Михаил Белиловский - Поведай сыну своему
Смакуя предстоящий кровавый пир, они медленно, неторопливо разворачивались, вытягивались в змеевидную петлю, готовились к атаке.
Люди, деревья, лошади, даже земля и солнце - все напряглось в тревожном ожидании смертельного огня. Мучительные, беспомощные минуты ожидания казались вечностью. Враг это отлично знал и не спешил расправиться со своей жертвой - она ведь все равно в его руках, а ему нужно насладиться предсмертной агонией своего противника, нагнать на него животный страх...
Неожиданно головной самолет с ревущей, разрывающей душу, сердце, мозг сиреной бросается вниз в пике с прицелом на выбранную жертву. Вслед за ним второй, третий, десятый, сотый... и от каждого из них отделяется по несколько бомб, начиненных смертью.
Оглушительный бомбовый раскат проносится вдоль деревни. Еще мгновенье, и все - люди, повозки, лошади, машины, деревья, дома - охвачено огнем, дымом, пылью. Отчаянные крики, стоны раненых, ржание лошадей.
Животный страх прижал Менделя к земле. Он метался с места на место, и ему все казалось, что рядом ямка глубже той, где он только что лежал. И только когда взрывы бомб прекратились, он поднял голову. Самолеты еще продолжали кружить над деревней, поливая ее свинцовым огнем из крупнокалиберных пулеметов.
Мендл кинулся искать Павла и наткнулся на двух молодых санинструкторовдевчонок лет восемнадцати-двадцати в сопровождении пожилой женщины в форме командира медицинской службы. Девушки тащили в дом на носилках пожилого бойца с окровавленной головой и перебитой рукой.
- Что, солдатик, страшновато? Небось, первый раз землю роешь? съязвила одна из них.
- Нет, не первый, - сконфуженно ответил Мендл, будучи не в силах оторвать своего взгляда от залитого кровью человека, который стонал и пытался что-то сказать.
- Девочки, я потерял товарища. Может, видели, такой - небольшого роста с усиками...
- Посмотри вон там в окопчике, около сарая. Мы его спросили, ранен ли, а он говорит - нет. Оттуда выходить пока не хочет. Видно, там ему уютней.
"И чего эта круглолицая с ямочками на щеках все насмехается. Мне, к примеру, совсем не до смеха", - злился в душе Мендл.
- Чувствуется, товарищ твой не обстрелянный еще, - добавила пожилая докторша прокуренным, доброжелательным голосом. - Ничего, нанюхается пороху и, глядишь, еще и героем станет.
Один из задержавшихся мессеров, видимо, истратив весь свой боезапас, для устрашения пронесся над самой головой и взмыл к облакам.
В окопчике был Павел. Он лежал на боку и прижимал к себе карабин, как будто это был его собственный талисман, который мог спасти его в эту кошмарную минуту. Он с ужасом и страхом косился на зловещее небо. Во взгляде его отражался кошмар и ужас обезумевшего мира.
- Мендл, - виноватым голосом говорил Павел, вылезая на поверхность и стряхивая с себя землю, - ты ведь видел, как я пробирался с тобой к пехоте. Я не кланялся пулям и страха почти не чувствовал. А тут... эти сирены - они все кишки мои вывернули наизнанку! С этим справиться почти невозможно - этот страх от Бога... инстинкт. Страх, чтобы успеть защитить себя.
- А я... - Мендл залился истерическим, нервным смехом. - Я обхватил голову руками, как будто руки способны были защитить ее. Еще носился, как очумелый, от одного места к другому.
Это была инстинктивная, органическая радость молодого, начинающего только жить человеческого существа. Смерть, как ни странно, но на этот раз миновала его.
Еще не оправившийся от страха, все еще бледный, грязный Павел сел на бруствер и с легкой улыбкой глянул из-подо лба на своего молодого друга:
- Как ты думаешь, какое я мог произвести впечатление на этих очаровательных дам? Я уже стал было вылезать из своей берлоги и вдруг вижу они... и мне стало стыдно. Им все нипочем - они делают свое дело. А я... Павел прервал свою речь - другая мысль его осенила, и он про себя продолжал: - Подумать только, кругом огонь, кровь, смерть и... молодые, красивые, стройные девушки. Румяно-молочные щеки, нежные руки, гибкий стан, упругая грудь! Мендл! Друг мой дорогой! Это же все для доброго мира, страстного наслаждения, горячей любви!!!
Спустя некоторое время после короткой артиллерийской подготовки пехота была поднята в наступление. Она должна была прорвать линию обороны немцев, дать возможность кавалерии ринуться в образовавшуюся брешь и развить наступление.
