Дом - Эмма Беккер
— Ну это же нормально! — раскричалась я. — Я уверена, что спокойно могла бы выполнить такой план.
— Ты не представляешь, что несешь, — вздохнул тогда Стефан в ответ. — Десять мужчин — это очень много.
— Узнаю, если пойду работать в бордель.
— Перестань говорить ерунду, — ответил он мне своим резким тоном, от которого казался порой таким патерналистом. — Тебе это кажется забавным, но ты бы и двух дней не протянула в борделе.
Ни он, ни я не знаем, какова была доля бравады, толкнувшая меня на этот эксперимент. Я уже не чувствую в себе той наивной храбрости, присущей двадцатилетнему возрасту. Столько всего произошло с тех пор. Но для Стефана я есть и навсегда останусь молодой и непредсказуемой самкой, у которой наполовину снесло крышу от взрыва гормонов и своей новой груди. Я представляю, как он корил себя, положив трубку телефона, понимая, что самая молодая из его любовниц живет теперь в публичном доме без присмотра в тысячах километров от него.
Пусть проституция в Германии и легальна, она подчиняется там строгим правилам, таким же, как и все самозанятые. Эта профессия не позволяет произвола, как вверху, так и внизу социальной лестницы. Девушки, как и публичный дом, обязаны с точностью декларировать свои доходы. И при всей людской честности, а в этой сфере, как и во всех остальных, она встречается редко, налеты финпола случаются довольно часто. В поиске спрятанных наличных или незарегистрированных комнат финансовая полиция способна перевернуть бордель с ног на голову и приостановить его работу. Девушке, даже красивой и образованной, будет сложно работать без регистрации в Bürgeramt[10] и номера налогоплательщика. Тупицы вроде меня, воображающие, что им никогда не придется сталкиваться с бухгалтером или стоять в очереди в налоговую, просто потому что они работают на таком поприще, где больше никто не хочет работать, очень быстро лишаются своих иллюзий. Никто не может рассчитывать на деньги, о которых государство ни сном ни духом, кроме разве что тех, кто работает на улице на счетчике у какой-то мафии.
Домоправительница, работавшая в мою первую смену, — женщина примерно шестидесяти пяти лет, говорящая на восточногерманском немецком, который мне тяжело было понять. Она была на редкость несговорчивой и отзывалась на имя Яна.
Меня особо не удивила эта дамочка, седеющий кадр, управляющий гаремом железной рукой, чье настроение меняется так же часто, как у английского кокер-спаниеля на обратном пути, любящая молчаливо покурить в темноте пустого зала. Было пять часов вечера, и мы с ней ждали вдвоем, кроме нас — никого. Две другие девушки живут здесь же, в борделе, в общежитии, предоставляемом работницам в случае необходимости, но они отсиживаются в своих комнатах до восьми часов, выходя, только чтобы попить или ответить на гипотетические звонки клиентов в дверь.
Я недолго думая назвалась Жюстиной. Сразу же. Такой выбор обрадовал бы Валентину, если бы мы с ней поддерживали связь. Это ведь был ее псевдоним, когда в восемнадцать лет мы играли в девушек из эскорта. Я выбрала имя Жюстина, потому что это легко и потому что это маркиз де Сад. Напрасно я пыталась разъяснить ей, откуда имя, Яна смотрела на меня, не моргая: «Никто не знает про это». Но в заглавной «Ж», которую немцы не умеют произносить правильно, есть какая-то экзотика, сразу же пришедшаяся ей по душе. Какой-то необъяснимый шарм, напоминающий о районе Пигаль, где она никогда не была, или о пещере Али-Бабы, в общем, о деньгах. Конечно же, я далеко не первая, кто решил сыграть на чем-то французском, но в череде Софи, Мишель, Сильви или Габриэль я единственная, кто решился на такое коварное созвучие, как это проклятая буква «Ж». Моя национальность немало помогла мне в Манеже, как, впрочем, и в других местах. Здешний хозяин нанял меня, даже не осмотрев, просто решив, что француженка должна уметь проделывать в постели секретные штуки, которые другие женщины просто неловко пытаются повторить.
Быстрый обзор тарифов, установленных в Манеже. Будучи самозваным публичным домом «высшего класса», Манеж применяет самые высокие тарифы среди домов квартала Шарлоттенбург, которых, кстати, здесь пруд пруди. В стандартную цену входят проникновение, оргазм (за час клиент имеет право кончить максимум два раза — если осмелится), но в Манеже при наличии средств клиент может вдобавок к этому позволить себе знаменитый поцелуй в губы, согласно легенде, являющийся табу для проституток (двадцать евро), фелляцию без презерватива (в лучшем случае двадцать евро), а также любые не упомянутые в прайс-листе фантазии, на которые каждая из девушек решает сама, соглашаться или нет. Эти экстра-услуги оплачиваются дополнительно, и бордель не получает с этого ни цента, хотя, по непонятным мне причинам, девушки и обязаны уведомлять о них домоправительницу.
Еще одна дополнительная услуга — бар, если вдруг клиенту захочется выпить шампанского в компании с девушкой. Имеющиеся в наличии комнаты тоже не все одинаковые. Тарифы, указанные выше, касаются только трех самых простых комнат, тоже по-своему роскошных. Слово, скажем так, не то, но нужное слово от меня решительно ускользает. За остальные четыре комнаты ввиду их площади, качества мебели и высокотехнологичного оборудования (я говорю о сломанном джакузи в комнате номер 5 и открытом душе в комнате зального типа, куда можно вместить трех лошадей, а значит — целый строй клиентов и девушек) нужно будет дополнительно оплатить сто пятьдесят евро, с которых девушки получают процент. Если судьба приводит клиента, желающего выпить бутылку шампанского в комнате с джакузи и подарить себе проститутку, которая поцелует его в губы, что уж там, отсосет ему без резинки и даст трахнуть себя в зад, — такой клиент один финансово выполнит план целого вечера. Однако и речи не может быть о том, чтобы уйти с работы до конца положенной одиннадцатичасовой смены, выполнен план или нет. Говоря по правде, конец ночной смены зависит от клиентов. И те, что пьют или одновременно пьют и принимают кокаин, вполне могут продержать публичный дом открытым настежь до полудня.
Вот почему сначала я пыталась выходить на смену как можно раньше, пока не поняла, что днем это место пусто, как казино, открытые двадцать четыре часа в сутки, которых в Берлине
