Лидия Чарская - Т-а и-та
— Ну, так что же? — продолжает теряться «Скифка».
— А я еще поправила вас и сказала, что Бульба женился на Тарасе… А это все ложь: никто не женился ни Бульба на Тарасе, ни Тарас на Бульбе. Тарас Бульба это одно лицо. Понимаете? Вы русской литературы не можете знать. Вы не здешняя, вы — саксонка. А я смеялась над вами. Простите же вы меня. Я иду нынче на исповедь и прошу вашего прощения.
— Я прощаю… Прощаю… И Бог простит, только не делай завивки, — говорит Августа Христиановна, ласково проводя рукой по всклокоченной головке Маши.
В другой раз выпускные расхохотались бы над этим несвоевременным и несоответствующим ответом, но сейчас, примиренные успокоенные, выходят они из комнаты немки и под предводительством m-lle Оль направляются в церковь.
Церковь вся тонет в полумраке. Освещены лампадами лишь некоторые образа.
Институтки с молитвенниками в руках опускаются на колени, и покорные, ждут очереди исповеди. На них смотрят строгие и суровые очи угодников, кроткие — Спасителя, благие — Его Божественной Матери. И мнится им, что Неведомый, Таинственный и Прекрасный Бог незримо проходит по рядам девушек и осеняет Рукой Своей каждую склоненную над молитвенником головку…
— Каяться надо… Каяться плакать и земные поклоны до холодного пота отбивать и молиться… Все надо священнику поведать, все без утайки о Тайночке нашей. А то за грех и ересь покарает Господь. Не даром же Он, Благий и Грозный, наказует нас ныне.
Это говорит Капочка Малиновская. В полутьме церкви ярко сверкают ее глаза. На бледном лице вспыхивают яркие пятна румянца. Капочка не зря напоминает подругам о наказании свыше. Как наказание Божие приняли девушки случившееся с ними неприятное событие.
Письмо к почетному опекуну барону Гольдеру было послано с Сергеем Баяном.
Но барона не оказалось дома, он уехал за границу и не обещал вернуться до весны. Сергей Баян оставил письмо институток у лакея и поспешил с этой вестью к сестре.
Выпускные взволновались. Отсутствием почетного опекуна уничтожалась последняя возможность предотвратить назревавшую катастрофу. Присутствие Глаши в институтских стенах делалось с каждым днем все опаснее.
Об этом и думает сейчас Ника. Тревожны ее глаза, неспокойно лицо. Вдруг чьи-то тонкие руки обвивают ее шею, чьи-то исступленные поцелуи сыплются на щеки, глаза и лоб.
— Ника, Ника, простите меня, помиримся, дорогая! Неужели вы думаете, что я умышленно тогда, на Рождество, подвела вас? — и бледное взволнованное личико княжны Ратмировой, все залитое слезами, предстает перед Никой.
Вот уже более двух месяцев как Ника Баян не встречается с княжной, не замечает ее. А между тем княжна ни в чем не виновата. Разве только в том, что «обожает» Нику.
Последней жаль девочку. Ника слишком развита и умна, для того чтобы не понять всей глупости этого пресловутого институтского обожания; оно нелепо и смешно. И об этом она еще раз шепчет тихонько Заре, пожатием руки смягчая свои суровые слова.
— Будем друзьями. Перейдем на «ты». Станем дружить, как Земфира и Алеко? — предлагает она. — Хочешь?
— Хочу! Хочу! — шепчет радостно Заря и, наскоро чмокнув розовую щечку подруги, пробирается к своему отделению сквозь ряды коленопреклоненных институток.
В этот вечер, исповедав выпускных отец Николай, представительный священник, был несказанно удивлен тем обстоятельством, что ровно тридцать пять девушек покаялись ему в одном и том же грехе: в укрывательстве некой Тайны от начальства. Но кто и что была это за Тайна, — добрый отец Николай так и не мог понять.
Глава XVI
Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!
Как светло и радостно звучат нынче пасхальные напевы! Как праздничны и веселы эти, словно обновленные, юные личики! Как звонко и чисто звенят молодые голоса! Нета Козельская, забыв свою обычную сонливость, плавным движением руки, вооруженной металлическим камертоном, руководит хором.
Там, в толпе молящихся, светлыми пятнами выделяются нарядные платья гостей, родственниц, начальства. Сама «maman», в новом ярко-синем шелковом платье, кажется королевой среди толпы подданных: так величаво ее лицо, ее седая голова, так стройна и представительна ее прекрасная фигура. Около нее почтительно теснятся учителя, инспектор, почетные опекуны. Только нет главного, барона Гольдера, — и при мысли об его отсутствии тревожно замирают сердечки выпускных.