Но то, что впоследствии произошло, могло только еще больше разочаровать всех тех, кто был измучен несбыточной мечтой отомстить за поруганные честь и веру в силу и могущество своей армии.
Немцы открыли шквальный минометный огонь по наступающей пехоте, а также по ближайшим ее тылам - по глубокой балке, где находился основной кавалерийский резерв. Плотность огня подавляла всякую возможность сколь-нибудь активного противостояния.
Атака пехоты захлебнулась. Кавалерия, еще не вступившая в бой, дрогнула и начала панически отходить в тыл.
Мимо артиллерийских батарей, расположенных по обе стороны дороги, по которой совсем недавно лихая кавалерия двигалась самоуверенным маршем в сторону передовой, беспорядочно, в страхе и смятении, бежала отступающая конница, которую было совсем не узнать. Бежали пешком: кто, лишившись коня, придерживая рукой болтающийся сбоку клинок; торопились своим ходом, как могли, легко раненые с перевязками на руках, на голове. Мчались на уцелевших лошадях; выводили лошадей в связке по три-четыре с одним всадником. Обозники с громкой руганью стегали своих коней - они спасали раненых, продовольствие, боеприпасы.
Чтобы преградить дорогу для отступления, основную плотность минометного огня немцы перенесли на дороги в восточной части деревни.
- Черт! Почему у нас нет минометов? Где наши танки? Только наши пушки, и то довольно робко себя ведут. - Мендл стоял в окопчике рядом с Павлом и Серго. От жгучей обиды он кусал ногти на руках. А те молча наблюдали за происходящим, не находя никаких слов, которые могли бы хоть немного смягчить возникшую тревогу.
"Так, чего доброго, в первом же бою погибнешь, а то и в плен попадешь", - с отчаянием думал Мендл.
- Похоже, - заговорил, наконец, Серго, - мы скоро со своими пушками окажемся совсем оголенными, один на один с немцем. Павел, а Павел, ты что-нибудь в военном искусстве понимаешь? Скажи, как может артиллерия воевать без пехотного прикрытия?
Павел молчал. Что можно было сказать? Каждый из них невольно думал о том, что может принести им судьба за оставшиеся несколько часов до спасительной темноты.
Их внимание привлек гул приближающегося танка, мчащегося по дороге в деревню навстречу отступающей коннице. В душе каждого из них вспыхнул огонек надежды. Однако это был один-единственный танк.
На подходе к деревне люк танка открылся, и оттуда высунулась фигура генерала в черной бурке с саблей в правой руке.
- Предатели, трусы, подонки! Приказываю остановиться! Немедленно занять боевые позиции! За невыполнение приказа всех перестреляю!
Танк генерала развернулся поперек дороги. Генерал долго кричал, размахивая своим клинком, переходил на мат, терял голос, а вражеские мины продолжали свистеть в воздухе и взрываться в гуще убегающих в панике кавалеристов, оставляющих за собой убитых, раненых людей и лошадей.
К концу дня разгромленная кавалерия спешно покинула деревню, и минометный обстрел прекратился. Оставалась на месте только артиллерийская часть. Приказа к отступлению не было. Приходилось только удивляться, почему немцы не ворвались на плечах отступающей пехоты в деревню. Они, видимо, предпочитали ночью не воевать.
- Раневич, к комбату! - услышал Мендл сквозь тревожный сон. Он примостился в конце окопа и уснул под тяжестью трагических событий дня. Перебирая все, что произошло на его глазах в этот день, он все больше убеждался в том, что фронт действительно уже здесь, почти у самого Днепра, и что (страшно было это себе даже представить!) Ружин, конечно же, в руках у немцев. Он гнал от себя эту чудовищную мысль, но она упрямо возвращалась к нему своей неопровержимой логикой.
- Раневич, Поздняк, к комбату!
Мендл с трудом приходил в себя после провального сна.
- Нужно разведать наличие пехоты впереди нас, - комбат тяжело вздохнул и продолжал усталым голосом, - дорогу вы знаете. Связь с ними нарушена. Если командный пункт на месте - на обратном пути восстановить связь. Как говорится, провод в зубы и пошел. Обрывы ликвидировать. Захватите одну катушку с проводом. Действовать осторожно. При создавшейся обстановке немцы могут подсоединиться к нашей связи в любом месте и, держа провод в руке, можно угодить прямо к ним в качестве "языка". Имейте это в виду, так как возвращаться будете, когда совсем стемнеет. Старший - Поздняк.
Солнце заходило за горизонт. На западе, за деревней, где проходил передний край, установилась относительная тишина. Воздух оставался накаленным, неподвижным, тяжелым, насыщенным пороховыми газами, дымом продолжающих гореть домов и колхозных построек, не осевшей дорожной пылью.
