Ксения Букша - Дом, который построим мы
- Чтобы сберечь то, что есть хорошего, и избавиться от плохого, застенчиво переводили красивую китаянку. - И поскорее!
Паша Ненашев, и в особенности Алиса вскоре заметили, что покупатели считают прибор, Веселуху и их фирму источником не только материального и душевного комфорта, но и некоторой позитивной идеологии, которая от них, потребителей, в свою очередь чего-то требовала.
- Теперь придется за город переехать, - рассуждал один, - у нас денег-то немного, ну ничего, квартиру продадим, поработаем получше...
- Вот, купил, теперь учиться пойду, - говорил неученый парень.
И голос провинциальной учительницы из Белоруссии:
- Я счастлива...
Что-то было во всем этом таинственное и не очень веселое. Тайны не бывают вообще слишком веселыми, хотя бы потому, что для их разгадки нужно быть серьезным. Нужно управлять задачей. Этого никто не мог по причинам вполне объяснимым.
- Несет нас на пороги, на водопады, - как говорил Веселуха. - И я ничего не могу сделать! Я могу только расслабиться и получать удовольствие.
Но и этого Веселуха уже, пожалуй, не мог, потому что рынок каждый день уносил его по бездорожью вверх еще на пять пунктов, и только тщетно выпивал директор каждый день с утра и вечером по несколько рюмок коньяку.
- Я сопьюсь, - утверждал он Алисе, хотя допьяна в эти дни не пил, - они взвинчивают, скоро мы ахнемся, если так дальше будет продолжаться, я сопьюсь, право.
- Спился бы, если бы человеком был, - отвечала Алиса из сонной постели, перевертываясь с боку на бок.
- А то я не человек? - подозрительно спрашивал Веселуха, косясь в зеркало.
Но там отражался тот же Веселуха, с волосами цвета светлого металла, с серыми горячими глазами. И гитара не замирала в его руках, слушалась его по-прежнему.
- Если я не человек сейчас, я им и не был, - успокаивался Веселуха.
Сердце его разгоралось.
На Масленицу губернатор и чиновники уговорили Рябинина и Пашу предложить Веселухе пригласить в Петербург президента Тугина и его свиту.
- Пусть Владимир Борисович увидит, как похорошела его родина, осторожно утирая рты блинами, предложили сановники. - Может быть, он решит перенести столицу к нам. И губернатор Москвы Мусин-Трушкин утрется.
- Вас хорошо кормят, - сумрачно ответил Рябинин. - Еще и тесать ваше самолюбие - нет уж! Впрочем, я доложу о вашем желании.
Паша и Рябинин и не ожидали, что Веселуха согласится на это предложение; но Ян Владиславович, видимо, подумал, что Альберт Ферг может обидеться, если не сделать уж совсем никакого официального жеста, и согласился.
Тотчас президент дал ответ, что приедет на Прощеное воскресенье, и начались приготовления. На шоссе от аэропорта к городу было выстроено пять огромных каменных ворот; честнейшие из гаишников были поставлены там в памперсах, дабы не приходилось им отлучаться и долго бегать. Мороз еще не ушел из города, хотя немного ослабел, и погода стояла превосходная: ясная и солнечная. Самые красивые девушки репетировали для президента Тугина русский народный танец.
- Это будет торжество русской национальной идеи, - утверждал губернатор Рябинину. - Наше сотворчество, кульминация наших усилий.
- Ну-ну, не очень-то, - отвечал суровый Рябинин, запахивая пальто и отстраняя его.
Он ехал осматривать объекты, многие из которых были построены не вполне согласно прежним физическим законам. Ворота, например, стояли на основании из ивовых прутьев, а сверху на них был нахлобучен огромный остролистный венок, вырезанный из нержавеющей стали. Рябинин распорядился заменить его на настоящий лавровый, для чего ОМОН извел в городе весь лавр. Последний листик, которого не хватало для пышного венка, был выхвачен лично губернатором из супа у своей жены.
- Что же, - пытаясь отдышаться морозным воздухом, спрашивал Рябинин, доволен ли будет господин Тугин, по вашему мнению?
- Да, - ответил губернатор, кивая и оглядывая округу, - все было облизано, солнце заходило поздно за синие заборы, за бревна и паруса, - его высокопревосходительство не может не быть доволен.
Недаром всякий русский человек способен, пролежав тридцать три года на печи, проврав и проворовавшись, вдруг преобразиться, как по мановению волшебной палочки, и стать - нет, не честным и добродетельным, но рваться к славе, махать молотом, действовать, творить и вытворять. В сущности, жизнь русского человека есть смена зимы (пиво, баня, преферанс при свете лучины) и лета (пахать, косить, молотить, колотушками провожать - и ни капли). Так и Петербург - так и вся Россия мгновенно перешла из стабильного состояния в нестабильное, сделала стойку.