После заутрени идут разговляться. Посреди столовой накрыт длинный большой стол. Испокон веков в эту ночь в институтской столовой разговляются начальство, учителя и классные дамы. Эта столовая нынче наполовину пуста. Почти весь институт разъехался на пасхальные каникулы. Остались только старшие выпускные, да кое-кто из младших иногородних.
За столами выпускных царит необычайное оживление. Едят кислую институтскую казенную пасху, переваренные, как камни тяжелые, крутые не в меру яйца, пересоленную ветчину и мечтают вслух о той минуте, когда можно будет подняться наверх в дортуар и разговеться «собственными», присланными из дому, яствами.
— Христос Воскресе, mademoiselles! С праздником! — и к столу подходит всеобщий любимец инспектор. — Устали, верно? Еще бы! А поете вы прекрасно. M-lle Алферова, вот обещанный подарок для вас.
И тут Александр Александрович протягивает вспыхнувшей до ушей девушке крохотный брелок, до последней мелочи изображающий электрическую машину.
— Merci! Merci![29] — шепчет, приседая, в конец растерявшаяся Зина.
Инспектор отходит с довольным лицом. Так приятно осчастливить кого-нибудь из этих милых девочек, а тем более Алферову, которая своими неусыпными заботами о физическом кабинете вполне заслужила его маленький подарок.
— Счастливица! Счастливица! От самого Александра Александровича получила «память» — шепчут с завистью подруги.
— Mesdam'очки, смотрите, какое оживление царит за учительским столом. Даже Цербер развеселился.
Действительно, даже мрачный, всегда угрюмый учитель истории разошелся вовсю и был против своего обыкновения весел, остроумен и оживлен. Зоя Львовна привлекала всеобщее внимание. Она казалась прелестной в своем новом форменном синем платье с кружевной бертой,[30] грациозно облегавшей ее плечи.
— Дуся! Ангел! Прелесть! Ем за ваше здоровье пятое яйцо! — звонким шепотом посылает ей Золотая рыбка, отличающаяся завидным аппетитом.
Зоя Львовна быстро встает и направляется к крайнему столу выпускных.
— Ну, вот и отлично, все мои любимицы сгруппировались вместе, — говорит она, сияя глубокими ямками На щеках. — Вы, Ника Баян, да вы, парочка цыган, inseparables[31] Тольская с Сокольской, вы, очаровательная представительница Армении, Тамара, вы, Лихачева и вы, Козельская, — очень прошу вас всех в четверг к себе на вечер. «Maman» позволила мне устроить этот вечер и даже предложила свою квартиру для этой цели. А вы, Ника, можете позвать ваших братьев, у меня будет недостаток в кавалерах. Придете, mesdames?
— Придем, мерси, придем, непременно!
— Ну, смотрите же… — Веселая, сияющая, так мало похожая на других классных дам, Зоя Львовна снова отходит к своему «почетному» столу.
В эту ночь институтки долго не ложатся. Строят планы на предстоящий четверг, спорят, волнуются. Первые лучи солнца застают еще бодрствующими выпускных.
Черненький Алеко, вскакивая на подоконник и простирая руки к восходящему утреннему светилу, декламирует:
Я пришел к тебе с приветом,Рассказать, что солнце встало.
— Mesdam'очки, тише! У меня голова болит; я уже мигреневым карандашом голову намазала и компресс положила, а вы кричите… — стонет Валерьянка.
Понемногу все утихает в выпускном дортуаре. Тридцать пять юных головок приковываются к жидким казенным подушкам. Утреннее весеннее солнце, проникая сквозь белую штору, золотит все эти черненькие, русые и белокурые головки…
Спите спокойно, милые девушки! Кто знает, не последние ли это безоблачные сны вашей юности. Пробьет час, и раскроются широко перед вами двери в настоящую жизнь. И Бог ведает, много ли таких беззаботных ночей выпадет в ней на вашу долю…
* * *Пасхальный четверг. Восемь часов вечера.
В квартире maman непривычное оживление. Самой Марин Александровны нет. Ее неожиданно вызвали к почетной высокопоставленной попечительнице института. Но четыре большие нарядно обставленные комнаты maman полны сегодня смеха, шума и веселья. Кроме выпускных воспитанниц и двух братьев Баян, Зоя Львовна пригласила на чашку чая и кое-кого из своих знакомых. Пришел к сестре и доктор Дмитрий Львович Калинин.
— Ну, как поживает наша Тайночка? — шепотом обратился он к Нике.
Та только рукой махнула.
