Сергей Каледин - Записки гробокопателя
Воробей опять погладил мамин цветник. На днях Толик-рубила должен появиться, фотографию мамину керамическую принесет. Съездим тогда с Мишкой в Лианозово к маме, цветник фигурный отвезем, кронштейн поставим. Ой, мама, мама... Только вот сейчас, в тридцать дошли до тебя руки. С пятьдесят девятого так и лежишь. Могилка неприбранная... А все сивуха, сволочь! Ладно, теперь уж намертво завязал.
Воробей высморкался, взглянул время, вышел из сарая.
- Сынок! - наскочила на него маленькая старушонка. - Ты здешний?
- Чего тебе? - рявкнул на бабку Воробей. - Заикой сделаешь!
- Землицы бы мне чуток... Болела я, давно не была, вся могилка заглохла. Не привезешь? Я б тебе рублик дала на водочку...
- Слушай сюда. - Воробей доверительно склонился к старухе. - Нету земли, ясно?
- А я видела - возят...
- Да не земля это, дрянь. Наскребут где-нигде и везут! Иди гуляй лучше.
- Нет, милок, ты чего-то мудришь... не хочешь помочь бабке... - Покачала она головой в платочке и поплелась с хоздвора.
- Не верит, зараза, - взвился Воробей. - А врешь им - верят! Сволочи!
- Леш! - негромко сказал подошедший с вилами на плече Мишка. - Может, привезти ей от Шурика пару ведер, у него есть за сараем. Ну, дадим ему трояк. Мы и так сегодня заработали неплохо.
Воробей неожиданно успокоился.
- Хрен с ней! Давай вези. Гляди только, чтоб наши кто не увидал, засмеют.
Мишка привез хорошей земли, оправил холмик, помог воткнуть цветочки разуважил бабку. Хотел идти.
- Сынок! Погоди, милый, денежку-то! - бабка заковырялась, развязывая узелок на платке. - На-ка. - Она ткнула ему сухой кулачок.
- У меня руки в земле, бабуль. Сама положи, вот сюда, в карман. - Мишка приподнял локоть.
- Спасибо, милый, дай Бог тебе...
- Отвез? - спросил Воробей.
- Рублец.
- Кидай в казну.
Мишка стряхнул с ладони грязь, полез в карман. Трешка.
- А говорил - рубель? - Воробей замер.
- Да я не смотрел... Сказала, рубль...
- Чего дуру гонишь? - вдруг заорал Воробей. - Что она, в карман к тебе лазила?!
- Да. Я ж говорю: руки грязные были...
- Бабке своей расскажи! Воробью мозги пудрить не хрена! Ловчить начал?!
Воробья понесло. Он припомнил бутылку коньяка - презент клиента-грузина, которую Мишка по недомыслию отнес домой. Завязавший Воробей всегда сам совал "освежающее" ему в сумку. Лицо его побелело, он тяжело дышал. Видно было: из последних сил старается не запсиховать. Даже прикрыл глаза и сжал зубы так, что губы превратились в прорезь. Стал кусать ноготь, рванул так яростно, что на пальце выступила кровь, а сам он дернулся и затряс рукой в воздухе.
- Чего орешь, Алеша? - раздался за дверью веселый голос Стасика.
Воробей ногой отпихнул дверь сарая.
- Притырить решил! Дали трояк, а брешет - рупь!
- Кто? Этот? - Стасик смерил Мишку нехорошим улыбающимся взглядом. Говорил: не приваживай "негр?в".
- Так ведь думаешь, человек, а он - сука! Знает, что я глухой...
- А чего ты, собственно, шумишь, Алеша? - ласково и тихо сказал Стасик. Дело-то простое: недодал "негр" монету - все! Разберемся...
Мишка почувствовал, как сразу похолодели ноги. Одно разбирательство он уже видел.
Прошлой осенью, когда неизвестный еще Мишке Воробей лежал в больнице с разрубленным черепом, кладбище разбиралось с его напарником Гариком.
Мишка тогда пахал на Гарика. Был у него в "неграх".
Раньше за главного был Воробей. При нем обязанности в бригаде были четко распределены. Гарик "проясняет" с клиентами и нарубает доски. Воробей руководит, ведает казной и отмазывает Гарика, если кто из кладбищенских против того хай поднимет. И при них еще один-два "негра" на подхвате: таскать цветники, мешать раствор, крошку мраморную промывать. Короче, ишачить.
Гарик навестил Воробья в больнице, увидел - не выживет, и уверенней взялся за дела. Без Воробья, а держится, как и раньше при Воробье: с часовней сквозь зубы цедит. А часовня и хоздвор - два разных "профсоюза". Клиент ведь сразу на хоздвор сворачивает, до часовни полкладбища пилить; хоздвор всех клиентов и перехватывает. Часовне только и остается - во время захоронений "прояснять". А много ль "прояснишь", когда родственники не в себе. Вот и получается, что у часовни заработок меньше, чем на хоздворе.
