Явдат Ильясов - Пятнистая смерть
- Ты юноша умный и храбрый, - смягчился Гау-Барува. - Будь ты воином царя царей, он держал бы тебя по правую руку от себя. Не так ли, о светлый государь?
- Ага. Хм. Держал бы.
- Обидно за твою честь, молодой друг. Весь Туран хохочет над Спаргапой!
Из уст пленника вырвалось змеиное шипение. Все еще не поднимая глаз, он заскрежетал зубами и замотал кудрявой головой от невыносимого отчаяния. "Дай отряд - и ты увидишь, на что способен твой сын. Клянусь - после первой же схватки весь Туран заговорит о Спаргапе". Да, заговорил Туран... Ох, позор!
- Государь даст тебе людей, - вкрадчиво продолжал Гау-Барува. - Иди, уничтожь врагов, займи свое место на белом войлоке. Оно принадлежит тебе по праву - ты ведь сын великого вождя. Сделаешься хозяином всего Турана! Подумай. Ну, чего ты молчишь? Боишься, хитрят с тобою? Не веришь мне, чужеземцу - послушай тогда, что скажет кровный родич, близкий человек!
Советник коротко мигнул вправо. Стук каблуков, приглушенный коврами. В ушах юнца раздался знакомый голос:
- Ох, Спар, сын мой!
Пленник резко вскинул голову. Перед ним стоял человек в богатой мадской одежде. Он с жалостью глядел на сына Томруз.
То был Фрада.
- Живой?! - изумился Спар.
- Ох, живой, хвала солнцу, земле и воде! Светлый государь, да славится его имя вечно, пощадил меня и моих людей.
Спаргапа остолбенело уставился в беспокойные глаза отца Райада. Он сам видел, как персы заносили над Фрадой мечи! Старейшина, должно быть спьяна, размахивал перед их носами каким-то кольцом.
...Не очень-то радостно было на душе у Фрады, хотя он и напялил пышную чужеземную хламиду.
Он думал поиграть с персами в прятки, перехитрить их, но они оказались хитрей. Гау-Барува сразу ухватил его за рога: "Я не из тех, кому можно морочить голову! Или ты сейчас же, без всяких околичностей, перейдешь душой и телом на нашу сторону, или с тебя сейчас же сдерут шкуру".
И пришлось Фраде покориться. Несмотря на то, что он не меньше персидского гнева страшился гнева саков, соплеменников своих. Хотел порезвиться между молотом и наковальней - не удалось. Зацепили. Допрыгался. "Пес-двурушник рано или поздно прибивается к волчьей стае".
- Ох, Спар, дорогой, - торопливо забормотал Фрада, ловя краем глаза грозный взгляд Гау-Барувы. - Верь этому человеку. Он друг. На кой бес нужны Томруз и Хугава? Помнишь ядовитый смех Хугавы на совете? Отомсти! Получишь у государя сильное войско. У меня осталось сорок человек. Прискачем с ними домой с шумом и треском, будто от персов бежали. А войско спрячем в барханах. Нам обрадуются, пир для нас закатят. Родовых вождей на пир позовут. Тут мы кинемся вдруг, перебьем вождей, а тем временем персы из засады подоспеют... Не все саки выступят против нас, не бойся! Немало семейств, колен и родов перейдут на сторону нового предводителя. Ты - сын Белого отца. Сын великого человека. Царем Турана ты станешь, Спар! Богатства Турана загребешь ты, Спар! Лучших коней Турана себе заберешь ты, Спар! Тысячу юных наложниц тотчас заведешь ты, Спар! Десятки тысяч мужчин и женщин у ног валяться заставишь. Золота горы добудешь, славу обретешь. Пурпурную одежду дадут. Пусть кто-нибудь пикнет - царь царей живо с ним расправится. Ну же, ну! Соглашайся! Чего ты молчишь? Ох! Мне бы такое.
Распаленный собственной речью, Фрада забыл о сакской мести.
Он шумно вздохнул - с обидой, глубокой, как его бездонная жадность, и жгучей, как его отцовская любовь. Глаза старейшины полыхали огнем. И дурацкая же вещь - удача! Кто ищет - находит пыль, кто не ищет, и даже искать не хочет - находит алмаз. Что за чертовщина!
Упустить счастье, которое само просится в руки... Болван Спаргапа. Дубина. Слюнтяй. Если б с Фрадой так возились! Старейшина с ненавистью и презрением отвернулся от сына Томруз. Подумать только! Ему насильно пихают в рот меду, а он плюется, стервец, вместо того, чтобы глотать.
Ух! Развернуться б сплеча да разнести вдребезги твой глупый череп обухом секиры. Он бешено стиснул мощный кулак и нанес жестокий удар. Но не кулаком - удар словесный:
- Не согласишься - издохнешь на костре и Райаду никогда больше не увидишь.
Кратко, со скрежетом, звякнули цепи, будто их связка, разом оборвавшись, грудой упала на камень - так сильно вздрогнул Спаргапа. Будто холодная искра прошла у него от затылка до пят. Будто разом раскрылись все поры тела.
- Так, - прошептал узник.
