Василий Авенариус - Два регентства
— Письмо отнести? — спросил он.
— Нет. Там Михайло Илларионович на месте тебе уже скажет, какая в тебе треба.
С последним боем полуночного часа Самсонов входил к Воронцову.
— Ну, Григорий, твой час настал, — объявил ему Воронцов. — Ты вздыхал ведь все по воле…
Сердце в груди у Самсонова екнуло.
— Цесаревна дает мне вольную?
— Погоди, не торопись. Волю свою ты должен еще заслужить. Ведь править лошадьми ты не разучился?
— Помилуйте! Разве любимой забаве своей можно разучиться?
— Ну, вот. Так через час времени ты повезешь нашу матушку цесаревну…
— К Зимнему дворцу! — подхватил Самсонов с сияющими глазами.
Воронцов опасливо огляделся.
— Ч-ш-ш-ш! Громко таких вещей не выговаривают. Кучер мой третьего дня отпросился к жене в деревню. Конюх же править парными санями еще не мастер. Так вот на сей раз ты будешь у меня за кучера.
— Не знаю, как и благодарить вас, Михайло Ларивоныч…
— Долг платежом красен. Надеюсь, ты нас с цесаревной не вывалишь из саней?
В ответ Самсонов только улыбнулся.
Таким образом во втором часу ночи к елизаветинскому дворцу на Миллионной из-за угла со стороны Царицына луга подъехали парные сани, в которых сидел Воронцов, а на облучке Самсонов в кучерском платье. У подъезда ожидали уже другие парные сани. Воронцов вошел во дворец, а немного погодя оттуда показалась цесаревна с немногими приближенными. В сани к Самсонову села сама Елизавета вместе с Лестоком, на запятки вскочили Воронцов и один из братьев Шуваловых.
— На Кирочную к Преображенским казармам! — вполголоса приказал Воронцов Самсонову — и сани полетели.
При повороте Самсонов заметил, что и другие сани с остальной свитой несутся за ними.
Сколько раз ведь он правил так лошадьми, но теперь ему сдавалось, что он летит вольной птицей не только к своему собственному счастью, но и везет с собой всю судьбу, все счастье России.
Вот он завернул на Кирочную, а вот и Преображенские казармы, состоявшие тогда из нескольких деревянных строений. У главного здания в ожидании своей «матушки» стояла толпа гренадер. В числе их был и барабанщик. Завидев «матушку», он забил было тревогу. Лесток выскочил из саней и кинжалом перерезал кожу на его барабане. Часть гренадеров разбежалась по соседним домам сзывать товарищей, а остальные, ликуя, проводили цесаревну к себе в казармы.
Как охотно последовал бы за ними и Самсонов! Но лошадей ему не на кого было оставить, да его туда и не пустили бы. Впоследствии уже узнал он подробности, о которых будет сейчас рассказано.
Офицерство Преображенского полка, не имея казенных квартир, жило по частным домам в центре города, в казармах же дежурило по очереди. В эту ночь единственный дежурный офицер спал в дежурной комнате главного здания сном праведных, ничего не чая, почему в столовую этого здания, куда вошла цесаревна, стеклись одни нижние чины.
Когда от нее приняли шубу, она оказалась в латах, а рука ее опиралась на трость, как на саблю. Поводя кругом орлиным взором, она спросила:
— Ребята! Вы знаете, чья я дочь?
В ответ загудел хор голосов:
— Как не знать, матушка! Ты родная дочь незабвенного царя Петра Алексеевича.
— Так вы все идете со мною?
— Все идем, матушка! Веди нас против твоих недругов, мы всех их перебьем!
В голосе и чертах лица воспламененных воинов было столько неистового зверства, что в искренности их намерения перебить недругов нельзя было сомневаться.
— Если вы так жестоки, то я не пойду с вами, — объявила цесаревна. — Убивать я никосо не позволю. Но если вам самим пришлось бы умереть, готовы ли вы отдать жизнь за меня?
— Готовы, матушка, все готовы!
— Помолимся же вместе Богу, чтобы Он не отвернулся от нас.
Все, по ее примеру, опустились на колени. Поцеловав бывший у нее крест, она дала торжественную клятву:
— Клянусь перед Всевышним Богом умереть за вас! Клянетесь ли вы точно так же умереть за меня?
— Клянемся! — был единодушный ответ.
— Идем же, и пусть каждый из нас думает лишь о том, что делает это для счастья своего отечества.
Поднялся такой шумный радостный гомон, что проснулся наконец и безмятежно спавший рядом в дежурной комнате молодой офицер. Протерев глаза, он вбежал к своим подчиненным с обнаженной шпагой. Но при виде цесаревны он остановился как вкопанный.
— Вы, сударь, арестованы, — объявил ему Воронцов, отнимая у него шпагу. — Извольте возвратиться в дежурную и не выходите оттуда, пока вас не выпустят из-под ареста.
