Ю. Бондарев - Повести
- Тут гремит все, огонь по степу… света не видать, товарищ лейтенант, - ломким голосом заговорил Сергуненков, с выражением изумления и доказательности возводя на Кузнецова детские голубые глаза, - а он… ну, ровно бешеный какой… идет, качается, кричит что-то… ввалился потом… весь в крови. Командир дивизии ему нужен. Из разведки он…
- Верим все на слово, лопухи! Куда там, «из разведки»! - передразнивая Сергуненкова, выговорил Рубин, обратив свое квадратное коричневое лицо к разведчику, который, вероятно, ни слова не слышал из разговора, все упорнее натягивая на предплечье соскальзывающий бинт. - Документы у него надо строго проверить!.. А что? Может, из совсем другой разведки…
- Глупость! Чушь мелете, Рубин, - оборвал Кузнецов и протиснулся между солдатами к разведчику, резко сказал: - Дайте бинт, помогу!.. Откуда? Один вернулись?
Разведчик, пытавшийся зубами затянуть бинт, яростно сорвал его с предплечья, угольно-черные бешеные глаза всверлились в пространство над ровиком, в уголках губ закипела пена, и сейчас, вблизи, заметил Кузнецов тонкие струйки крови, засохшие на мочках его ушей. Он был, видимо, контужен.
- Не трожь! Отойди, лейтенант! - застонав, выкрикнул разведчик и, оскалясь, заговорил взахлеб: - К командиру дивизии меня надо, понял? К полковнику меня… Чего, как на бабу, уставился? Из поиска я, из дивизионной разведки, понял? К полковнику… звони, лейтенант! Чего глядите, сволочи? Потеряю сознание - и хана!.. Сознание потеряю!.. Понял, лейтенант? - И из злых глаз его покатились слезы боли.
Запрокинув голову, он здоровой рукой обезумело рванул под маскхалатом пуговицы телогрейки, пуговицы гимнастерки, окровавленными пальцами зацарапал ключицы, выступавшие над застиранным морским тельником.
- Быстрей, давай быстрей! Пока в сознании я, понял?.. Звони полковнику, Георгиев - моя фамилия. Звони, сказать я ему должен!..
- Отправить бы его надо, товарищ лейтенант, - рассудительно вставил пожилой наводчик Евстигнеев.
А Кузнецов все смотрел на пальцы разведчика, царапающие ключицы, теперь хорошо понимая, что этот морячок - один из той разведки, которую ожидали на рассвете и не дождались.
- В голову он контуженный, видать, и кровью изошел, - сказал младший сержант Чубариков. - Как же его… в дивизию-то, товарищ лейтенант? Кончиться по дороге может…
- На себе не поволокешь! А чего он в разведке узнал-то!.. - вставил Рубин прокуренным злобным голосом. - После драки кулаками… Моряк! На кораблях плавал, небось один шоколад жрал и белой булкой закусывал. А мы лаптем щи… Раз-ве-едчик!..
- А может. Рубин, и поволокешь! - обрезал Кузнецов, видя близко широкое и багровое лицо Рубина. - Кто здесь будет командовать? Вы, Рубин?
- С умом надо, товарищ лейтенант…
- С вашим? Или с чьим? - крикнул Кузнецов и повернулся к Чубарикову: - Связь с Дроздовским есть? Работает телефон?
Чубариков только повел головой в сторону задней стенки ровика: связь, мол, должна быть.
- Перебинтуйте его, Чубариков, не давайте ему бинт срывать! Я сейчас соединюсь!..
- Товарищ лейтенант, подождите! На нас идут. Опять!.. - предупреждающим голосом вскрикнул Сергуненков и зажал уши.
А Кузнецов посмотрел в небо, уже выбежав на огневую площадку. Огромная карусель «юнкерсов» вращалась над берегом, и опять, сваливаясь из круга, подставляя засверкавшие плоскости невидимому солнцу, скользнул в пике над дальними пехотными траншеями головной «юнкере», круто пошел к земле.
Когда Кузнецов спрыгнул в неприютно мелкий, узкий окопчик связи, телефонист Святов сидел, пригнув голову к аппарату, придерживая одной рукой трубку, привязанную тесемочкой к голове. И, втиснувшись в тесный ровик, вынужденный прижаться своими коленями к коленям Святова, Кузнецов на миг испугался этого случайного прикосновения: он не сразу понял, чьи колени дрожали - его или связиста, - и попытался отодвинуться как можно дальше к стенке.
- Связь есть с энпэ? Не перебило? Дайте трубку, Святов!
- Есть, товарищ лейтенант, есть. Только никто…
Святов, прижав колено к колену, чтобы не дрожали, закивал остреньким, белесым, до пупырышек замерзшим деревенским личиком, потянулся к тесемке, однако не развязал, отдернул пальцы, клюнул личиком в аппарат.
- Танки!.. - крикнул кто-то на батарее, но крик этот задавило, смяло оглушительным громом самолетов.
