Игорь Яркевич - Свечи духа и свечи тела, Рассказы о смене тысячелетий
Когда же я понял, что это все-таки он, то мы с ним играли. Мы с ним старались не замечать друг друга. Можно не заметить все. Если не все, - то очень многое. Но геморрой не заметить невозможно. Но иногда его все же можно было не заметить. Иногда он вел себя так, как будто его вообще нет, а если и есть, то совсем немного. Так было недели две. Сначала все вроде бы только чесалось. Потом уже болело. Но потом вроде бы не болело, а снова только чесалось. Потом уже не чесалось, а только болело.
Геморрой - сплошная загадка. О геморрое нельзя узнать поподробнее. Он не представлен ни на одном из сайтов в Интернете. Его нет в опере и в балете. О нем молчит пресса. О нем молчит русская литература. В русской литературе насчет геморроя есть только фраза "геморроидальный цвет лица". И все! И делай что хочешь! И никаких рецептов! Все рецепты в русских пословицах, где о геморрое говорится очень плохо, но тоже нет никаких рецептов.
Когда геморрой - все валится из рук. Не зажигается зажигалка. Не спасается Россия. Не читается книжка. Не поется песня. Не поет душа. Выводит из равновесия любая мелочь. В русской жизни и так выводит из равновесия любая мелочь, - тем более, если это и не мелочь, а геморрой.
В русской жизни все всегда, как в первый раз, - особенно при геморрое. Не работает опыт. Не хватает информации. Кроме русской литературы и некоторых робких проявлений молодой русской демократии - никакой внятной почвы под ногами. Надо все начинать сначала. Приходится действовать интуитивно. Но интуиция тоже молчит.
Пришлось принять ответственное решение - показаться врачу. Это решение далось не так просто! Врач церемониться не будет; врач залезет пальцем в жопу! Придется терпеть не столько ради себя, сколько ради жопы. Я уже говорил о пренебрежении жопой в русской жизни. Поэтому все решения, которые в русской жизни принимаются ради жопы, принимаются с трудом.
С геморроем чувствуешь себя клоуном. Постоянно попадаешь в смешные ситуации. Я и так не вылезаю из смешных ситуаций. Я и так чувствую себя клоуном без всякого геморроя. Но я чувствую себя то Бимом, то Бомом, то Олегом Поповым. Сразу и Бимом, и Бомом, и Олегом Поповым я себя не чувствую. А с геморроем я себя чувствую сразу и Бимом, и Бомом, и Олегом Поповым. И еще каким-то новым клоуном, пока не вошедшим в историю цирка.
С геморроем чувствуешь себя клопом. Клопом себя чувствуешь и так - без геморроя. В русской жизни достаточно причин чувствовать себя клопом. Но с геморроем себя чувствуешь клопом с геморроем.
Особенно по дороге в поликлинику.
Прежде всего пейзаж. В этом пейзаже нельзя не почувствовать себя клопом. А кроме пейзажа еще и мороз. Через пейзаж надо было идти в поликлинику. Я не знал, что такой пейзаж может быть совсем близко. Все-таки от Садового кольца всего десять минут пешком. Но это уже незнакомый город. Тем более на таком морозе. Мороз все сравнивает. Мороз отменяет затянувшееся преимущество столицы перед остальной Россией. На таком морозе по внешнему виду это могла быть рабочая окраина любой русской провинции. Это неизвестно чьи склады, дрожжевой завод "Дербеневка", вещевой рынок, помещения Павелецкого вокзала, цеха электромеханического завода Ильича плюс сорокоградусный мороз, и ни одного живого хуя в три часа дня вокруг. Это был уже даже и не пейзаж, а чистой воды Кафка. Я снисходителен к русскому урбанистическому пейзажу. Я готов признать за ним право на существование. Я ему верю. Я вижу в нем потенциал и готов разговаривать с ним на равных. Но с этим пейзажом не смог бы разговаривать на равных никто. Там еще был пункт приема бутылок. Он выглядел едва ли не самым уютным зданием на этом фоне.
Я заблудился. Я потерял ориентировку. Человеку с геморроем нельзя попадать в такой пейзаж на таком морозе! На таком морозе он может просто не выйти из такого пейзажа! Но спросить, кроме пейзажа и мороза, было не у кого. Я заблудился, как провинциал. Я оказался где-то посередине между цехами завода Ильича и дрожжевым заводом "Дербеневка".
Геморрой, конечно, обостряет восприятие. Тем более на сорокаградусном морозе. В Москве все делается не так. Москва сама напоминает пейзаж. В Москве, как и в пейзаже, есть потенциал, но ни в Москве, ни в пейзаже, этот потенциал не реализован. Пора думать о его реализации. Начинать надо с переименования завода Ильича. Это, конечно, знаковое советское место. Там в Ильича стреляла Каплан. Знаковые советские места переименовывать жалко. Их надо консервировать. Но переименовать надо. Переименовали же, в конце концов, в Москве столько всего! Как переименовать, - это их проблемы. Это их дело. Есть много достойных людей. Пусть в завод Шнитке. Да пусть в завод той же Каплан! Или любой другой советской или постсоветской пизды. В кого угодно! Главное, чтобы человек с геморроем, заблудившись недалеко от завода Ильича, быстро нашел дорогу в поликлинику. Чтобы он не чувствовал себя днем в десяти минутах от Садового кольца, как ночью на рабочей окраине русской провинции.
