Захар Прилепин - Санькя
— Нет, — ответил Лева.
* * *У Саши сняли швы с груди. Смешные такие нитки — он смотрел на них удивленно. Думал — надо же, человек, как кукла, вот можно взять так его и зашить. Или распотрошить.
Вскоре Сашу выписали — он вроде бы оклемался.
Шел по улице неспешно, обросший, как пес. Хромал и держался за грудь. Екало иногда больно — будто кусочки стекла остались где-то там, внутри. Но все равно было хорошо. И на улице пахло поздней осенью.
Грустил лишь оттого, что Яна так и не пришла ни разу.
…Добрел до какой-то лавочки.
Сидел на ней, притихший, прислушиваясь к себе, словно на улице целый год не был. Замерз, правда, быстро.
Добрался, прихрамывая, до метро, ехал в полупустом вагоне, чувствовал себя солдатом, которого почти убили, угробили, а он выжил. И едет теперь, и никто не знает, что было с ним.
Вообще Саше были чужды такие мысли полудетские, но сейчас что-то разнежило.
То о деде подумает, то о Костенко… То о Леве.
«Лева — прав, — так думал. — Государство — палач. Раздевает догола и бьет в солнечное сплетение».
«Но это не мое государство. Оно чужое… Или ты ему чужой, Саш?»
«Нет, не я. Оно чужое всем. Его надо убить».
Еще думал о том, что сказал Леве о родстве, и спрашивал себя: «А есть ли у тебя самого это самое родство?… Помнишь, как ты сбежал из своей деревни… Есть родство, ты?»
«Есть. Есть. Только я не знаю слов, чтобы это доказать».
«Ну-ну… А Яна?»
«А что Яна?»
«Она родная? Жена тебе? Ты ведь предал ее, когда было больно… Проклял даже?»
«Отстань, не хочу говорить. Не хочу. Не предал. Не проклял. Просто было очень больно».
И куда-то спрятался от своих мыслей. Разглядывать кого-то стал. Мужика напротив, девушку некрасивую, ребенка… Особенно ребенка: тот глазел умилительно, полуторагодовалый, наверное. Очень хороший. Зверок, да. В бункере его встретили радостно, обнимали — Саша просил: «Полегче».
Матвея не было, Яны тоже.
Черт его знает, хотел ли увидеть Яну, — не мог разобраться никак. Хотел, наверное. Только стеснялся немного своего выбитого зуба, гадко небритой и похудевшей рожи.
Поскорее лег тихо, где-то в уголке, в дальнем, темном помещении бункера. Пацаны где-то за стеной галдели, было от этого уютно на душе. Заснул.
* * *Утром все собрались на митинг — и Саша решил пойти, хотя с утра оказалось, что он слабый еще и ходить быстро не умеет. Но хотелось все-таки. Например, для того, чтобы Яну увидеть. Несмотря на выбитый зуб и вид смурной.
Саша любил эти гулкие, бешеные хождения по городу, с криком и гиком. Вокруг — флаги безумные, внутри — ощущение торжества.
Распугивая народ в метро, «союзники» направились к месту общего сбора. Шумели, вызывая неприязненные взгляды проходящих мимо. Впрочем, иногда смотрели хорошо, или, по крайней мере, с интересом: «Какие славные дикари тут бродят…»
Саша всегда легко себя чувствовал внутри гомонящей, разномастной толпы, сразу становился ее малой, но цепкой составляющей.
Сошлись у памятника революционного писателя, выстроились в ряды. Памятник стоял как черный, застывший пожар, бросая прямую, длинную тень. В толпе Саша приметил и «своих» — пацанов и девчонок из его города, его отделения. Был Шаман — здоровый, черноволосый тип. Паяла был — музыкант, сумасшедшие и честные глаза на красивом лице. Дальнобойщик приехал — действительно, раньше гонял по стране, самый взрослый в отделении… Позик был, брат Негатива, с потемневшим лицом: улыбнулся он так, что Саша чуть не расплакался, обнял его нежно. Еще какая-то юная поросль — «союзники» нового призыва.
— А ты кто? — спросил Саша, вглядываясь в девушку, девочку юную.
— Вера, — ответила.
Молодая пацанва косилась на Сашу стеснительно: знали о том, что с ним произошло, уважали за это. Но таких, как он, в партии, переживших и побои, и тюрьму, и голодовки, было много, десятки, а может, уже и сотни. Сашка немного стеснялся внимания.
…После недавнего раздора в центре столицы власти решили нагнать несусветное количество милиции. Сашка поначалу вообще не поверил, что митинг и шествие разрешат — но в бункере объяснили Сашке, что если б их шумную прогулку прикрыли, они бы несанкционированно собрались в непредсказуемом месте. Пришлось бы всех разгонять, и неизвестно, что бы из этого вышло.
