Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 4. Утро помещика
Николинька молчалъ и краснѣлъ.
– Зайдемъ въ больницу? – спросилъ онъ.
– Пожалуйста, все мнѣ покажи, – говорилъ Ламинскій съ открытой веселой улыбкой Николинькѣ, который большими шагами шелъ впереди его.
– Я понимаю теперь твое направленіе, и не можешь себѣ представить, какъ завидую тебѣ! Ахъ, ежели бы я могъ быть такъ же какъ ты, совершенно свободенъ, вѣрно, я не избралъ бы другой жизни. Что можетъ быть лучше твоего положенія: ты молодъ, уменъ, свободенъ, обезпеченъ, и, главное, – добръ и благороденъ, – не такъ, какъ обыкновенно понимаютъ это слово, а какъ мы съ тобой его понимаемъ – и ты посвятилъ свою жизнь на то, чтобы завести такое хозяйство, какое должно быть, а не такое, какое завела рутина и невѣжество между нашими помѣщиками; и я увѣренъ, что ты успѣешь совершенно, что хозяйство твое будетъ примѣрное, что ты образуешь своихъ крестьянъ, что ты пріобрѣтешь этимъ славу и счастіе, которыхъ ты такъ достоинъ. Я ужасно тебѣ завидую. Ежели бы я былъ свободенъ…
– Да развѣ ты не свободенъ? – перебилъ Николинька, съ участіемъ вглядываясь въ одушевленное и грустное выраженіе лица своего друга. —
– А отецъ? – отвѣчалъ онъ скороговоркой, – вѣдь я еще ребенокъ, я ничего не имѣю. Мое назначеніе шляться по баламъ, дѣлать визиты и числиться въ какомъ-то Министерствѣ, въ которомъ я не умѣю, не хочу и не могу быть на что-нибудь полезенъ. Отецъ никакъ не хочетъ понять, что мы живемъ ужъ не въ его время, что меня не можетъ удовлетворить то, что удовлетворяло его, когда онъ былъ молодъ, что я не могу жить безъ цѣли цѣлый вѣкъ. Положимъ, что меня никто не принуждаетъ увлекаться тѣмъ, чѣмъ я увлекаюсь, но это дѣлается невольно; дайте мнѣ свободу и самостоятельность, а не держите, какъ ребенка, и я бы, можетъ быть, могъ быть такимъ-же хорошимъ и полезнымъ человѣкомъ, какъ и ты.
Николинька молчалъ: ему пріятно было видѣть въ своемъ другѣ это жаркое сочувствіе къ избранной цѣли его жизни, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ зналъ, что это сочувствіе только минутное; онъ зналъ, что Ламинскій былъ одинъ изъ тѣхъ людей, которые влюбляются въ мысли такъ же, какъ другіе влюбляются въ женщинъ. Въ первую минуту увлеченія они не только не сомневаются въ ея безусловной истинѣ, но и не воображаютъ возможности противорѣчія въ приложеніи ея. Они любятъ ее, какъ женщину, со слезами и полною вѣрою въ ея непогрѣшительность и такъ же, какъ женщинѣ, измѣняютъ ей для другой и отъ восторга вдругъ переходятъ къ равнодушію. Увлеченіе ихъ бываетъ такъ сильно, что не можетъ быть продолжительно, и такъ отвлеченно, что никогда оно не заставляетъ чѣмъ-нибудь положительнымъ жертвовать для него. – Такъ Ламинскій приходилъ въ искренній энтузіазмъ отъ каждой новой благородной мысли, которая съ дѣтства приходила въ его голову, а продолжалъ съ большимъ порядкомъ и успѣхомъ вести самую свѣтскую жизнь, противуположную всѣмъ тѣмъ мыслямъ, которыя приходили ему. Было ли это сомнѣніе въ своихъ силахъ, привычка къ разладицѣ между мыслями и поступками? Богъ знаетъ. Вѣрно только то, что это не было притворство, и Николинька зналъ это.
II. ПРЕДИСЛОВІЕ НЕ ДЛЯ ЧИТАТЕЛЯ, А ДЛЯ АВТОРА.
Главное основное чувство, которое будетъ руководить меня во всемъ этомъ романе, – любовь къ деревенской помещичьей жизни. – Сцены столичныя, губернскія и кавказскія всѣ должны быть проникнуты этимъ чувствомъ – тоской по этой жизни. Но прелесть деревенской жизни, которую я хочу описать, состоитъ не въ спокойствіи, не въ идилическихъ красотахъ, но въ прямой цѣли, которую она представляетъ, – посвятить жизнь свою добру, – и въ простоте, ясности ея.