- Что там, - сказал Веселуха вечером, настораживаясь и присматриваясь к потемневшим снежным улицам, - ты чуешь?
- Чую, - согласилась Алиса. - Что-то нехорошо.
"Не свистят пули, не грохают снаряды, не горят деревни"... И все хорошо, да что-то нехорошо. Снег свален в аккуратные кучки, весна наступает, солнце пригревало в полдень сильнее, но настала холодная ночь, и красный горизонт - все хорошо, да что-то нехорошо. Веселуха усмехнулся, прикрывая окно, где в багровой дымке тонули дворы, и за Невой восходила звезда.
- Что там, - повторил Веселуха безнадежно.
Алиса сидела на кровати, раскладывала пасьянс из чистых карт, и в ночи глаза ее были, как две яркие точки. Лисий хвост окутывал ее шею.
- Ты все можешь, - сказала она своим хриплым голосом. - Судьбу свою знаешь. Гадать тебе нечего. Ты козырной туз.
- Треф, - подсказал Веселуха.
- ...да. И вот, ты, как есть все можешь, то и зачем ты говоришь "Что там"? Разжалобить меня хочешь? Или напиться с горя?
- Напиться, - выбрал Веселуха из предложенного. - Что-то мне не пьется допьяна в последнее время! Сколько ни потребляю - все не допьяна. Ужасно.
Алиса перевернулась на спину:
- Это я не хочу, чтобы ты пил. Почему у тебя дурные предчувствия? Или, вернее, почему ты делаешь странные выводы - что ты должен делать что-то другое, как-то мешать развитию событий? А не боишься вместе с бурьяном картошку вытащить?
- Не боюсь. Мне просто сил не хватает. Кто-то, - сказал Веселуха, увлек меня... уволок и потащил, куда хочет. Скорее всего - судьба. Мне это не нравится. Я к судьбе в любовники не просился. Не осознав всей меры ответственности...
Красное за окном гнило и гасло, увязало и чернело; на снегах лежала фиолетовая и черная пелена, фонари горели лишь по углам, мертвая тишь воцарилась в преображенном Петербурге: усталые граждане спали по домам.
- Скажите пожалуйста, ему все само в рот падает, а он сопротивляется, сказала Алиса сонно.
Прореха черная в красном небе, и в прорехе - звезда.
- Человеку подарков не дарят; человеку в кредит дают. Меня уже до полусмерти заинвестировали. Я уже на человека не похож - вот как.
Алиса посмотрела: действительно, на фоне призрачного света из окна Веселуха был больше похож на тень, на силуэт, на монумент - только блеск волос, - удрученный, груженый, как баржа с яблоками.
- Сыграй мне, Веселуха, - попросила Алиса в потемках.
Гитара висела на стене, отливала вишневым блеском, струны ее были аппетитно натянуты; Веселуха снял ее, осторожно присел на край кровати, взял первые три аккорда - и, вздохнув, повесил обратно.
- Не вытанцовывается, - сказал он. - Нет.
Утро выводило ночь из сугробов. Солнце грело, по серединам улиц бежали ручьи, снежные шумные горы были свалены и таяли, снег сбрасывали с крыш, тарахтели сосульки. Наступило прощеное воскресенье, и по лесам проступили весенние запахи. Преображенный Петербург ожидал приезда его высокопревосходительства Президента России Тугина.
А тот уже сидел в самолете, выглядывая из-за голубой занавески, и, затаив дыхание, взирал, как близится земля. Машины блестели на стоянках вымытыми крышами, снега были необыкновенно белы и свежи, и лились ручьями нежные огуречные запахи корюшки.
- Как меня встретит Родина? - с усмешкой пошутил он Фергу, сидевшему рядом. - Я давно здесь не был!
Толпа, волнуясь, наблюдала за тем, как подали трап. Милиционеры в памперсах замерли по сторонам расчищенной дороги, - вперед вышли Веселуха, Рябинин и губернатор. Сердце у губернатора совестливо билось: он, признаться, побаивался Тугина и его справедливости. Президент слетел по трапу, пожал руки губернатору, Веселухе внимательно заглянул в глаза, сделал шаг вперед - и замер.
Город, раскинувшийся внизу, под холмом, был чудо как хорош. Блестели шпили Адмиралтейства и Петропавловки; по высоким тугим мостам волнами ходили машины. В заснеженных реках солнце прогрело черные проруби. Нарядные люди приветствовали Президента поклонами.
- О! - воскликнул Тугин, вдыхая свежий ветер. - Господа, вы на славу поработали!
Оценив шутку, губернатор и чиновники засмеялись, а Веселуха понял, что президент хотел сказать что-то более возвышенное, но постеснялся. Краска играла у Тугина на щеках; он был поражен и смущен. Веселуха держался несколько в стороне, почтительно кланяясь вместе со всеми - в пояс.
