Крым, я люблю тебя. 42 рассказа о Крыме [Сборник] - Андрей Георгиевич Битов
Взял водки с соком. Допью и уйду отсюда, все ясно уже и так. Закурил, от этого света голубые пятна на сигарете. Выдохнул дым, и он плоскими клубами заструился в лучах цветомузыки. Хорошо. А зачем мне уходить, раз уже пришел? Можно выпить еще пятьдесят с соком и потанцевать напоследок. Да, надо выпить. Лучше сразу сто выпить, быстрее опьянеешь.
Пришли крымские татары со своими серьезными застенчивыми девушками. Девушки сидели прямо, сложив руки на коленях. Официант забавный и трогательный с этой своей блатной походочкой. Школьники наливают водку из-под полы, суровые и смешные, тоже подражают каким-то бандитам. И не знают, что настоящий бандит — это я. Какой ты, на хрен, бандит, Степной барон? Да, ты прав. Сейчас два глотка сделаю и закурю. Приятно закурить. Так вздрогнула нога, будто хотел сорваться и убежать. Бывает. Им смешно, конечно, что я здесь с книжкой. Зато я отличаюсь. Оригинал. Идиот ты, а не оригинал. Мей би, мей би.
Снова эти важные богатые турки. Сейчас составят столы. Волосатые руки в перстнях и браслетах. Это итальянцы.
Собака скалится, прижимает уши, поджимает хвост. Убегает, отпрыгивает от танцующих, не понимает, что делают люди. И ты здесь, как эта собака. Вера не придет.
Выпил и ушел. Сидел на набережной, курил и все удивлялся огромной несуразности платана, будто это первое дерево, которое начал создавать Бог, не учитывая земные законы, и эти громадные рычаги ветвей — каждая, как отдельное дерево, — держатся, вопреки физике, только на силе Бога. Можно было Вере его показать. С платана сорвался лист, но, не долетев до земли, исчез, потом другой… тоже пропал, и я понял, что это летучая мышь.
И вот я снова в «Диане», как проклятый. Зашел к диджею и заказал песню. Вот сейчас. «Песня «Побег» для пацанов из Днепропетровска». Нет, после этой. «Для Веры из Новороссийска, в память о ее зеленых глазах, «В машине смерти» от Степного барона, в подарок». Какая классная песня. Какая грустная. Так жаль, что она ее не слышит.
Я очень люблю танцевать, когда мне плохо. С замиранием вхожу в толпу людей, поднимаю руки, закрываю глаза, и рыдаю в танце, и забываю, где я есть, может быть, это уже не я, а только извилистые волны этой грустной мелодии. Я так хотел бы войти в транс и раствориться в нем, вообще раствориться во всем этом мире. Мой танец для печали. Это единственное, что у меня есть, в чем я могу забыться, и потому мне так больно и так хорошо. И я улыбался с закрытыми глазами.
И вдруг уже танцую с этой, с улыбкой. Медленный танец, так сказать. Крашеные волосы. Полные и длинные губы, помада размазалась по щеке. Ненормально большая грудь. Все мерзко, все пошло, но улыбка все-таки приятная, неимоверно женская, развратная и приятная.
— Я запомнил твою улыбку.
— А?!
— Я! Запомнил! Твою! Улыбку!
— ……………..
— Что?!
— Ты! Меня! Смущаешь! — Губы так и поползли…
— Будешь что-нибудь пить?
— Да, джюс.
— Что?!
— Джюс. Водка с соком.
— А я тоже сегодня пью только водку с соком.
— Что?!
Бармен странно посмотрел на меня и сделал нам водки с соком. Этот коктейль он назвал «отверткой».
— А ты местная?
Как же гремит эта музыка!
— Нет, я из Джанкоя, я здесь работаю.
— Кем?
Она замялась, посмотрела на меня и по сторонам.
— Я проститутка. Сто долларов за ночь, — сказала она с какой-то гордостью. — Я с подругами.
Возникает странное чувство, когда узнаешь, что девушка проститутка. Эта пауза. И стараешься не измениться в лице, чтобы не обидеть.
— Всего сто долларов, — просительно сказала она. Махнула кому-то за моей спиной, улыбнулась этой своей улыбкой.
— Это дорого для меня, извини, Ира.
Она сказала, что я голубой, только потому, что она проститутка. Ей легче было признаться в этом гомику и не стыдно с ним общаться. Я, видимо, ей и так понравился. И она бы, конечно, хотела со мной. Телец. Везет мне с Тельцами!..
Подруги смотрели на нее с ленивым вниманием. Все или крашеные блондинки, или жгучие брюнетки. Она снова кому-то улыбнулась, раздвигая улыбку, как щит, рекламный щит. И грудь. Улыбка и грудь. Очень красивая улыбка, длинная, томная, наивная и безобидно развратная. Развратная уже от природы. Жалко ее. Я ей понравился, но деньги все разрушат между нами.
Потом все куда-то сорвались, и она тоже. На работу забрали, видимо.
И вдруг вижу себя со стороны стоящим и орущим у барной стойки. Рассказываю барменам, уставшим от пьяного дружелюбия, как сделать газировку без газа, как самим сделать текилу: нужна минералка, спирт, сок алоэ и еще кое-что, некоторые баронские ингредиенты, о которых я им сказать не могу… Изображал из себя бармена и говорил, что я из Оренбурга.
Они тактично кивали головой и автоматически двигали руками с посудой. Бармены были Рак и Скорпион. Скорпион учился в мореходном училище. Мог стать капитаном. Работают два через два.
Из динамиков неслось что-то скрежещущее, будто наверху, среди огромных железных и резиновых механизмов, вырабатывающих звук, что-то оторвалось.
Понравилась одна с короткими волосами, в длинном белом свитере с подплечиками. Похожа на кого-то. Не помню уже, на кого… Провинциально все знакомы друг с другом. Здороваются. Склоняясь к уху, что-то говорят эдакое. У всех все есть — знакомые, мужья, дети. И только я остался один во всем мире уже навсегда. И я испугался, показалось, что я — другое существо, но сам не замечаю этого и хочу, хочу быть с ними. А они все удивляются и из деликатности не говорят мне об этом. Может быть, действительно со мной что-то не так? Но ведь я же родился от женщины. У меня есть сестра, она тоже женщина. Они нормально общались со мной. Что же не так? Бог, видимо, еще не определился со мной.
Снова этот официант со своей развязной, блатной походкой, будто он не официант, а так, прогуляться вышел.
— Эй, братан, походку сделай попроще!
— Ты чё, крендель! — скривился он, как настоящий вор. — Отдыхаешь — отдыхай, а у нас тут свои законы!
— Законы? А ты чё, в законе, что ли?!
— Нет пока.
— Тогда что — блатуешь, что ли?!
Жалко рубашку. Хорошо, что только с официантом подрался, и охранники только раз ударили, тот козел толстый, исподтишка. «Ночи Кабирии» жалко. Будь я больше и страшней,