«Боятся, сволочи», — подумал Саша. Понравилось, что боятся. Широко шагая, крича во всю глотку, они шли по Москве. С тротуара, где останавливались прохожие, еще издалека оборачиваясь на гул и топот, «союзников» было не разглядеть толком — колонна была окружена с обеих сторон двумя рядами милиции.
Печатали шаг — словно отмеряли свою территорию. Кричали: «Революция!» Саша приметил Рогова, с жесткими скулами и темным взглядом. Рогов кричал вместе со всеми, громко, упрямо, уверенный в том, что делает нужное дело. Костя Соловый, шедший меж двух очаровательных «союзниц», размахивал огромным флагом на четырехметровом пластиковом и оттого легком древке. Флаг носился в воздухе, как живой.
Саша сначала шел в рядах, но потом понял, что — задыхается и грудь саднеет.
Побрел к тротуару, уставший, в куртке с чужого плеча — подарили в бункере.
Милиция нехотя его выпустила. Смотрели ненавистно. А Саша на них — спокойно. Подумал неожиданно для самого себя, что хочет убить каждого из них — и не будет жалко.
За Сашей рванулась было Верочка, с которой только что познакомился, но ее не пустили, оттолкнув грубовато.
«Козлы», — подумал Саша. Вступаться не стал.
На площади, куда колонна пришла через полчаса, устроили митинг. Когда Саша добрался туда, Матвей уже выступал на грузовике — бледный, с черными глазами. «Союзники» вслушивались, подрагивая, готовые сорваться в любое мгновение — повторить то, что сделали недавно в Москве.
Неожиданно Саша приметил на грузовике и Яну. Она стояла с краю, серьезная, красивая, в кожаном пиджачке, свитерке полупрозрачном, с «дырочками».
«Не холодно ей?» — подумал Саша.
Пробрался к грузовику, встал позади, колесо трогая носком ботинка. Неподалеку курили двое мордоворотов, с задами и ляжками мужики, оперативники в штатском.
Саша услышал их разговор.
— Президента козлят, твари! — говорил один другому, кивая на грузовичок с выступающими. — Взять бы их всех и отхерачить по одному. Лично бы изуродовал каждого.
Саша отвернулся, внутренне вздрогнув, то ли от ужаса, то ли от неприязни или, скорей даже, гадливости.
«А что если я сейчас своих увижу? — подумал Саша о тех, кто истязал его. — Что тогда делать? Молча смотреть на них? Спрятаться?»
Знал, конечно, что не станет прятаться — да и кто его тронет, когда вокруг сотни «союзников». И все равно накатила липкая, душная волна… Стрельнул у кого-то сигарету, отошел чуть в сторону, на лавочку присел, закурил. Пальцы дрожали.
Задохнулся на секунду, когда неожиданно Яна присела рядом.
— Привет, — поздоровалась.
Саша кивнул, рта не раскрывая, стесняясь отсутствующего зуба.
— Как ты? — спросила Яна. Саша пожал плечами.
— Нормально, — ответил, слово подобрав. — Терпимо.
Заметил, что она подстриглась короче. От этого стала выглядеть жестко и даже зло.
«Но очень красивая, все равно…» — подумал Саша.
— Ты не уходи, Матвей хочет с тобой поговорить. Здесь возникла идея: надо уголовное дело возбудить, — сказала Яна. — По факту твоего избиения. Ты как?
— Я не знаю, мне все равно… — ответил Саша и замолчал.
Дурно было как-то и затошнило немного.
— Что молчишь? — спросила Яна.
— Ты почему не пришла ко мне? — спросил. «Грубо и глупо получилось», — сам сразу понял.
Яна, показалось Саше, иронично хмыкнула, в том смысле, что зачем мне к тебе было приходить, разве я жена тебе? Мало ли у нас людей в тюрьмах и больницах, ходить ко всем…
Она не ответила на его вопрос, тоже достала тонкую, изящную сигарету — тонкими пальцами с ярко накрашенными ногтями.
Саша и у нее стрельнул закурить, только сейчас заметив, какие у него ногти отросли, с грязной окаемкой — нечем постричь было, один раз только тайком взял у Левы ножницы, попросить как-то неприлично было, может, он брезговал…
Сжал руку, курил в кулак — как урка.
— Залечили тебя? — спросила Яна. — Не болит ничего? Саше снова по ее голосу показалось, что ей все равно — залечили его или нет, болит что или отболело.
— Отчего меня взяли, ты не знаешь? — спросил он вдруг. — Тебе не кажется, что ты меня пропалила? Что из-за тебя все?
Яна посмотрела на него внимательно, даже удивленно.
— Придурок, — сказала. Встала и пошла.
Саша тоже встал, Матвея не дожидаясь, поковылял к метро. Добрался до вокзала, купил билет на электричку — на поезд денег не хватило, — и двинул в сторону дома.
Электричку трясло, она громыхала, словно дырявая посуда. И сквозняки нехорошие гуляли по вагону.