Вместе с этим звуком, стремительно приближаясь к батарее по берегу, с обложным бомбовым землетрясением, с хрястом стало взрываться, вздыбливаться все; окопчик подкинуло - и, вытолкнутый из земли, увидел Кузнецов, как над вставшими вдоль берега разрывами неслись крестообразные туловища «юнкерсов», слепя зазубренным пламенем пулеметов. Скрученные толстые трассы, впиваясь в берег, шли по пехотным траншеям прямо на батарею - и в следующее мгновение появились перед глазами шепчущие что-то губы, трясущиеся колени Святова, его развязавшаяся обмотка, кончик которой подрагивал и змейкой полз по дну окопа.
- Танки! Танки! - шептали лиловые губы связиста. - Слышали? Команда была…
Кузнецову хотелось крикнуть: «Замотайте сейчас же обмотку!» - и отвернуться, чтобы не видеть эти его колени, этого необоримого его страха, который вдруг остро вонзился и в него при этом возникшем где-то слове «танки», и, пытаясь не поддаваться и сопротивляясь этому страху, он подумал: «Не может быть! Кто-то ошибся, вообразил… Где танки? Кто это крикнул?.. Я сейчас, сейчас вылезу из окопа!..»
Но он не смог вылезти из ровика: над головой косо и низко, перечеркивая узенькую полоску неба огненно-кромешной тьмой, с неубирающимися кривыми шасси, обдавая горячим железом захлебывающихся крупнокалиберных пулеметов, один за другим проносились «юнкерсы».
- Святов! - крикнул сквозь треск пулеметных очередей Кузнецов и потряс за плечо спрятавшего лицо в колени связиста. - С энпэ свяжитесь!.. С Дроздовским! Что там? Быстро!
Вскинув окоченевшее личико с раскосившимися глазами, суетливо задвигался Святов, завозился над телефонным аппаратом, дуя в трубку, крича: «Энпэ, энпэ! Да почему же?..» Но до предела накаленный звук пикирующего самолета пригнул их обоих к земле - огромное и темное наклонно неслось сверху на окопчик. Грубо ударил бой очереди над самой головой, градом застучали комья по стенам, по телефонному аппарату. И в то же время почти злорадная мысль мелькнула у Кузнецова, ожидавшего удара в спину, в голову: «Мимо, мимо!»
Рука Святова мелкими толчками стряхивала с аппарата разбитые комочки земли, а губы приоткрывались, прерывисто обдавая паром дыхания трубку: «Энпэ… энпэ… Не побило вас?» И вдруг его глаза опять раскосились и замерли.
- Танки-и! - пронесся надрывный крик над бруствером.
Губы Святова вышептывали, мяли обрывистые слова:
- Товарищ лейтенант… подошли к аппарату. Связь есть… Дроздовский на проводе. Команда: танки, танки идут. К бою!.. Вас, вас!.. Комбат! - И смахнул помятую шапку, сорвал бечевку с белесой мальчишеской головы, протянул вместе с этой мотавшейся петелечкой трубку Кузнецову.
- Слушаю. Лейтенант Кузнецов у аппарата!
В трубке - дыхание Дроздовского, как после длительного бега; оно вырывалось из мембраны, горячо покалывало ухо:
- Кузнецов!.. Танки прямо! Орудия к бою! Потери есть? Кузнецов!.. Люди, орудия?
- Пока еще точно не могу сказать.
- Где вы там сидите?.. Знаете, что у Давлатяна?
- Сижу там, товарищ комбат, где положено, - возле орудий, - ответил Кузнецов, прерывая свистящее в мембране дыхание. - С Давлатяном пока не связывался. «Юнкерсы» ходят по головам.
- У Давлатяна прямым попаданием вывело из строя орудие, - засвистел голос Дроздовского. - Двое убито. Пятеро ранено. Весь четвертый расчет.
«Вот оно… уже началось! - жарко ударило в голове Кузнецова. - Значит, у Давлатяна уже потери, семь человек. И одно орудие. Уже!»
- Кто убит? - спросил Кузнецов, хотя знал только по лицам и фамилиям этот четвертый расчет и не знал жизни ни одного из них.
- Танки… - задышал в трубку Дроздовский. - К бою, Кузнецов! Танки идут!
- Понял, - проговорил Кузнецов. - Хочу доложить вот о чем. К моим орудиям вышел раненый разведчик.
- Какой разведчик?
- Из тех, кого ждали. Требует, чтобы отправили в штаб дивизии.
- Немедленно! - крикнул Дроздовский. - Ко мне его на энпэ!
Кузнецов вскочил в окопчике, глядя вправо, где были орудия Давлатяна. Там горела машина, нагруженная снарядами, дым сваливался над берегом, накрывал позиции, стекая к реке, мешаясь с огнем пожаров окраинных домов станицы. В машине трещали, рвались боеприпасы, фейерверком взметались в небо параболы бронебойных снарядов.
Карусель самолетов сдвинулась, крутилась теперь в тылу, за рекой, «юнкерсы» ныряли над степными дорогами за высотами. Отбомбив, часть самолетов с усталым, булькающим звуком уходила в латунном небе на юг над горящей станицей.