Главная мысль сочиненія: счастіе есть добродѣтель.
Юность чувствуетъ это безсознательно, но различныя страсти останавливаютъ ее въ стремленіи къ этой цѣли. И только опытъ, ошибки и несчастія заставляютъ, постигнувъ цѣль эту сознательно, единственно стремиться къ ней и быть счастливу, презирая зло и спокойно перенося его. На этомъ основаніи и романъ долженъ дѣлиться на 3 части. – Благородное, но неопытное увлеченіе юности, ошибки и увлеченіе страстями. Исправленіе и счастье. Побочный мысли: главныя пружины человеческой дѣятельности 1) добрыя: а) добродетель, б) дружба, с) любовь къ искуствамъ; 2) злыя: а) тщеславіе, б) корысть, с) страсти: а') женщины, б') карты, с') вино.
(Отрицательная мысль: любовь, въ романахъ составляющая главную пружину жизни, въ действительности – послѣдняя).
П[обочная] м[ысль]: какъ трудно – делать добро и какъ его нужно делать.
Главныя лица.
1) Герой. Человекъ добрый, благородный и восприимчивый, увлекающійся всемъ и до того пылкой, что даже добрыя начала приносятъ вредъ ему.
2) Представит[ельница] добродетели и дружбы (ея прошедшее) старая дева, тетка его невесты (представительницы любви ко всему изящному и первая любовь его).
3) Его невеста.
4) Представитель тщеславія помѣщикъ (неразобр.).18
5) Представитель любви къ изящ[ному] и дружбы, тщеславія Костинь[ка].
6) Предст[авитель] корысти помѣщикъ Тартюфъ19 (Воейковъ).
7) Пред[ставитель] корысти молодой чиновникъ, хочетъ жениться на его невѣстѣ.
8) Представ[итель] страстей деревенскій (Воейковъ).
9) Представ[итель] стра[стей] горо[дской] Озеровъ.
10) Представ[ительницы] тщеславія его тетушка городская и ея сестра.
Обѣдня въ тройцынъ день. Знакомство съ20 Воейков[ымъ].
Описаніе к[нязя], обходъ деревни. Пріѣздъ21 К.
Знакомство съ Предвод[ителемъ]. Тяжба.
Тетка его невѣсты не понимаетъ немного насмѣшливаго, хотя и добродушнаго, взгляда молодежи на чувства и боится за любовь своей племянницы. —
Полагая найдти мудрость въ совѣтахъ стариковъ-мужиковъ, онъ ошибается. Мудрость ихъ можетъ быть ощутительна только въ постоянномъ сожитіи, такъ какъ она состоитъ единственно въ хладнокровіи, безстрастіи.
Первая страница рукописи «предисловия не для читателя, а для автора».
Размер подлинника.
III. * [ВАРИАНТ ПЕРВЫХ ГЛАВ ПЕРВОЙ РЕДАКЦИИ «РОМАНА РУССКОГО ПОМЕЩИКА».]
Глава 1. Деревенская церковь.
Съ семи часовъ утра слышался благовѣстъ съ ветхой колокольни Николакочаковскаго прихода, и пестрыя веселыя толпы народа по проселочнымъ дорогамъ и сырымъ тропинкамъ, вьющимся между влажными отъ росы хлѣбомъ и травою, приближались къ церкви.
Пономарь пересталъ звонить и, вперивъ старческій, равнодушный взоръ въ пестрыя групы бабъ, дѣтей, стариковъ, столпившихся на кладбищѣ и паперти, присѣлъ на заросшую могилку. Отецъ Поликарпъ, отвѣчая поднятіемъ шляпы на почтительные поклоны разступавшихся прихожанъ, прошелъ въ церковь; народъ вслѣдъ за нимъ, набожно кланяясь и крестясь, сталъ проходить въ середнія двери. – Сѣдой, горбатый дьячокъ пронесъ въ алтарь кофейникъ съ водой и кадило, высокій бѣлоголовый мужикъ, постукивая гвоздями огромныхъ сапоговъ и запахивая новый армякъ, вышелъ изъ толпы и, встряхивая волосами, съ свѣчкой подошелъ къ иконѣ, грудной ребенокъ заплакалъ на рукахъ у убаюкивающей его молодой крестьянки, въ алтарѣ послышался мѣрный, изрѣдка возвышающійся голосъ отца Поликарпа, читающаго молитвы, молодой безбородой крестьянскій парень вдругъ быстро сталъ креститься и кланяться въ поясъ. —
