Душа - Алиса Селезнёва
– А знаешь, какое оно? – восторженно рассказывал он, когда мы лежали в обнимку на диване и смотрели на затухающие вечерние фонари через шторы.
– Ммм, синее?
– Ага, синее… – Ромка посмотрел на меня, как на дурочку и щёлкнул по носу. – У берега море светло-зелёное, чуть дальше ярко-голубое, а на глубине практически чёрное. А в камешках на мелководье плавают рыбки, маленькие и юркие. Я тебе обязательно поймаю одну. И раковину достану. Большую и рогатую.
– И медузу, и пальмовую веточку, и гроздь винограда…
– Да ты забудешь про пальму, как только войдёшь в воду. Это тебе не речка и не ванна с морской солью. А ещё песок. Песок у моря такой горячий, что ты будешь прыгать, как индеец Чингачгук, чтобы не обжечь ноги. Готовься заранее…
Я любила слушать его рассказы. Любила пересматривать фотографии и иногда, когда он не видел, украдкой мониторила цены на жильё в Евпатории. А за неделю до аварии мне приснился сон, что мы всё-таки улетели в Крым и бегаем друг за другом по пляжу…
– Ты действительно познакомишь меня с моим сыном? – Альбина наклонилась ко мне и зашептала в самое ухо: – Как думаешь, он обрадуется моему приезду?
– Конечно, обрадуется. – Без всякого зазрения совести соврала я, потому что знать наверняка, естественно, не могла. Чужая душа – потёмки, а Саввина – тем более, но мне очень хотелось, чтобы у этих двоих всё сложилось.
Пока мне на удивление везло с Альбиной. Как только она поняла, что я знаю, где её сын, то сама без всяких уговоров запрыгнула в поезд. Просто сбежала утром от Пестеревой и отправилась со мной на вокзал.
Первая половина дела близилась к завершению. Я везла мать Саввы в город. Далее по плану шла их встреча и… А вот это самое «и» таило в себе кучу опасностей и недосказанностей. Захочет ли Савва разговаривать с Альбиной? Вряд ли. Договорятся ли они до чего-нибудь? Не думаю. И решится ли на этот разговор сама Альбина, когда поймёт, что её сыну уже двенадцать и он не совсем жив? Особенно, когда поймёт, что давным-давно не жива сама…
Конечно, я должна была рассказать ей правду. Намекнуть, подыскать слова, аргументы и примеры. Но как? Если о билетах и деньгах она не подумала, а сумку с вещами не захотела собирать из принципа. Да и вообще, как можно вот так взять и выдать человеку: знаешь, ты умер и стал призраком.
– Есть не хочешь? – начала издалека я, когда заметила женщину, торгующую пирожками.
– Нет, я не ем мучное. Раньше балетом занималась, привыкла быть худой, а голод я почти никогда не чувствую. Удобно, правда?
– Мугу. Туалет, если что в первом вагоне.
Альбина чуть прищурила левый глаз и склонила голову набок. Ей явно что-то не понравилось в моём вполне безобидном предложении. Я ухватилась за это, решив идти до конца.
– Тебе не кажется, что я отличаюсь от других? От твоей матери, например, и от пассажиров электрички?
– Отличаешься.
– Чем?
Тонкие, дугообразные брови Альбины опять поползли вверх. Она медлила и отчаянно подыскивала слова, которые никак не хотели сходить с её языка.
– Ты слегка прозрачная, – наконец выдавила из себя она, глядя куда-то в сторону.
– Именно, поэтому твоя мать прошла сквозь меня. Моё тело перестало быть плотным больше четырёх месяцев назад. Знаешь почему?
– Почему?
– Я умерла. Умерла и превратилась в призрака. Пока тело гниёт в могиле, душа разговаривает с тобой.
– Что за чушь ты несёшь? – Альбина резко вскочила на ноги и попятилась к проходу. – Зачем пугаешь меня?
– Никто тебя не пугает. Я действительно призрак. Смотри.
И, подойдя к шумной компании на соседнем сиденье, я по очереди поводила ладонью перед глазами каждого, но ни один из них даже моргнуть не потрудился. Лицо у Альбины вытянулось, рот открылся, брови в который раз за день взлетели к волосам. Всем своим видом она напоминала рыбу, выброшенную на берег.
Заговорить моя попутчица осмелилась только минут через пятнадцать, да и то шёпотом, осторожно, словно я была мотыльком, сидящим на ярком цветке, а она ботаником, изучающим редкие виды насекомых.
– Значит, поэтому эта не выгнала тебя. Она не видела?
– Да.
– А я вижу, потому что у меня дар?..
Мне было жаль её. Искренне жаль. Жаль, как ребёнка, которым Альбина, по сути, и являлась. Скажи я, что у неё дар, и она бы поверила, поверила безоговорочно и гораздо быстрее «Демидыча», потому что хотела в это верить, потому что надеялась на свою исключительность. Я усадила её рядом с собой и, погладив по плечу, выпалила без единой паузы, не узнав собственный голос:
– Ты видишь меня, потому что сама являешься призраком.
Она резко сбросила мою руку, вскочила на ноги и засмеялась. Громко, дико, как сумасшедшая, сбежавшая из психиатрической больницы. Голова у неё затряслась, глаза забегали, а язык вывалился. Не будь она призраком, то наверняка бы уже упала и начала биться головой об пол с пеной у рта. Но Альбина была призраком и, похоже, уже поняла это. Через пару минут смех её стих, сменившись громким жалобным плачем без слёз, от которого ближнее к нам окно покрылось мелкими трещинками…
***
Она пришла в себя примерно через час. Упала на сиденье и, уронив голову на колени, несколько раз громко и тяжело вздохнула. Затем снова вскочила, обогнала трёх грузных женщин, идущих к выходу, и резко остановилась у стеклянных дверей.
«Вот теперь точно выпрыгнет», – мысленно произнесла я, когда почувствовала, что поезд сбавляет скорость, и опять ошиблась. Грузные женщины кое-как спустились на перрон, Альбина, тихо поскуливая, таращилась в двери. Когда стоянка закончилась, я осторожно повела её на место.
На этот раз она послушно кивнула, обошла вагон ещё раз, погладила нескольких пассажиров по голове и, наконец, уселась на сиденье, забившись в угол. Маленькая, испуганная и не знающая, что делать.
– Призраки не отражаются в зеркале, – произнесла она, стараясь не смотреть на меня.
– Да… Есть у нас такая особенность. А ещё нам не нужны пища и вода. Мы не спим, не ходим в туалет и не можем плакать. Не чувствуем ни жару, ни холод. Нас никогда не тошнит, а боль, если и испытываем, то только душевную.
– Я даже не помню, как умерла. Стараюсь вспомнить, но не могу.
– В интернете писали, что
