Контузия - Зофья Быстшицкая
Так вот, фрагмент одного случая, описание некой истории. При создании такой книги приходится порой не обходить этого, хотя у меня и не было намерения, когда я приступила к изложению, отмеченному иной, пусть и мнимой хронологией.
А было так — одним для размышлений, другим для собственного высокомерного утверждения, — было так в области неведомого, куда никто из нас в то время не проник и никогда не проникнет. Так что для нас, жадных на мелодрамы, на чью-то жизнь, если она сошла с рельсов, было именно так.
На какой-то улице, на каком-то там этаже одного из тех домов, где соседская жизнь проникает сквозь стены, жила семья, не слишком привлекающая к себе внимание. Были они молоды, но не слишком, образование было, хотя и среднее, имели потомство, но по стандартной норме: мальчик и девочка, один ребенок поздний, другой уже школьного возраста. Он офицер, но в небольших чинах, она служащая, из тех, что сидят в помещении с несколькими столами. Даже в том доме со многими внутренними каналами информации знали о них немного. Из квартиры этой не доносились ни повышенные голоса, свидетельствующие о радости жизни, ни перекрещивающиеся в житейском потоке наплывы взаимного разочарования.
В это время, а было это в самый разгар весны, в мае, муж уехал в служебную командировку. То ли была у него такая служебная обязанность, выезжать на несколько дней, или впервые тогда это случилось, что он должен был или хотел что-то — что? — уладить вне дома, на стороне? Неизвестно. Неизвестно, было ли это для женщины облегчением, или угрозой, или же еще одним привычным отсутствием? Факт тот, что и детей она отослала к родственникам. Кто-то потом прокомментировал это так: «Чтобы хоть немного свежим воздухом подышали, что у детей за жизнь в городе». Не знаю, как держала себя та женщина, о которой пишу. Что бы там ни было, она хорошо продумала, как на это время остаться в одиночестве. Недалеко от дома был газетный киоск, и продавщица говорила, что, возвращаясь с работы, женщина купила, как обычно, «вечерку». Расплатилась, поддакнула, что и впрямь наконец-то после этой ужасной зимы весна пришла, и поднялась к себе наверх. Шла медленно по лестнице без лифта, потом закрыла за собой дверь. Назавтра на работу не явилась. И два дня спустя. Это уже для сотрудников явилось неприятностью, никому же не хочется работать за двоих. Конечно, можно и поболеть, но болеть благородно, разумно и запланированно, предупреждая, когда выйдешь. На это есть соответствующие пункты, солидарность, чтобы не ставить сослуживиц в неудобное положение. Нечто в этом роде было произнесено, весьма неодобрительно, а поскольку телефона у нее не было, одна из сослуживиц (в рабочее время, потому что дело-то служебное), вытолкнутая остальными, решилась выяснить ситуацию непосредственно с отсутствующей. К сожалению, она как будто отсутствовала и в квартире. Стук, звонки, но за дверью тишина. Соседи заявили, что ее вроде бы последние дни и не было. Впрочем, как утверждали они, эта семья в акустическом отношении никогда себя очень не проявляла. А если они еще ко всему разъехались… Пошли на лестничной площадке всякие предположения, когда сослуживица, вот уже несколько минут стоящая ближе к двери, вдруг внимательно посмотрела на эту неплотную поверхность синего цвета, с минуту помолчала, словно собираясь, что-то в себе нащупывая, после чего принялась кричать, что нужен дворник и чтобы немедленно, чтобы сию же минуту, чтобы взломали замок. После этих слов забурлила массовая эмоция, кто-то крикнул, что и впрямь, да как же это до сих пор не догадались, — и поспешно пришел человек с инструментами, вызванный общественностью данного этажа, и не мог справиться, тогда все навалились на дверь и в результате борьбы с сопротивлением дерева наконец-то беспорядочно ввалились внутрь.
Та женщина сидела за столом, как обычно сидят, только слегка обмякнув на стуле, словно изнемогла от ожидания. Одета она была в черное платье, на шее ниточка кораллов. Только в этих бусинках и отражался свет настольной лампы, порыжелый среди бела дня, так как лицо ее и глаза уже не воспринимали свечения. Сидела боком ко вторгшимся людям, за живой изгородью сирени, почти невидимая за нею. Слишком много ее было, в банках и бутылях, даже в кофейнике, полукругом на столе, тоже уже беспомощной, увядшей и погибшей, чтобы соответствовать условиям мелодрамы.
А когда они приблизились, чуждые цветам, а уж ей и вовсе, то смотрели не на женщину, не на сирень, так как все уже было понятно. Кто-то хлопнул окном, в ядовитый воздух вошло облегчение для легких. Теперь можно было и не спешить и оглядеться, уже лучше себя чувствуя, разглядеть обстоятельно. Все, что нужно для людского любопытства, а это, наверное, и входило в намерения покойной, хотя неизвестно, этих ли людей она хотела иметь свидетелями. Потому что в этом цветастом полукруге они увидели маленький золотой кружочек, снятое с пальца звено сочетания с другим человеком, кружочек, лежащий на фотографии мужчины в мундире. Ну, этого-то они знали, на одной лестнице жили, хотя здесь он выглядел куда интереснее, и в глаза им смотрел задорнее, с нужными полутенями, как на всякой солидной фотографии. Теперь они увидели его заново, все шло по их разумению, потому что в эпилоге такой интригующей истории непременно должен был быть к т о - т о е щ е! И этот он не нарушил сценария, принял участие, все же присутствовал. Кольцо и фотография лежали на раскрытой книге. Раскрытой во второй части, там, где я усилила тон повествования, потом уже, по показаниям других, я смогла восстановить по памяти место, где женщина остановилась, чтобы не переворачивать следующую страницу. Ровно столько хотела она знать о книжных людях, сколько ей было нужно тогда, когда однажды майским вечером она решила сесть к столу и уже не доканчивать ничего, не ожидая никаких объяснений.
Книга эта — сентиментальная история,
