долетает до избранной цели. На конце тех линий, которые исходят от собственника и манипулятора, я рисую крючки; некоторые лучи неясны, расплывчаты, и их я рисую карандашом.
В конце счастливого часа я разглядываю свой рисунок. Он состоит из черточек и штрихов и похож на детский, но мне ясно, что это изображение сцены, только что разыгравшейся. Я выхожу из бара в тот момент, когда две женщины в углу вытирают друг другу слезы, а цвета женщины и «игуаны» начинают сливаться в единое целое.
* * *
Я лежу на полу своей новой квартиры и прислушиваюсь к новым звукам. Сдавалась она без мебели, но как раз такую я и хотела. Я не могла бы лечь в кровать, где до меня спал другой человек, покрытую стеганым пледом, из которого исходят чужие энергии; ворочаясь во сне, мне ни к чему запутываться в чужих страхах и переживаниях. В первые же выходные я отдраила каждый уголок своего маленького жилья и улеглась спать, настежь открыв балконную дверь, и смотрела, как вылетают вон частички всех людей, которые жили здесь, начиная с пятидесятых годов, когда построили дом.
У моих соседей разгорается очередная громкая ссора. Кажется, начинает чаще он. Треск, грохот, хлопают двери, что-то вдребезги разбивается.
Монксрест-Тауэр – это двенадцатиэтажный муниципальный дом на шестьдесят квартир. Уродец, построенный в брутальном стиле из больших, не прикрытых ничем бетонных блоков, стоит в районе государственной жилищной застройки, в окружении более приземистых собратьев, каждый из которых носит имя какого-нибудь святого. Мою квартиру хозяин выкупил у муниципалитета и теперь сдает. Ремонт в ней довольно свежий, дешевые ковры новые, стены крашеные. Самая обычная однокомнатная квартира и вся, вся моя. Жить в Лондоне дорого, и, хотя в Ливерпуле у меня получилось кое-что накопить и кое-что выиграть, с поисками работы тянуть никак нельзя.
На душе радостное волнение.
Я выглядываю из окна, слышу звуки сирен и вижу, как мимо несется вереница машин скорой помощи, но не к моим соседям, а на место какой-то другой катастрофы, еще чьей-то драмы. Может показаться, что я сделала неважный выбор, заселившись в бетонную коробку с шестью десятками квартир, но не зря ее назвали Монксрест, то есть «убежище монахов». Да, это не здание, а сущий человеческий муравейник, но земля под ним излучает приятное тепло. Из-под нее идет тихий, спокойный гул от нескольких поколений спокойных, задумчивых людей, которые жили здесь много веков назад. Это умиротворение сейчас проверяют на прочность мои соседи, но земля хорошая, основы хорошие. Когда я пришла смотреть квартиру, сделала шаг из хаоса большого города в тишину дома-башни, меня, точно одеялом, накрыл мир.
Ор по соседству доходит до высшей точки, начинает плакать ребенок. Он в последний раз повышает на нее голос, но кричит не по-английски, поэтому я ничего не понимаю, и моя стена содрогается от грохота их входной двери. Я нащупываю на полу рядом с собой темные очки и надеваю их. Я вижу, как в узкой щели под моей дверью появляется бледный свет, как он становится сильнее, ярче, пламенеет, краснеет, заливает весь дверной проем, на миг освещает лилово-красным светом всю комнату, а потом исчезает. Я снимаю очки. Сирены гудят где-то далеко. Из крана на кухне капает. Я наконец засыпаю.
* * *
Экскурсии нашей школы «Новый взгляд» – всегда стресс для всех, кто в них участвует. Любой выход такой предсказуемо непредсказуемой группы, как наша, нужно хорошо организовать и тщательно продумать. В этом
