Идиот нашего времени - Александр Владимирович Кузнецов-Тулянин
Но после этого, кажется, успокоился или, скорее, затих. Хотя пространство — и вокруг него, и внутри — оставалось перевернутым вверх тормашками.
Ирину не дождался, поел без нее, инстинктивно желая побыть одному. Она это желание в нем сразу разгадала. Стоило ей заглянуть в зал, где он тупо сидел перед телевизором, сказать: «Привет!» — и услышать в ответ его «Привет…» — чтобы уже не приставать к нему. Она весь вечер оставалась где-то на периферии. На кухне говорила с отцом. Понятное дело — тут же отпустила на улицу Сашку. Но Сошникову уже все равно было. Потом, наверное, ужинала. Впрочем, потревожила его только однажды, когда сама пришла в зал и переключила телевизор:
— Ой, что ты ерунду смотришь!
Он поднялся, демонстративно хмыкнув, взял из стенки первую попавшуюся книгу, ушел в спальню. При этом пытался вспомнить: а что же смотрел по телевизору?
Отбой этим вечером встретил с облегчением и уснул почти сразу — так крепко, что, кажется, проспал бы беспробудно не то что до утра, а и до обеда следующего дня. Но, наверное, посреди ночи поймал себя на том, что смотрит в потолок, подсвеченный снизу уличным фонарем. Он застал свое воображение как раз на той минуте, когда оно, присев на корточки, вздрагивающими руками собирало ружье: сцепило стволы с ложем, прищелкнуло цевье, зарядило его двумя патронами. Одной рукой он сложил капроновый мешок вчетверо, сунул рядом с собой под дерево. Стал, прислонившись спиной к этому дереву, чувствуя сквозь майку грубые неровности коры. Но краем зрения видел, как жесткий мешок стал топорщиться, сложенный край поднимался. Наступил на него. И тут только заметил висевшую на тонкой паутинке маленькую зеленую гусеничку. Дунул на нее, гусеничка сделала сальто-мортале и вновь повисла перед самым носом. Скосил глаза на часы: на экранчике проступали циферки — 15:20. Возможно, что оставалось десять минут до намеченного времени, если, конечно, хозяин нужной машины не изменил своей пунктуальности. Возле самого уха стал назойливо звенеть комар. Паутинка удлинилась, гусеничка дотянулась до листочка снизу, ощупала краешек и обхватила его крохотными ручками. На часах, будто из преисподней, вывалилась следующая циферка — 15:21, в груди отозвалось глухим провальным ударом. Комар отодвинулся на периферию слуха, но тут опять налетел близко, стал звенеть у самого уха, пробуравливая дыру в мозге, так что хотелось снести ударом собственную голову, лишь бы пресечь это вторжение… 15:22… 15:23… Комар уселся на висок у самого уха. И здесь требовалась выдержка, медленность движений, чтобы не спугнуть, чтобы первым же ударом… 15:24… Шлепнул себя по уху с такой дурью, что мог и ухо повредить. Загудело во всей голове.
Сошников сел в постели. Осторожно, чтобы не разбудить Ирину, поднялся, вышел на кухню, плотно прикрыл дверь, включил свет. Тело было в испарине, руки дрожали, подступала тошнота и в правом ухе гудело, возникало ощущение, что оно оглохло. Стал шурудить в нем мизинцем. Да еще примешивалось странное ощущение нестройности во всем окружающем. Он замер, осмотрелся, пытаясь сосредоточится на чем-то одном, но сознание разлеталось, и вся кухня казалась распадающейся на отдельные предметы, почему-то плохо прилаженные друг к другу: лампа в белом абажуре, будто бы кособоко задралась к потолку, хотя он понимал, что лампа должна висеть абсолютно ровно; окно в занавеске, которая как-то странно зашевелилась, так что страх пополз в сердце; стол утратил прямоугольность и будто бы отъехал с привычного места; и тут же сбоку что-то стало налетать, давить — оказалось, что всего-навсего висевший на крюке рушник. Утробно включился холодильник, Сошников вздрогнул, сделал шаг, его повело в сторону, что едва устоял. Стало совсем невмоготу, никак нельзя было справиться с этим. У окна отдернул занавеску, инстинктивно ища запертому в кухне взору больше простора. Но и за окном уличный фонарь дробился на массу искаженных полосок, полумесяцев и кружочков, мельтешащих в крышах автомобилей. Какая-то тень проскользнула в удалении, но не человек, а будто непонятное животное. И тут нашел на подоконнике зажигалку и пачку «Золотого руна», которое курил тесть. Вытянул одну сигаретку, взял зажигалку, вернулся за стол, уселся, чувствуя, что дрожь гуляет по всем телу.
Одно обстоятельство теперь казалось ему важным: он ничему не удивлялся. И при этом отвлеченно думал, что, наверное, надо бы удивиться, поскольку любой нормальный человек, которого посетили подобные галлюцинации, удивился и обеспокоился бы. Но он все равно не удивлялся и не обеспокоивался, ему было просто тошно. Может быть, стоило разбудить Ирину и все ей рассказать… Что рассказать? Все о бреде. Но как разбудить, ей завтра на работу… И что все-таки рассказать?.. Все как-то нелепо… При этом он видел, что все-таки способен рассуждать логично. Он думал, что если разум подозревает самого себя в том, что он сместился в некие запредельные области, то это означает, что он все-таки сохраняет рассудок, потому что разум, не сохранивший рассудка, не способен понять того, что он ненормален… Нормальный же разум… Надо было что-то с этим делать… Невозможно было прикурить — так сильно дрожали руки. Уже полтора года, с того самого весеннего дня, он не курил вовсе. Теперь же хотел закурить без всякого сожаления. Крепко закусил сигаретку и, наконец, крутанул колесико зажигалки. Вспыхнул желтый язычок, тут же распространивший на стороны маленький ток тепла. Двумя руками придвинул к себе этот крупно вздрагивающий огонек, кое-как попадая им в кончик сигаретки, и жадно затянулся, втягивая щеки, чувствуя, как кисловатый и колкий дымок устремился в грудь. Сумел удержаться от кашля. И тогда старые ощущения разом ожили в нем, он будто после долгого голодания отведал что-то сытное. Выпустил дым упругой струйкой. Зажмурился, затянулся еще раз полными легкими. А еще через несколько секунд закружилась голова, повело так, что пришлось вцепиться в столешницу, потому что показалось, что сейчас упадет с табурета, но это уже было свое — земное, вполне понятное.
* * *
Прошла почти неделя. Сошников отсчитывал каждый день и с ужасом видел, что с неизбежностью приближается четверг. В среду он поднялся разбитым, и он не знал, спал ли в эту ночь. На работу добрался только к одиннадцати. Но толком ничего не мог делать. Рекламщики дали ему диктофон с записью маленького интервью, надо было написать небольшую оплаченную заметку. Он часа полтора расшифровывал двадцатиминутную запись, потом еще часа полтора писал семьдесят строк. К нему несколько раз подходили, спрашивали работу. Наконец он сдал эти строчки. Но еще через полчаса рекламодатель вернул их по электронке. Пришлось переписывать. В иное время