Цесаревна, приказав на всякий случай разрезать кожу на всех барабанах, вышла со своими спутниками опять на улицу и села в сани.
— На Невскую першпективу и к Зимнему дворцу! — крикнул Воронцов Самсонову, вскакивая сам на запятки.
— Только потише, братец, потише, — добавила от себя Елизавета, — а то мои молодцы-гренадеры за мною не поспеют.
— Не бойсь, матушка, — весело отозвались окружающие сани гренадеры. — Бегом за тобой поспеем хоть на край света!
Еще в казармах Воронцов отдал необходимые приказания унтер-офицерам, и теперь дорогою от роты в триста гренадер отделялись небольшие отряды в 20, в 30 человек, чтобы произвести на дому аресты главарей немецкой партии: Остермана, Головкина, Левенвольде, а также старика Миниха, который в силу присяги, данной им правительнице, чего доброго, помешал бы еще успешному окончанию предприятия.
Когда сани цесаревны с Невской перспективы выехали на Дворцовую площадь, площадь оказалась совершенно пустынной, и покрывавшая ее снежная пелена едва освещалась мерцавшими в отдалении масляными фонарями около Зимнего дворца. Чтобы не возбудить подозрения дворцовой стражи, Елизавета вышла из саней и пошла пешком. Но глубокий снег и женское платье замедляли ее шаги.
— Так, матушка, мы не скоро доберемся, — заметили ей гренадеры. — Поторопись маненько!
Когда же она, при всем старании, не могла приноровиться к размашистому шагу рослых молодцов, двое подняли ее на руки и донесли так до дворца. Четверо караульных у главного входа, окоченев на морозе, не успели прийти в себя, как были обезоружены. В самой же караульне как солдаты, так и их начальники поголовно спали. Когда гренадеры растолкали спящих и объяснили, что вот-де перед ними матушка-цесаревна, те спросонок не могли вначале даже сообразить, в чем дело.
— Не бойтесь, друзья мои, — заговорила Елизавета. — Хотите ли служить мне, как отцу моему и вашему служили? Вам ведомо, каких я нужд натерпелась и еще терплю от немцев, сколько терпит от них и весь наш русский народ. Освободимся от наших мучителей!
Тут солдаты ее поняли и отвечали единогласно:
— Давно мы этого дожидались, матушка, и что повелишь, то и сделаем!
Офицеры же нерешительно переглядывались, а один из немцев вздумал было призывать подчиненных к долгу службы. Но ему не дали договорить. Один гренадер повалил его на пол и тут же приколол бы штыком, не отклони сама цесаревна штык его в сторону.
— Замкнуть этих господ в их комнате! — приказала она. — Занять все лестницы и выходы, а принца и обер-гофмейстера принцессы взять под стражу! Сама я иду к принцессе. Десять человек за мной!
И впереди десяти гренадер будущая императрица поднялась во второй этаж, где находились собственные апартаменты правительницы. Подойдя к двери спальни, Елизавета нашла ее только притворенной. Дверь растворилась без всякого шума. Погруженные в мирный сон, Анна Леопольдовна и Юлиана Менгден, спавшая в последнее время при ней, очнулись только тогда, когда над ними раздался голос цесаревны:
— Пора вставать, принцесса!
Та в первую минуту была только озадачена:
— Как! Это вы, тетя Лиза?
Но тут взор ее упал на стоящих на пороге гренадер, и вдруг все ей стало ясно. Глаза ее наполнились слезами, и, сложив руки, она начала умолять не делать зла ее малюткам.
— Ни им, ни вам самим ничего не будет, — уверила ее цесаревна.
— Так вы не разлучите меня с ними?
— Нет, они останутся при вас.
— А Юлиана? Я без нее жить не могу!.. Пожалейте меня!.. Оставьте ее тоже мне…
— Хорошо. Теперь вставайте, только поскорее. Я беру вас к себе.
Сама Елизавета вместе с принцессой села в одни сани, двое других саней были поданы для арестованных между тем принца Антона-Ульриха и Миниха-сына и для Юлианы, Лили и Юшковой с двумя младенцами принцессы. По прибытии всех в елизаветинский дворец маленький Иоанн Антонович, проснувшись, расплакался. Цесаревна взяла его на руки и стала целовать.
— Бедняжечка! Ты-то ни в чем не виновен, виноваты во всем твои родители.
Глава двадцать девятая
ИМПЕРАТРИЦА ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА
Аресты указанных Воронцовым главных приверженцев принцессы и принца состоялись не без протестов со стороны арестуемых. Памятуя требование своей матушки-цесаревны — не проливать ни капли крови, гренадеры действительно не прибегли к своему воинскому оружию, но сочли себя вправе убедить сопротивляющихся логикою своих дюжих гренадерских кулаков.