И народ там, в часовне, наоборот, позабористее, чем на хоздворе, меньше двух раз никто и не сидел. А Гарик гребет и гребет, да еще, дурак, вслух хвалится. Да тут еще пьяная Валька притащилась у Гарика деньги требовать; Воробьеву, мол, долю. А Гарик ей: накрылся твой Воробей и доля его. А сам его кулаками прикрывался все это время: они, мол, и дохлого Воробья сто лет бояться будут. И, главное, громко изъяснял, так, чтоб слышали.
Не учел, что часовня не так Воробья боялась, как его, Гарика, не любила с его бородой, образованностью и ленивым нездешним разговором.
С клиентами Гарик обращался с повышенной деликатностью, но без подобострастия, проще говоря, с достоинством держался, собака. Карьеру делал без Воробья.
Накрылась его карьера. Через две недели после Воробья Гарик сам оказался у Склифосовского. И случилось это днем, в открытую, в рабочий день.
Мишка с Финном в тот день сидели в глубине хоздвора на штабеле длинных труб: Петрович менял водопровод по всему кладбищу. За свой счет, кстати, менял, иначе его б поменяли.
Финн, как обычно, был без работы, а Мишка ждал Гарика. Две мраморные доски - Гарик вчера велел - были залиты в кронштейны. Окрепший за три дня сушки цветник Мишка отшарошил прямо здесь, на хоздворе, еще до девяти, до оживления.
Гарик обещал подойти к двенадцати: полтора часа кури да Петровичу на глаза не показывайся - увидит, ткнет на мусор. А чужой мусор ворочать - хуже нет. Оттого и поглядывал Мишка на ворота хоздвора: от Петровича прятался. Тем более Гарик давно в контору не посылал, все жмется: завтра, завтра... Из-за этого "завтра" с Борькой-йогом кипеж на весь базар подняли. Уж на что Борька с Гариком чуть не приятели - Борька тоже с хоздвора и тоже образованный, - а вот сцепились. Борька его жидом обозвал: вцепился, говорит, в монету, сам жрешь, а в контору - хрен, смотри, доиграешься...
Вот и поехал Гарик сегодня японский магнитофон Петровичу для машины доставать. Чтоб одним разом всю вину свою перед ним покрыть. Стереофонический, с колонками. На обратном пути хотел еще к Воробью в больницу заглянуть, может, помер уже.
В полдвенадцатого со стороны железной дороги не торопясь на хоздвор вошел Игорь Мансурович Искандеров, он же Гарик. Не поворачивая головы, кивнул Мишке с Финном, открыл сарай. Вышел оттуда переодетый, с чемоданчиком-"дипломатом". В "дипломате" он держал скарпели - инструмент для гравировки по граниту и мрамору. И молоток специальный. Под мышкой нес полированную доску белого мрамора. Нес в угол двора. Там вместо граверной мастерской на перевернутой вверх дном пустой бочке из-под бензина он вырубал заказанный клиентами текст. Работа выгодная, цены за знак по местному прейскуранту: на мраморе полтинник, на граните - рубль.
Крест, веточка, окно под фотографию - как десять знаков. Залить доску в цементный кронштейн - двадцать или тридцать рублей в зависимости от размеров доски.
Гарик был дотошный, рубить сам научился, обзавелся классным инструментом. Все заказы в воробьевской бригаде делал, на сторону ничего не давал.
Гарик вдруг остановился и, не глядя на Мишку, сказал как бы между прочим:
- Работы нет - у конторы клиентов лови. Устал - домой иди, здесь высиживать нечего.
Мишка мрачно поднялся. Финн злорадно улыбался.
Гарик расположился на бочке, надел очки, чтоб крошка в глаза не летела, и начал рубить короткими легкими очередями.
Но с хоздвора Мишка не ушел, в ворота зашли несколько незнакомых нарядных крупных парней. Впереди в замызганной робе весело вышагивал Шурик Раевский из часовни.
Шурик сунул Мишке жесткую короткопалую ладонь, кивнул Финну.
- Гарика не видели?
Мишка мотнул головой: там.
Компания сосредоточенно двинулась в глубь хоздвора. Через пролом в заборе просочились еще несколько незнакомых парней. У этих впереди был Охапыч, тоже из часовни.
Обе компании сгрудились вокруг работающего Гарика. Отсюда, от Мишки с Финном, видно: стоят спокойно, беседуют, руками водят... Дела решают. Скорей всего ребята эти с проспекта: достали чего - толкать пришли. А Раевский им коммерцию клеит: показал кого побогаче.
На хоздвор зарулил Борька-йог на разбитом грузовом мотороллере. В кузове на куче грязных листьев трясся Морда в бабьей, искусственного меха желтой шапке. Мусорные вилы свешивались из кузова. Мотороллер проехал мимо шумящих и остановился метрах в пяти от них, возле свалки.
Чужие ребята вдруг резко задергались, замахали руками. И через несколько секунд стало ясно: Гарику выдают. Выдают серьезно и всем кагалом. Гарик что-то кричал. Типа угроз.
Борька-йог с Мордой, недоразгрузив мотороллер, спешно подались с хоздвора.
