Один день ясного неба - Леони Росс
Ама Тете обычно пожимала плечами и говорила, что мужчина, когда садится, раздвигает ноги, потому как там ему кое-что мешает. И как мужчины стеснялись признаться, что им больно, если они случайно зажимали тестикулы. Они с Тан-Таном были не в лучшей форме. Но обрюхатить другую женщину и этим гордиться, — как такое может быть? Нет, он ответственный мужчина, который умеет не распускать свои сокровища, он бы с ней так не поступил. Он же своими руками смастерил зеркала для их спальни. «Это чтобы ты любовалась собой, красотулечка моя!» — вот что он тогда сказал, прижавшись к ее шее.
Она стояла в смущении. И что ей теперь делать? Вернуться домой, сесть за кухонный стол и ждать… чего? Новой лжи? Как покорная женушка? Она не знала, где он сейчас и как долго будет отсутствовать.
«Если мужчине нужна кухарка, пусть…»
За окном стояла женщина и красила.
Анис присмотрелась к ней. Женщине с виду было лет тридцать с небольшим, босая, в коричневой мужской рубахе с открытым воротом, доходившей до голых сияющих бедер. Она была так поглощена работой — окунала большую кисть в банку с краской и что-то писала на стене здания, — что даже не заметила наблюдавшую за ней Анис.
Завьер Редчуз, вот кто это сказал! Стоял и улыбался ей во весь рот. Господин радетель. Смотри-ка, сколько времени прошло, а она все еще помнила слова того долговязого парня.
Она бы позволила мыслям о том парне подольше ее отвлечь, если бы краска на кисти, которую держала в руке женщина, не была такой ярко-оранжевой и если бы ее набедренный обруч — даже издали — не выглядел столь изысканным и дорогим украшением. Неужели это золотая вставка в причудливом орнаменте?
Было бы здорово узнать побольше об Оранжевом художнике, который на самом деле оказался Оранжевой художницей с золотым набедренным обручем.
9
Романза бежал рысцой по многоцветным зарослям, потом через иссохшую равнину. Мимо мелькали листья: желтые, голубые, оранжевые, красные, с серебристой изнанкой — он замечал каждый листок. Горечь вчерашнего вечера рассеялась, сменившись шумной суетой нового дня.
Очередная возможность для нелживых поступков, а значит, трудностей. Для моментов честности и риска. Для сопереживаний. Когда люди не могли громко высказать то, что у них глубоко внутри — а многие и не смогли, — он всегда искал проявления истинных чувств. Мужчина, согнувшись в три погибели, плетет из тростника стул. Ребенок напевает себе под нос. Животные сосут материнское вымя, испражняются, чистятся. Или кто-то плетет кружева или бренчит на гитаре. Утренний поцелуй на крыльце в знак извинения. Даже рукоприкладство.
У него была потребность познавать смысл вещей, поэтому он и беспокоился о Сонтейн. Возможно, хмуриться и врать накануне свадьбы — это нормально, у него же сроду не было невесты. Любовники-неприкаянные с Мертвых островов росли вместе, точно растрепанные ветром сорняки, не говоря лишних слов, их союз не был скреплен формальным обрядом. Ему были ведомы лишь чувства подобных ему самому и Пайлару. Но он не мог отделаться от ощущения, что Сонтейн приходила поведать ему нечто очень важное, но ей просто не хватило смелости. Может, она решила, что это ее девичьи проблемы и он их не поймет, и ему оставалось лишь надеяться, что она нашла подружку, которой смогла довериться. Их мать для такого дела совсем не годилась.
Он побежал быстрее, и заросли превратились в калейдоскопический танец разноцветья. Отсюда ни одна игрушечная фабрика Мертвых островов не была видна, но сегодня ночью он обязательно найдет ближайшую и заберется туда в поисках оранжевой краски. Ему нравилось воровать имущество отца, чтобы воспользоваться более качественной краской, чем у другого граффити-художника.
Когда кто-то начал исписывать оранжевыми словами местные заборы и стены, он поначалу смутился, а потом разозлился. Люди верили его сообщениям, и незнакомый подражатель, этот шелудивый кот, беззастенчиво воспользовался его репутацией. Но постепенно это стало его забавлять. Чужие надписи были нарочито озорными и бравировали остроумным ехидством, которого не хватало его сообщениям, — их автор щеголял простонародными словечками и высмеивал старомодные идеи. И это ему нравилось. Действовал явно его товарищ по духу, а он слишком долго ощущал себя одиноким.
Но месяца три назад тон сообщений изменился. Объектом критики стала система. Внимание приковывалось к обветшавшим домам. К планам урезать финансирование социальных программ. К нескончаемым проблемам с водо- и энергоснабжением целых районов, к незатихающим протестам по поводу низкой заработной платы. Романза нутром чуял, что таинственный художник метит в его отца, хотя Берти пока еще был неуязвим. Отец действовал быстро, прежде чем предъявленные обвинения могли получить подтверждение, и вел себя так, будто граффити вызывали у него озабоченность, и якобы был благодарен анонимному критику. Летели головы. Люди теряли работу. Он без утайки ссылался на протестные граффити в своих радиовыступлениях, которые некому было оспорить по причине отсутствия политических конкурентов, уверял, как это хорошо, что люди не боятся говорить о проблемах открыто, хотя лично он и не одобрял избранный дорогостоящий и деструктивный способ политической коммуникации.
Никто с ним не спорил, было достаточно и того, что граффити его бесили.
А потом внезапно один пропал, другой пропал — и так по всему архипелагу.
КАКОЙ ТВОЙ АЛЬТЕРНАТИВНЫЙ ВАРИАНТ?
Он, как и многие, с нетерпением ждал, когда же таинственный бузотер раскроет себя. А может быть, это женщина? Да, ему нравился и такой вариант. А что, если он наткнется на нее как-нибудь ночью на узкой тихой улочке, когда она танцующей походкой будет бежать ему навстречу? И что они сделают, чтобы выдать друг другу свою тайну? Кивнут, улыбнутся и пройдут мимо? Или она поймет, кто он, и поведет себя иначе? Написала бы она на стене то, что его тревожило, чтобы кое о чем напомнить его отцу?
* * *
Накануне его пятнадцатого дня рождения родители, как и все семьи, задумались, какую роль в жизни сына сыграет его дар. Как быть с ребенком, который умел распознавать ложь? Ему требовалась особая наставница, полагала мать. Та, у кого есть время и страсть для наставничества, а также безупречная репутация.
«Самое главное, — говорил