Наконец показались люди. Как я понял - рабочие люди. Как раз закончилась смена, и они шли со смены все совсем пьяные. Закончилась смена на дрожжевом заводе "Дербеневка" или в цехах завода Ильича - я не понял. Как так можно напиться в жопу на рабочем месте - я тоже не знаю. Но это было не важно. Все равно они не могли бы ответить на вопрос, где здесь поликлиника.
Все-таки я спросил. Там был один человек, тоже абсолютно пьяный, но в очках и с портфелем; очки и портфель оставляли надежду. Он напоминал пробивного карьериста из советских производственных фильмов семидесятых годов. Я его спросил не про поликлинику. Про Новоспасский мост - поликлиника была рядом с Новоспасским мостом. Про поликлинику он мог и не знать, но про Новоспассский мост - мог. Но он ответил, что если я к евреям, то он про еврея отвечать не хочет. Он их презирает. Он сам не имеет с ними дело и не даст иметь с ними дела другим. Он принял Новоспасский мост за фамилию еврея. В чем-то он прав. Новоспасский вполне может быть фамилией еврея. Но с антисемитизмом пора кончать. Тем более, если Россия собирается регулярно получать займы от МВФ или даже вступать в НАТО. Из-за таких уродов России могут не дать займы и не принять в НАТО.
Но с работы идут не только мужчины. На каждой работе есть женщины, и они тоже идут с работы. Что бы там ни говорили про русский женский алкоголизм все равно женщины не пьют на рабочем месте как мужчины. Женщины на рабочем месте не пьют совсем или пьют значительно меньше мужчин. Поэтому женщины знают, что находится вокруг рабочих мест. Как только я встретил женщин, то они мне все сразу объяснили, как пройти в поликлинику.
В поликлинике мне сначала отказали. В регистратуре сказали, что у них нет врача-проктолога. Тут был виноват не мороз, не пейзаж, даже не русский идиотизм, а уже только я сам. Я посмотрел в энциклопедии, как называется врач, который занимается геморроем. Называется он проктолог. Но в регистратуре не знали, чем занимается проктолог. Они не только не знали, что геморроем, а чем вообще. Ведь я сказал не что у меня геморрой, а что мне нужен врач-проктолог. Я был виноват сам, но мне было неловко, что у меня геморрой. Но потом я все-таки сказал, что у меня геморрой, и они ответили, что геморроем у них занимается хирург. Они добавили, что не хуя тут выебываться: если у тебя геморрой, так и говори, что у тебя геморрой, а не то, что тебе нужен проктолог.
Обычно все врачи в русских поликлиниках татары или кто-нибудь еще из Средней Азии. Этот был татарин тоже. Но жаловаться грех. Он был вполне цивилизованный интеллигентный татарин. Когда-нибудь такими будут все татары. Мы с ним рассказали другу другу анекдоты не только про геморрой, а и про все остальные стороны жизни. Его очень заинтересовало, что я писатель. Он даже спросил, про что пишу. Я рассказал ему как мог.
Я обычно не говорю, что я писатель. Но ему сказал. Интеллигентному цивилизованному татарину надо говорить правду.
Потом он стал осматривать геморрой. Он просил показать жопу и прогнуть спину как лошадь, - так ему будет удобнее залезть пальцем в жопу, чтобы осмотреть геморрой. Обычно я хорошо прогибаю спину. Я могу прогнуть спину как угодно; хоть как лошадь, хоть как кто. Но в этот раз что-то не вышло. Наверное, от страха, - до этого мне пальцем в жопу не залезали и вообще не залезали. Тогда хирург обиделся. Он залез пальцем в жопу и сказал, что у меня хронический геморрой. Но он не специалист по геморрою. Он хирург, а не проктолог. Хирург лезет пальцем в жопу, но что там, толком не знает. Знает проктолог. Проктолога у них в поликлинике нет. Но он есть в другой поликлинике. Надо сдать анализы и взять направление. К проктологу в другую поликлинику нельзя без анализов и направления. Пока он рекомендовал попробовать свечи.
Теперь я уже и чувствовал себя не только клопом и клоуном, а еще и гомосексуалистом, которого выебали в жопу неизвестно за что. За неведомую ему вину. Выебали навсегда. Впереди ничего. Впереди только маленькие радости гомосексуалиста - мази, кремы и, главное, конечно, свечи. Скромный образ жизни. И свечи, свечи и свечи.
