Стеклянные дома - Франческа Рис

После работы Гет поехал прямиком в Ти Гвидр. С тех пор как заболела мама, его визиты туда приобрели оттенок легальности, поскольку сами «Далтон Эстейт» попросили его заменить маму на должности смотрителя. Он, конечно, пошутил на тему феодалов, которые передают по наследству прислугу, но за работу взялся тут же, без тени сомнения. Ему совсем не хотелось, чтобы кто-нибудь еще из городка совал свой нос в дом, который Гет по большому счету давно считал своим, и Далтоны (не знавшие о матрасе, который Гет хранил в доме, и о дровах, которые он уже несколько лет бесперебойно добывал в их лесу) решили, что нанять его на эту должность будет весьма удобно.

Когда он приехал, гроза, которую предсказывал Хефин, достигла апогея. Гет в несколько скачков преодолел дорожку к дому, но все равно внутрь попал уже насквозь мокрый. Он вскипятил на маленькой походной горелке ковшик воды, глядя, как дождь превращает огромные окна в некую жидкую субстанцию. Приготовил себе чашку растворимого кофе, сел на замызганный односпальный матрас и изо всех сил стал стараться не думать о матери и о словах вроде «метастазы», не думать об Олуэн и ее блистательной новой жизни и уродливой новой челке. Он изо всех сил старался полностью опустошить голову, но жизнь в последнее время становилась какой-то уж совсем невыносимой. То, что когда-то казалось вполне себе поправимым, быть поправимым вдруг напрочь перестало.

Щелчок, 1980

Началось это примерно в то же время, когда по Южному Уэльсу прокатилась череда арестов. «Операция Tân» – вот как называли это в полиции. Когда Эвион об этом впервые услышал, он не смог сдержать смеха. Серьезно, а чего им таиться? «Операция "Огонь"»! От такого названия в голову сразу приходят военные сапоги, комнаты для допросов без единого окна и агрессия. Такое название мог бы придумать одиннадцатилетка, играющий в войнушку и фашистов, но, послушайте, они ведь полицейские, а не поэты. Большинство арестов происходило между четырьмя и шестью часами утра, для пущего воспитательного эффекта. В ту первую неделю Гет каких только ужасов не наслушался. Одного парня продержали в участке Пен-и-Бонт восемьдесят один час. Другого – немолодого школьного учителя из Лландафа – пришли арестовывать одиннадцать человек перед рассветом в Вербное воскресенье. Целая футбольная команда полицейских. Соседи были в шоке. Ясно было, что у полиции нет серьезных зацепок в связи с поджогами, зажигательными устройствами или хотя бы письмами в The South Wales Echo или The Western Mail, в которых о них заявлялось. Им необходимо было продемонстрировать результаты, и вот они арестовывали всех, у кого были хотя бы малейшие «подозрения на политические убеждения».

Поджоги – по-валлийски llosgi tai haf – начались в прошлом декабре. Тогда за одну только первую ночь подожгли два дома в северной части полуострова в Нефине и еще два – в Пембрукшире. В течение месяца восемь пустых летних домиков были сожжены группой, которая называла себя Meibion Glyndŵr[44]. После каждого поджога – по мере распространения новости – в атмосфере что-то заметно менялось, ощущалось заговорщическое возбуждение, ожидание кульминации.

Как-то утром незадолго до Рождества Эвион вернулся домой очень рано, до рассвета. Снаружи было еще темно. А в доме его отец сидел у кухонного стола, закинув ноги в носках на плиту и листая газету в ожидании, пока приготовится каша. Услышав, как захлопнулась входная дверь, он вздрогнул.

– Чего это ты в такое время домой являешься? Еще и шести нет.

Эвион заметил, что отец возмущается не из деспотического желания проявить родительский контроль, а потому что всерьез напуган.

– Пап, я просто от Ангарад. Не волнуйся ты. – Он сбросил ботинки. Отцовский взгляд проводил его через всю комнату до раковины, где Эвион принялся наполнять водой чайник. Он знал, о чем думает отец.

– Пап, я не имею к этому всему отношения. Не волнуйся, серьезно.

Он услышал, как отец вздохнул и проговорил:

– Если бы имел, я б тебя не осудил.

После того как отец ушел на работу, в кухню вошла сестра Эвиона, Гвенно. Она опустилась в то же кресло и тоже стала ждать каши, подобрав брошенную отцом газету. Эвион уже допивал чай, когда она начала издавать звуки, свидетельствующие о том, что она прочитала нечто такое, чего она лично не одобряет, и ей не терпится этим с ним поделиться.

– Ты знал, что в 1976 году в Гвинеде было восемь тысяч пятьсот летних домов? Сейчас их почти четырнадцать тысяч, и на Пен-Ллин каждый четвертый – это чей-то загородный дом! – она возмущенно ахнула. – А цены на жилье при этом выросли в четыре раза! У нас, похоже, шансы нулевые, а?!

В ту зиму мало кто сочувствовал англичанам.

* * *

В Вербное воскресенье забрали парня, с которым Эвион в университете вместе снимал квартиру. Когда спустя несколько дней он разговаривал с другом бывшего соседа по телефону, тот рассказал, что суть допроса в основном сводилась к запугиванию. У них против него ничего не было, но один из полицейских сказал, что он «виновен, пока не доказана невиновность» и что у него нет никаких прав. Спросили, любит ли он тори и симпатизирует ли ИРА. Считает ли себя анархистом. Доставляют ли ему радость эти поджоги. Спросили даже про его сексуальную жизнь.

Примерно тогда же Эвиону стал попадаться на глаза этот тип. В первый раз это произошло в Аберсоке, где они с Ангарад сидели в забегаловке. Когда Эвион его только заметил, первый проблеск презрения, пробежавший по коже, был вызван наглостью, с которой этот незнакомец – тщедушный гаденыш с лицом проныры и жидкими усиками – откровенно таращился на Ангарад, хотя он, Эвион, сидел тут же. Он стал таращиться на него в ответ, и липкий взгляд незнакомца скользнул вниз на развернутую перед ним газету. Эвион протянул руку через стол с пластиковым покрытием и положил ладонь на щеку Ангарад. Они заплатили и ушли – и Эвион не заметил, как человек с редкими усиками последовал за ними на улицу. А потом он и вовсе напрочь о нем забыл, пока тот не напомнил о себе неделю спустя. После собрания в Кэрнарфоне Эвион зашел с несколькими ребятами в паб выпить по пинте и заприметил его у барной стойки: незнакомец сидел и опять читал газету. За левым ухом у него была авторучка. Когда Эвион опять подошел к бару за очередной пинтой, он нарочно встал рядом с этим типом. Пока девушка за стойкой наливала пиво, он развернулся к незнакомцу лицом и кивнул на ручку.

– Это что – для заметок? – спросил он так, чтобы