Паразиты (сборник) - Дафна дю Морье
— Что ты наденешь сегодня вечером? — спросила Мария.
В ее голосе звучало раздражение. На Селию она не смотрела.
— Свое белое, — ответила Селия. — Его принесли из чистки, и оно выглядит довольно мило. Плохо, что оно немного измялось и, когда я танцую, задирается сзади. Ты не хочешь пройтись по тексту? Я тебя проверю.
— Нет, — сказала Мария. — Мы занимались этим вчера. Я не собираюсь даже заглядывать в него.
— Сегодня нет никаких репетиций?
— Нет, никаких. Ах, он, наверное, там возится с освещением. Из нас никого не вызывали.
— Может быть, тебе следует послать ему телеграмму?
— Пожалуй. Он получит их сотен пять. Но сам не откроет ни одной. Этим занимается секретарь.
Она посмотрелась в зеркало. Волосы просто кошмар, но после ленча она вымоет их и высушит перед камином в столовой. На самом деле она не собиралась посылать ему телеграмму. Она собиралась послать ему цветы, но не хотела, чтобы Селия знала об этом, и Папа тоже. Она точно знала, что пошлет. Анемоны, голубые и красные в белой вазе. Однажды на репетиции он говорил о цветах и сказал, что его любимые цветы анемоны. Вчера она заметила их в цветочном магазине на углу Марилебон-роуд. Ваза потребует дополнительных расходов, но один раз это можно себе позволить. Доставка цветов в «Хеймаркет» тоже будет стоить денег.
— Папа пригласил его на банкет после спектакля, — сказала Селия. — Он приведет свою ужасную жену?
— Она в отъезде. В Америке.
— Как хорошо, — сказала Селия.
Интересно, думала она, сейчас, в эту минуту, Мария очень волнуется? Будет ее волнение возрастать с приближением вечера или уляжется, стихнет, как ноющая боль? Здесь, рядом с ней, ее сестра, актриса, которой совсем скоро предстоит выступить в своей первой значительной роли в Лондоне; Селия хотела поговорить с ней об этом, но не могла: какая-то странная робость удерживала ее.
Мария подошла к шкафу и достала пальто.
— Ты, конечно, не собираешься на улицу? — сказала Селия. — Идет сильный снег.
— Я задохнусь, если останусь здесь, — сказала Мария. — Мне надо пройтись, мне надо двигаться.
— За ленчем мы будем вдвоем. Папа собирается в «Гаррик».[28]
— Мне не надо ничего особенного, — сказала Мария. — Я не хочу есть.
Она вышла из дома, свернула за угол на Финчли-роуд и на автобусе доехала до цветочного магазина, где накануне видела анемоны. На стенке автобуса крупными черными буквами было написано название пьесы, а выше — ее имя, красными. Доброе предзнаменование. Не забыть сказать Найэлу.
Очень придирчиво выбрав анемоны, она подошла к столику в углу магазина, чтобы написать карточку. Она совсем не знала, что написать. Что-нибудь не слишком фамильярное, что-нибудь не слишком игривое. Чем проще, тем лучше. Она остановилась на том, что вывела его имя и подписала: «От Марии с любовью». Вложила карточку в цветы и вышла из магазина. Посмотрела на часы. Двенадцать. Ждать оставалось еще больше восьми часов.
На ленч у них была тушеная баранина с луком и картофелем и яблочная шарлотка. Без Папы они кончили есть раньше обычного. Сразу после ленча Мария вымыла голову, сколола волосы шпильками и легла в столовой спиной к камину.
— Может быть, — небрежно и слегка зевая, сказала она Селии, — может быть, ты послушаешь мой кусок из середины третьего акта. Проверим слова.
Селия ровным, монотонным голосом подавала реплики. Мария отвечала на них, прикрыв глаза руками. Все в порядке. По части текста Мария была безупречна.
— Что-нибудь еще? — спросила Селия.
— Нет, больше ничего.
Селия листала страницы измятой рукописи. Они были испещрены карандашными пометками. Она посмотрела на Марию, которая все еще лежала, закрыв лицо руками. Что должна испытывать Мария, целуя этого мужчину, чувствуя, как его руки обнимают ее, и говоря все то, что ей надо говорить? Мария никогда не рассказывала об этом. Она была до странности сдержанна в таких вопросах. Она говорила, что Такой-То и Такой-То был в плохом настроении, с похмелья или очень весел и забавен, но если ее спрашивали о более интимных подробностях, то отвечала уклончиво. Казалось, ей это неинтересно. Она просто пожимала плечами. Может быть, Найэл спросит ее. Может быть, Найэлу она расскажет.
Стемнело очень рано, около половины третьего. Снег прекратился, но за окнами было холодно и промозгло. В столовую вошла Эдит, чтобы закрыть портьеры.
— Перестал на минуту, — сказала она, рывком задергивая портьеры. — Но того и гляди начнется снова. Под ногами жуткая слякоть. Только что спускалась за почтой, так насквозь промокла.
Она вышла, тяжело ступая по полу и оставив за собой шлейф затхлого воздуха.
— Неужели они никогда не моются? — свирепо сказала Мария.
Она села, потянулась и стала вынимать шпильки из волос. Волосы распушились над ее головой, короткие и золотистые, как нимб. Селия отложила рукопись, которую только перечитала с начала до конца. Она знала ее почти так же хорошо, как Мария.
Неожиданно она спросила. Не могла сдержаться:
— Он тебе нравится?
— Кто?
Селия помахала рукописью перед Марией.
— Да, он ужасно милый. Я тебе говорила, — сказала Мария.
Она поднялась с пола и оправила юбку.
— Но что ты чувствуешь, когда целуешь его на репетиции? Тебе не бывает неловко? — спросила Селия.
— Мне бывает неловко, если приходится целовать его утром, — сказала Мария. — Я всегда боюсь, что у меня пахнет изо рта. Знаешь, так бывает, когда хочется есть. Так что лучше это делать после ленча.
— Правда? — спросила Селия.
Но на самом деле она хотела узнать совсем не о том.
— У тебя прекрасно лежат волосы, — сказала она вместо того, чтобы продолжить расспросы.
Мария повернулась и взглянула в зеркало.
— Странно, — сказала она, — у меня такое чувство, будто все это происходит не со мной. День мой, но живет в нем кто-то другой. Ужасное чувство. Не могу его объяснить.
Они услышали, что к дому подъезжает такси.
— Это Найэл, — сказала Мария. — Наконец-то Найэл.
Она подбежала к окну и отдернула портьеры. Громко забарабанила по стеклу. Он повернул голову, улыбнулся и помахал рукой. Он расплачивался с таксистом.
— Пойди и впусти его, быстро, — сказала Мария.
Селия пошла к входной двери и впустила Найэла.
Он с чемоданом в руке поднялся по лестнице.
— Привет,
