Г Кунгуров - Албазинская крепость
Сабуров понял: богдыхан ведет большую армию, и Албазину при его малолюдстве и при малом числе пушек не устоять. Клял Сабуров албазинцев за их грубости и обиды, которые они сделали новому нерчинскому воеводе.
Тут же Сабуров снарядил в Нерчинск скорого гонца, позвал албазинских грамотеев - попа Гаврилу да сына посадского купца Зыкова. Две ночи строчили грамотеи малый лист воеводе. Послушав написанное, Ярофей качал головой:
- Писание ваше нескладно. Надобно, чтоб воевода уразумел твердо, какие угрозы пали на русские рубежи на Амуре, какая потребна скорая подмога.
Вновь скрипели перья.
Сабуров говорил, а сын посадского купца писал:
"...А богдыхан с Амура-реки удумал русских беспременно согнать. Крепость Албазин, что трудами нашими возведена, сжечь, нас же, казаков, порубить, потопить, повывести... Рать идет многая, и пешая, и конная, и корабельная. Ведут ее маньчжуры. Против такой рати при нашем малолюдстве без свинца и пороху не устоять. Побьют нас маньчжуры, с наших амурских рубежей сгонят.
Обиды, батюшка воевода, которые причинили тебе албазинские казаки в горячке и во хмелю, позабудь. Шли скорую ратную подмогу, особливо снасть огневую: пушки, самопалы, порох да свинец..."
Ночью гонец ускакал в Нерчинск.
Богдыхановы советники готовили скорый поход на Амур.
В начале лета прибыл в Албазин из Китая Гришка Лотошников с казаками. Маньчжуры возили его в город Наун, отпустили, вручив богдыханов лист. Богдыхан грозил снести Албазин и Нерчинск, требовал Албазин сдать без крови, получить у него милость и жалованье.
Албазинцы горячились, слушая грамоту богдыхана:
- Писание то обманное! Мы ему не верим! Волен один бог да Русь великая. Ей послужим!
- Албазинскую соболиную казну не бросим. Сколь пороху хватит, стоять будем!
- Крепость наша кровная, ее не оставим посмерть!
Не прошло и месяца, возле посадских лугов нашли убитого стрелой албазинца. Стрелу осмотрели, была она маньчжурского изделия. Наутро подобрали еще трех сраженных албазинцев. Прибежали перепуганные эвенки, сказали Сабурову, что видели вражескую рать. Идут воины с пиками - то рать головная, именуемая "Первые сто пик непобедимых маньчжур". За ней движется множество воинов.
О походе маньчжуров и даурцев на Амур царь узнал поздно: из далеких сибирских острогов до Москвы скорым ходом шли гонцы полгода и больше. До Тобольска они добирались с большими мучениями. Часто в пути подстерегали их напасти: обижали немирные кочевники, нападал лютый зверь и жизни лишались, заблудившись в таежных дебрях.
По сибирским крепостям и острогам собирали воеводы войско, чтобы направить его на подмогу Албазину и тем отстоять русские рубежи на востоке.
Собирали неторопливо. Многие прослышали о вольности албазинцев, обида нерчинского воеводы была тому причиной.
Сабуровские лазутчики ежедневно приносили вести одна другой страшнее. Лазутчик Стрешнев пробился по болотам и камышам к самому стану головной рати - "Сто пик непобедимых маньчжур". Вернулся и говорил Сабурову:
- Рать идет на Албазин премногая. Словно саранча облепила берег Амура. Конники едут скопом, пешие идут косяками по сто воинов, корабли малые плывут по девять в ряд, большие гусем, один за другим.
Сабуров спрашивал:
- Видел пушки? Велики, малы?
- Пушки на корабли поставлены, и все велики, малых не видел.
- Многи ли запасы везут или едут налегке?
- Запасы велики. Окромя воинов, едут китайские работные люди: мосты возводят, корабли тянут, многие на плечах несут ношу. Маньчжуры-доглядчики подгоняют их палками да пиками.
У Сабурова в Албазине воинов, в бою славных, осталось две сотни, посадских же, пашенных крестьян и иного приблудного люда - четыре сотни. Пороху, свинцу, топоров, пил так мало, что каждому воину не хватало.
Знойное стояло лето.
В полдень, оглядывая зорко окрестности, сторожевой казак увидел первых маньчжурских конников. Десять конников в синих халатах, с пиками и луками выехали на холм. Один из них долго глядел на Албазин в длинную трубу. Не успел дозорный казак ударить тревогу, вражеские конники, повернув лошадей, ускакали обратно.
С востока посерело небо. Тайгу окутала желтая туча пыли, ветер нес пыль к Амуру. Желтая муть густела, приближалась; пахнуло горьким дымом, конским потом, послышался топот, гул, лязг. Прикладывая ладонь к глазам, вглядывался Сабуров в пыльную муть. Близко послышался топот. Маньчжурские конники взлетели на гору. Ровный частокол пик, словно острый камыш, вырос на горе, ветер колыхал желтое знамя, лошади били копытами по рыхлому песку.