Вот до чего докатился Спаргапа.
Значит, и впрямь ты двуногий пес, животное, гнусная тварь, раз эти люди уверены, что тебя можно склонить к измене.
Честному человеку не предлагают мерзостей. Хугаве, например, они бы не посмели и словечка сказать из того, что бессовестно наговорили тебе. Да он и слушать не стал бы! А ты уши развесил, как осел у болота с громко квакающими лягушками.
Жизнь не удалась. "Что ж? Человек не только жизнью своей, но и смертью родному семейству, кровному роду и племени служить обязан". О Райада. Райада. Райада.
- Я... согласен, - хмуро сказал Спар.
По шатру, точно сильный порыв степного ветра, пронесся вздох облегчения.
- Хвала тебе, сын мой Спаргапа! - радостно крикнул Куруш.
И все персы, ликуя, повторили за царем царей:
- Хвала!
Ах ты, Пятнистая смерть.
- Снимите оковы, - улыбнулся Спаргапа. "Человек не только жизнью своей, но и смертью... О Райада. Райада.
- Эй, снять оковы! - рявкнул Гау-Барува.
Цепи, загремев, распались, упали к ногам Спаргапы.
- Сын мой! - рыдал счастливый Фрада, припав к плечу молодого сака.
"Человек не только жизнью..."
О Райада.
Если тур падает, то с высоты.
Спаргапа выхватил у Фрады короткий меч и глубоко, по самую рукоять, всадил в брюхо изменника. Отступил на шаг, сделал мечом круговое движение и ловко вывернул внутренности Фрады наружу.
Не успели стражи подскочить к нему, как Спаргапа, крепко стиснув рукоять меча обеими руками, изо всех сил воткнул отточенный клинок себе в сердце.
Он попал в цель точно, метко и безошибочно, с первого удара.
Разве он мог промахнуться?
Спар хорошо знал, где у него сердце.
Так часто оно болело с тех пор, как он увидел впервые ненавистно-любимую Райаду...
Молодой сак умер мгновенно.
Зато Фрада мучился долго. Персы выволокли "собаку" из шатра и бросили на краю поляны. Он корчился в луже крови и нечистот и хрипло стонал до позднего вечера.
Ночью его сожрали шакалы.
ПОСЛЕДНЕЕ СКАЗАНИЕ. ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ
Пылало солнце, дул ветер Вайу. Сияла луна Гавчитра. В пустыне рыскала пустынная рысь, за барханами хоронился барханный кот. В пересохших извилистых речках-саях украдкой стучали копыта сайг. У солончаков, зияющих, как раны, кружились джейраны.
Барсы Парсы шли на Томруз.
Равнина. Песок. Песок. Песок. Тому, кто не видел страны за Аранхой, кажется, что песок - самое страшное в пустыне. Нет! Барханы - пышный сад песков, их цветник, заповедное место, где кипит жизнь.
Песок хорошо пропускает воду. Глина - плохо. Влага талых снегов и дождей, просочившись вниз сквозь барханы, скапливаются над слоем жирной глины. Она, эта влага, и питает летом растения.
Оранжев, ал или желт пушистый плод безлистного джузгуна, темно-лиловы цветы тонких акаций. Задует ветер - упруго замашет тамариск гребенчатыми лапами, заскрипит саксаул, лягут метелки селина.
Заклекочет орел - черепаха спрячется в панцирь.
Заклекочет орел - мгновенно исчезнет в песке, провалится, не сходя с места, удивительная змейка эфа; так часты, но незаметны колебания тела ее, что чудится - оно свободно уходит в песок, как медный прут в тихий поток.
Заклекочет орел - вскинется варан, распластавшийся в холодке. Поднимется, крупный, в четыре локтя длиною, раздуется, как бурдюк, выпрямит спину доской, раскроет пасть, зашипит, забьет хвостом из стороны в сторону.
Вараны охотно сосут коз.
"Не трогай варана, - говорят в пустыне. - Тот, кто прикоснется к "сосущему коз", навсегда утратит мужскую силу".
В допотопном облике этой огромной ящерицы с ее полосатой кожей и нелепо растопыренными лапами, с уродливым брюхом, плоской головой и темными умными глазами, странного взгляда которых - никому не понять, воплотился образ самой пустыни - древней, загадочной, молчаливой и опасной.
Варан - холодный символ красных и черных песков, бесстрастный хранитель и страж их жутких тайн, забытых имен, мертвых преданий и живых суеверий.
Тут, в барханах, находят приют и еду, радость и беду орды всевозможных тварей, копошащихся и наверху, средь ветвей колючего кустарника, и внизу, на песке, и еще ниже, в норах.
Некуда ступить из-за обилия жуков и крупноголовых ящериц, соек и воробьев - особых, песчаных; буланых козодоев египетских и ушастых ежей, сусликов тонкопалых и тушканчиков мохноногих, гекконов большеглазых и гекконов гребнепалых.
Здесь рассадник змей - тонких, толстых, коротких, длинных, но одинаково свирепых; вялых, когда они сыты, и стремительных, как молния, когда хотят есть.
