Догнать любовь - Наталия Миронина
– Как? – задумалась Алина, а потом ответила: – Родители очень любили свою работу. Особенно папа. И еще они любили место, где мы жили. Маленький такой поселок. Они туда, кстати, из Питера приехали. И остались. Отец просто обожал это место. И в лес на лыжах меня впервые именно он повел. Знаешь, я сама часто задумывалась над этим. И пришла к выводу, что родители хотели, чтобы я серьезно занялась спортом. Интернат же спортивный. В нашем поселке школа только четырехлетняя была. Да и ту прикрыли. И населенного пункта нашего больше нет. Все почти уехали. А в интернате мне нравилось.
– Ну да, – проговорила Семенова, – а этот парень твой…
– Знаешь, он – не мой, – перебила ее Новгородцева.
– То есть как это? – изумилась Оля.
– Ну, понимаешь, он с седьмого класса с этой девчонкой. Дружили, ходили вместе. Сейчас, я думаю, у них отношения. Ты понимаешь, о чем я?
– Да что ж тут непонятного, – хмыкнула Семенова.
– А я вроде как этого всего не замечала. Понимаешь, она – это она. А я – это я. И у нас с ним совсем другое. Это и дружба, и…
– Он догадывается, что ты влюблена в него?
Алина покраснела:
– Ну, не дурак же он!
– Видишь ли, твои слова о том, что у вас «все по-другому», ни о чем не говорят. Это у тебя все по-другому. А он, может, это видит вообще не так.
– А как он это может видеть?
– Ну, как дружбу, как внимание обычное женское. Он симпатичный?
– Очень. Он – красивый. И талантливый спортсмен. У него – будущее.
– Я даже не знаю, что сказать… Ты не расстраивайся. На телефонные звонки могут не отвечать по разным причинам.
– Я тоже так думаю, – грустно сказала Алина.
– Хотя я бы немного пересмотрела ситуацию, – деликатно посоветовала Оля.
– Это как?
– Тебе он сильно нравится?
– Очень. И никто об этом не знал и не знает. Только ты теперь. Я уже тебе говорила, в интернате нет секретов. Там вся жизнь на виду. Но о том, как я к нему отношусь, никто не догадывался.
– Ты подумай, он уже несколько лет с этой девочкой. Не просто же так. И они не поссорились, не расстались. Может, ему эти отношения дороги?
– Послушай, это же еще школа была. Понимаешь, что там серьезного могло быть?!
– Ага, ты влюблена серьезно, а он – нет?
– Не передергивай! Я сказала, что между нами есть что-то. Мы с ним разговаривали много, часами обсуждали все на свете. Он помогал мне с уроками. Я по его лицу видела, что я ему нравлюсь. Ему интересно со мной!
– Не сердись. Я просто не очень понимаю, как это все может быть. Откуда у тебя такая уверенность, что у него к тебе какое-то особенное отношение.
– Знаешь, иногда достаточно только интуиции. Не нужны доказательства и конкретные факты. Просто кажется, что так. И этого достаточно.
Семенова смотрела на Алину и удивлялась – столько чувств сейчас было в этом во всем. «Она его любит, и сильно. И она будет за него бороться. Как за спортивный результат. Как за рекорд. Используя все средства», – подумала она, а вслух сказала:
– Давай спать, а то завтра наш милый тренер покажет нам кузькину мать.
– Давай, – согласилась Алина.
Семенова уснула сразу. Новгородцева еще повертелась, повздыхала, прикрывая ладонью, включила телефон и отправила кому-то сообщение. После этого свернулась калачиком и уснула.
Эрик Фишер, коренной тридцатипятилетний житель городка Граубах, был вдовцом. Анна Фишер погибла в то лето, когда случился пожар в горном тоннеле. В те дни об этом писали все газеты, без конца крутили репортажи. Эрик чуть не разбил телевизор. Смотреть и слушать это он не мог, а выключить мешало какое-то ужасное чувство вины и желание причинить себе боль. Хотя, казалось, что могло быть еще страшнее и больнее, чем то, что тогда творилось у него в душе. Чувство вины не давало дышать. «Вот, не поехал с ней, теперь мучайся, смотри на этот ужас и помни всегда, что случилось!» – говорил Эрик сам себе. Дело в том, что ехать в соседний город на слет планеристов они должны были вместе. Но фирма их (то есть магазин) получила огромный заказ на спортивную униформу, и Эрик, зная, как жене хочется попасть на красочное открытие слета, уговорил ее поехать без него.
– Как только все отправлю клиенту, сразу выезжаю, – сказал он жене.
– Я буду тебя ждать, – ответила она.
И это были последние слова, которыми обменялась чета Фишер.
Прошло четыре года, боль утраты чуть притупилась. Но до сих пор не хватало сил взять в руки семейный альбом, вещи Анны, которые хранились на верхнем, подсобном этаже. По-прежнему стояла посуда в серванте, висели ее вышивки, и точно так же каждый вечер Эрик граблями ровнял гальку вдоль дорожки. Он помнил, как Анна сказала:
– В саду может расти что угодно. Хоть сорняки. Но дорожки должны быть чистыми.
Она сама любила ухаживать за садом и приучила к этому Эрика. Соседи, которые не менялись уже лет десять, с сочувствием относились к господину Фишеру. Впрочем, в душу к нему не лезли, вопросов не задавали, а заглядывая в магазин, обязательно что-то покупали. Было ясно, что после гибели Анны семейный бизнес переживает не самые лучшие времена, потому соседи не тратили времени на соболезнования, а поддерживали Эрика, как у нас бы сказали, рублем. Он же сам всегда удивлялся тому, как Анна плохо считала деньги и как здорово она просчитывала ходы. Ее идеи всегда «выстреливали». На третий год вдовства Фишер решил познакомиться с одинокой дамой, но его хватило только на два свидания. То ли он невольно сравнивал всех с Анной, то ли время для других отношений не подошло.
Тот день, когда он увидел плачущую Алину, был не самым удачным. Во-первых, за целый день не пришел ни один покупатель. Вот только эта русская, которая прибежала уже к закрытию. Во-вторых, выяснилось, что партия роликовых коньков, которую он получил еще в мае, оказалась с браком. Разошлись они быстро, а потом потянулись покупатели с жалобами. Фишер уже месяц вел переговоры с поставщиком, писал рекламации, а, несмотря на довольно четкий регламент, дело с места не сдвинулось. Еще в этот день у него сгорела кофеварка и он остался без обеда из-за телефонных звонков. Когда опоздавшая русская обнаружила, что ей не хватает денег на шлем, он злорадно про себя хмыкнул. «Что ж, всякое бывает. Завтра придет», – подумал он.
Но когда