На Амуре из-за острова показались малые лодки, за ними - большие ратные корабли. Сабуров спустился с шатровой башни, поднял казаков, наказал строго нести караулы, забить наглухо ворота. Отобрал шесть казаков, через подлазы послал на крепостные стены, чтоб бежали к посадским избам, овины с соломой казаков Зазнамовых подожгли, избы, церковь, кабак и иные строения облили б смолой и тоже подожгли.
Загудел албазинский колокол. Пламя рванулось к небу, бурый дым затмил окрестности. Амур побагровел, красные всплески полыхали над водной гладью, метались от берега к берегу. Катилась по траве огненная волна, катилась к лесу, оставив за собой серый пепел да черные угли... Избы корчились в огне, трещали, церковь уподобилась огромной горящей свече, пламя и дым взвивались в поднебесье. И когда церковь рухнула, взлетела туча искр и пала на Амур. Албазинцы крестились.
Головная рать маньчжуров подойти в тот день к крепости не могла. Им казалось: албазинцы подожгли и посадские строения и крепость.
...Ночь светлела. На заре Сабуров сходил к пушкарям, самопальщикам, тайным доглядчикам. Просунув голову в черную щель подлаза, кричал:
- Пушкари!
- Что тебе?
- Бейте по скопищу! Зазря порох не травите!
Пушкари храбрились:
- Эй, Ярофей, вдарим, аж небеса с овчинку ворогам померещатся!..
Сабуров взбирался на шатровые башни:
- Самопальщики! Зазря огнем не балуйтесь! Бейте, чтоб насмерть!
Ему отвечали:
- Потрафим, Ярофей! Гостей не обидим!..
У восточных подлазов в глубоких ямах варили смольщики осадную смолу; тут же жонки скручивали из соломы тугие пучки, их смолили и складывали в кучу, чтоб в осаде могли казаки, запалив, бросать те пучки, отбиваясь от врага огнем.
Ярофей смеялся:
- Жонки, какие дорые подарки сготовили!
- То, Ярофей, гостинцы малые, чтоб не сетовали на жонок! - отвечала Степанида.
День прошел. Богдыхановы войска разбились лагерем, воины осматривались. Когда рассеялся дым, немало удивились, увидев крепость. Крепость стояла серым утесом: огромная, грозная, глухая... Сабуров ночью успел снарядить и вновь послать в Нерчинск гонцов, чтоб рассказали о беде и просили подмогу.
Солнце бросило первый легкий луч, мелькнуло розовыми пятнами на башнях крепостной стены. Дозорный казак дал знак: к крепостным воротам через вал шел русский казак. Ярофей признал в нем албазинца. Маньчжуры взяли в плен его еще прошлым летом. Казака впустили в крепость через потайной лаз. Казак желтолицый, измученный, молча вынул из-за пазухи узкую трубку и подал ее Сабурову. Это был второй богдыханов лист, лист грозный, писанный на трех языках: маньчжурском, китайском и русском. Китайский богдыхан, именуя Ярофея Сабурова Яло-фэем и албазинским наместником, повелевал кровь не проливать, Амур-реку очистить тихо и никогда на те рубежи ногой не ступать. Обещал богдыхан и почести, и награды, и милости... "Если же Яло-фэй, - писалось в листе, - станет поперек воли и начнет бой, воины богдыхановы крепость сожгут, людей побьют и Яло-фэя утопят в Амуре".
Посланец рассказал о силах войска, собранного по велению богдыхана со многих мест. Ярофею Сабурову он говорил:
- Идет рать воистая и на кораблях, и скорою ступью на конях, и пешим ходом. Намеревается богдыханов воевода, маньчжур злонравный, Албазин снести и тем выполнить волю властелина Китайского царства.
Ярофей Сабуров спросил:
- А многая ли та рать корабельная, и пешая, и конная?
- Плывут на ста кораблях, по пятьдесят воинов на корабль, да конников больше тысячи, да пеших несчетно много. Пушек долгомерных с ними восемь да малых десять. Окромя того, идет тысяча работных людей; они укрепления делают, рвы роют, корабли бечевой тянут.
Богдыханово войско в десять раз превышало силы албазинцев. Маньчжуры привезли пушки, сработанные иезуитами, с ядрами в пятнадцать и двадцать фунтов. Однако воины шли с луками, пиками и даже ножами, огневые пищали имели лишь маньчжурские, и то не все.
Небо очистилось, сияло молочной белизной. Палило солнце.
Маньчжурские корабли подплыли к Албазину, стали на якоря, воины вышли на берег, мылись и купались. К вечеру ударили из всех пушек враз. Наперебой корабельные пушки били пять дней. Во многих местах толстые бревна крепости и насыпи рухнули, были повреждены дозорная башня и амбар.
