Синее на желтом - Эммануил Абрамович Фейгин

новую квартиру, и мне в голову не могло прийти, что я кого-то интересую в районе, что здесь уже меня кто-то знает. Откуда? И с чего бы? А вот ошибся. В субботний полдень стук в дверь. На площадке пожилой человек с блокнотом и с тонким граненым карандашом в руках. «Вы Медведев?» «Я». «Еле нашел вас. Неужели трудно вывесить внизу список жильцов!» «Наверное, еще не успели». «Да, пожалуй. Зато лифт у вас замечательно работает, не то что наш». «А вы в нашем корпусе?». «Нет, в четвертом. В том, что за универмагом. Уже полгода с лифтом бьемся, а он ни в какую». «Да что мы на площадке, заходите, сосед, прошу». «Спасибо. В другой раз обязательно зайду, а сейчас недосуг. Мне еще надо в три квартиры. Общественное поручение», — сказал товарищ из четвертого корпуса и, сделав карандашом какую-то пометку в блокноте, добавил: «Таким образом, с вами порядочек». «Порядочек?» — переспросил я. «Думаю, что порядочек — завтра у нас пятая районная встреча ветеранов Отечественной войны. И вы, конечно, придете». «Я с удовольствием… только вот завтра… сами понимаете — новая квартира, миллион недоделок». В квартире моей, и вправду, все было разворочено, я только-только начал самодеятельный ремонт, но, честно говоря, дело было не в этом — просто мне не хотелось идти на собрание ветеранов. Я все еще считал себя в таком возрасте, когда человеку рано называться ветераном. Рано?! Ишь ты, какой шустрый! «Миллион недоделок! — повторил я. — А времени в обрез». «В новой квартире, дорогой сосед, на год работы — по своей знаю, а встреча фронтовиков на час, на два. И кроме того, надо, товарищ Медведев, надо». «Ну раз надо», — сразу сдался я, потому что неожиданно пришло ясное — яснее и не бывает — понимание, что ПОРА… Да, это она пришла, моя ветеранская пора пришла, сама в мои двери постучалась, так что прыгай, не прыгай, дорогой Медведев… «Это уж другой разговор, — одобрил товарищ из четвертого корпуса. — Значит, завтра в семнадцать ноль-ноль, в пивном баре «Отдых». Я рассмеялся: «В пивном баре? Это почему же в баре?» «Зря смеетесь, товарищ Медведев. Может, вы еще не видели, какой бар открыли в нашем районе на прошлой неделе? Не видели. Ну, тогда другое дело. Это, я вам доложу, настоящий дворец. Но вы же сами знаете — выпусти такое из рук, и он через пару месяцев, в обыкновенную забегаловку превратится. В мерзкий гадюшник. Факт. Вот мы, ветераны, и, решили: не выпускать из рук то, что в руках надо покрепче держать. Понимаете? И пивной бар «Отдых» и кое-какие другие объекты. И вообще бороться, как подобает бойцам, чтобы в новом районе люди жили по-новому. Культурно. И, конечно, самим показывать личный пример. Ясно?» «Ясно, — бодро подтвердил я. — Все ясно».

В пивной бар «Отдых» я пришел в 17.00. Минута в минуту. И правильно сделал. Где-то я читал, что точность это вежливость королей, ну а в таком случае мои сотоварищи — ветераны — несомненные короли. Они начали встречу точно в назначенное время. И все потекло по прямому — в линеечку — руслу точного распорядка: мы, новички, представились председательствующему, он представил нас обществу, а общество попросило нас рассказать об участии в войне.

Мне до этого ни разу не приходилось выступать на подобных собраниях, и тем более в такой роли, и я с понятным любопытством оглядел собравшихся. Тут были старые, уже просто старые люди, были пожилые, и среди них еще довольно крепкие, моложавые, и были такие, как я, — не молодые уже, но еще и не пожилые, а вот молодых, просто молодых, здесь не было. Но для меня это была встреча не со старостью, а с молодостью, с моей фронтовой молодостью — это я сразу и сильно почувствовал. Но еще сильней было возвышающее чувство причастности к этому нерасторжимому содружеству фронтовиков, и не только причастности, а кровного — я не боюсь таких слов — вот уже точно кровного родства с этими незнакомыми мне еще людьми. Да, с каждым из них в отдельности я пока не знаком, но все вместе они мне бесконечно близки и знакомы — они мои боевые побратимы. И я об этом им сказал — о счастье принадлежать к такому боевому братству. И, видно, неплохо (во всяком случае искренне, от всего сердца) сказал, потому что мне даже поаплодировали. Ну, а после этого и явился передо мной Угаров. А почему явился он? Для чего именно он? Неужели жизнь вновь свела нас через столько лет только для того, чтобы Угаров выпил кружку пива за мое здоровье? Можно, конечно, допустить, что и для этого — мало ли какие прихоти бывают у жизни. Но в таком случае все должно было совершиться быстро: чокнулись, выпили и разошлись. Так нет же! Жизнь теперь редко балует меня такими, сравнительно легкими, мимолетными причудами. Уж если она берет меня в оборот, то всерьез и надолго. И сейчас тоже — всерьез и надолго. Сейчас Угаров принесет еще по кружке, а там ему непременно захочется и еще по одной, и мы, покуривая и потягивая пиво, должны будем предаться воспоминаниям.

А о чем мы с Угаровым будем вспоминать?

О том, что он сделал с Юрой Топорковым?

Или о том, что он чуть не сделал со мной?

Правда, кроме этого, еще был бой… Ну, был! Так что ж из этого? Почему именно об этом бое я должен сейчас вспоминать? Ведь я же бывал в боях и до той, мартовской, встречи с Угаровым, и после нее — чем-чем, а боями меня жизнь не обделила, и мне, слава богу, есть о чем вспоминать. Ну, а если уж вспоминать о том мартовском бое, то почему именно с Угаровым? И почему жизнь не свела меня для этого с другими участниками того боя?.. Ну, скажем, с храброй, самоотверженной медсестрой Ниной, о которой я, негодяй, так и не написал очерка. Или, допустим, с Груниным, командиром роты, в которую определил меня тогда Угаров. Всего пять или шесть часов провоевал я рядом с Груниным, но провоевал, а не пропировал, а потому и не забыл я своего тогдашнего комроты. Хороший это был командир — разумный и деловитый. И если он, Грунин, жив, я был бы рад его вновь увидеть, посидеть вот так за столом в баре «Отдых» за кружкой пива, потолковать, повспоминать… И еще был бы рад встретиться с человеком, который дедовским, костоправским способом