Последний приют - Решад Нури Гюнтекин
— Пожалейте меня, господин Сулейман! Только не дайте мне испытать того, что пришлось господину Сервету.
Что было еще более странным, так это то, что Горбун тоже разволновался. Он гладил по спине Газали и доктора и успокаивал их.
Последний номер выкинула Макбуле.
— Господин Сулейман, давай смотреть правде в глаза. Мы поверили тебе и тронулись в путь. Послушай, о чем говорят! О бродячем театре! Вы что, забыли, как в доме культуры играли? Спросите, стоит ли это того?
— Посмотрим, что нам покажут цифры, — произнес Пучеглазый.
Однако цифры ничего хорошего не показывали. Когда дела пошли хуже, мы стали жить на то, что зарабатывали. «Лавочник нас убьет, то там, то тут должны!» — говорил нам каждый день Пучеглазый. Так что надеяться было не на что.
— Если дела наши обстоят так плачевно, — сказали все, — то решено: будем жить по средствам.
Что самое странное: наша гранд-дама тоже так думала.
Я посмотрел на Ремзие, которая стояла рядом со мной.
— Мне как-то все равно, — произнесла она.
Труппа перестала существовать. Однако группа стояла на ногах. Бедность давала о себе знать — долги горсовету, лавочнику и другие всевозможные траты.
Надо было срочно искать пути возвращения домой. Смешно: туда — первым классом, обратно — в трюме.
— Продадим драгоценности, — предложила Макбуле. — Пусть мужики думают.
— И у нас тоже найдется что продать, госпожа. Пойдем на базар и продадим реквизит.
— Не переворачивай все с ног на голову, режиссер, — сказал Азми. — Ты все еще наш шеф. Мы в твоем распоряжении.
— Эх, да что это такое! Вы словно дохлые муравьи, — возмутилась Макбуле. — Слава Аллаху, ели, пили. Каждый, как мог, развлекался. Что, разве мы на службе? Мы же подписывали с этим типом контракт! Да разве у него души нет!
Все как-то расслабились. Отчаяние порождало странную веселость.
Макбуле запела:
— Застряли в чужой стороне, ох наплачемся.
Азми, словно в дни, когда мы были в лагере Зеказик, взяв в руки багламу[75], начал играть. Макбуле продолжала петь.
Все смеялись и плакали, жалуясь на судьбу. Как вышло, что все эти люди стали одной большой семьей? Однажды даже сыграли орта-оюну. Потом Хаккы показал фокусы. Горбун выступал его помощником.
Я заметил, как Ремзие задумчиво смотрела из своего угла.
Пучеглазый, вспомнив о долгах за проживание в отеле, да и о других тоже, предложил:
— Давайте проведем гала-спектакль. Расскажем о своем затруднительном положении и попросим помощи.
У меня волосы встали дыбом. Внезапно Макбуле вскочила.
— Да не думайте вы об этом, — воскликнула она. — Давайте лучше сыграем в «Аршин Мал Алан!»
Ходжа тоже вскочил. С энтузиазмом бродячих артистов они стали играть вдвоем.
— Ну, ребята, дай Аллах вам здоровья, — закричали мы все разом.
— Не порть игру, — время от времени умолял ходжа Макбуле.
Третий вечер. Вместе с дождями пришли холода. А мы продолжали веселиться в холе отеля.
Глава двадцать третья
На гастролях очень быстро заводишь знакомства. Вот и к нам пристал один азербайджанец. Звали его господин Зафер. Господин Зафер был непоседливым человеком. Во время Великой войны он находился во главе различных движений. Даже одно время на родине был главой правительства. Однако, когда сдружились с Россией, все встало с ног на голову. Его связали по рукам и ногам.
— Дружище! У меня есть тысяча золотых! — успел прокричать он.
Его подняли на ноги, забрали золотые, однако тем самым он спас себе жизнь. После этого он уехал заграницу. Был в Германии, объехал всю Европу. Занимался разными делами, начиная с незначительных до управления баром и казино. Иногда сидел на мели, иногда бывал в выигрыше. А сейчас занимался поставками грузов по узкоколейке от Сиваса[76] до Эрзурума.
В Эрзуруме он пробивал некоторые дела инженеров. Даже один немец, говоря с господином Зафером по-немецки, часто называл его Восхитительный Зафер и так подбирался к театру то с одного конца, то с другого. Он был неисправим.
Он походил на барса: полный жизни, крепкий и подвижный, с густыми бровями и огромным носом.
Увидев нас, господин Зафер вспомнил годы, когда работал в баре и казино. С каждым из нас он завязал дружеские отношения. Он был простым, хорошим и доброжелательным человеком. И к каждому имел подход. Вплоть до Дядьки-араба, он всем делал комплименты. Он так был похож на нас, что без проблем вписался в нашу компанию. Когда он иногда в сердцах произносил бранное слово, то говорил:
— Клянусь Аллахом, я не достойный вашей компании человек! Пойду и запрусь сейчас в своей комнате! — И уходил к себе.
Господин Зафер рассказывал, что в том момент, когда нож коснулся его шеи, жизнь для него закончилась.
— Я был разбит. Мне было не до денег! — объяснял он.
Это была ночь, когда жизнь для нас заиграла новыми красками. На улице шел дождь. В отеле затопили печь.
Господин Зафер уделял большое внимание этикету. Однажды, когда мы собрались все вместе, он обратился к толкающемуся посреднику:
— Тебе не стыдно? Скажи спасибо, что тут женщины, не то я бы сказал тебе пару ласковых!
Больше всех он уважал Макбуле.
— Госпожа была с мужем в Германии, — говорил он и целовал ей руку.
Так как все посмеивались друг над другом, ходжа стал подтрунивать над Макбуле:
— Честное слово, он на тебя запал. Ночью хорошо закрывай двери. Вопли и плач денег не стоят. На наших глазах пострадаешь ни за что. С другой стороны, тип порядочный, да и богатый. И настоящий мужик!
Ходжа, надев искусственный нос и скосив глаза на Макбуле, начинал показывать, как господин Зафер будет объясняться ей в любви, если они обручатся.
Все громко смеялись. Даже Дюрдане. А Макбуле бесилась, так как не выносила смех Дюрдане, со стороны походивший на язвительную усмешку.
Без какой-либо причины господин Зафер стал объектом насмешек. Однажды ходжа, нацепив искусственный нос, подошел к ней и произнес:
— За твой этот маленький нос хоп и схватит!
— Отстань, я нос этого типа вот так раздавлю! — закричала Макбуле и набросилась на ходжу.
Все опять смеялись. Вместе с этим в Макбуле стало просыпаться женское начало.
Мы уже почти распались и решили возвращаться домой.
Я узнал, что доктор Пертев играет в покер и что он отнес на продажу ювелиру кольцо и часы. А Пучеглазый ссуживал ему деньги под залог.
Наши долги с каждым днем становились
