Федор Сологуб - Творимая легенда
– Кто же бы это мог быть так поздно?
– Да кто же другой может быть, как не Петр Иваныч!
– Да, он таки любит опоздать.
– Помните, у Тарановых?
Петр Иванович откликнулся, подходя:
– Что вы, Марья Николаевна! Я давно уже здесь.
Марья Николаевна сконфуженно говорила:
– Ах, извините. Так кто же это?
– А вот сейчас узнаем. Будем посмотреть.
Любопытный инженер выглянул было в переднюю и наткнулся на кого-то в серой шинели, стремительно идущего в гостиную. В тихом ужасе сказал кто-то:
– Полиция.
Когда горничная открыла на звонок дверь, в переднюю, теснясь и неловко толкаясь, ввалилась толпа чужих людей – городовые, дворники, жандармы, сыщики, полицейский пристав, жандармский офицер, двое околоточных. Горничная обомлела от страха. Пристав прикрикнул на нее:
– Пошла в кухню!
На дворе оставался отряд городовых и дворников под командою околоточного надзирателя. Они наблюдали, чтобы никто не мог войти или выйти из квартиры Светиловичей.
В квартиру вошло городовых десятка два. Все они были вооружены зачем-то винтовками с примкнутыми штыками. За городовыми жались три человека гнусной наружности, в штатском. Это были сыщики. У входной двери стали двое городовых. Другие двое подбежали к телефону, – он висел тут же в передней. Видно было, что роли распределены заранее опытным в таких делах режиссером. Остальные толпою ввалились в гостиную. Полицейский пристав вытянул шею и, краснея напряженным лицом с вытаращенными глазами, закричал очень громко:
– Ни с места!
И самодовольно оглянулся на жандармского офицера.
Женщины и мужчины остолбенели на своих местах, словно изображая живую картину. Молчали и смотрели на вошедших.
Городовые, неловко держа ружья наперевес, топоча по паркету неуклюжими сапожищами, ринулись по комнатам. Они установились у всех дверей, смотрели на господ испуганно и сердито, неловко сжимали стволы винтовок и старались казаться похожими на настоящих солдат. Видно было, что эти усердные люди готовы стрелять в кого попало при первом же подозрительном движении: думали, что здесь собрались бунтовщики.
Все комнаты наводнились чужими людьми. Запахло махоркою, потом и водкою. Идя на обыск, многие выпили для храбрости: боялись вооруженного сопротивления.
Жандарм положил на рояль в гостиной объемистый портфель своего полковника. Жандармский полковник, выдвинувшись на середину комнаты, так что свет люстры почти прямо сверху падал на его крутой лысеющий лоб и на его русые пушистые усы, официальным тоном произнес:
– Где хозяин этой квартиры?
Он напряженно притворялся, что не узнает ни доктора Светиловича, ни других. А сам почти со всеми здесь был знаком. Доктор Светилович подошел к нему.
– Я – хозяин этой квартиры, доктор Светилович, – сказал он таким же официальным тоном.
Полковник в голубом мундире холодно сказал:
– Объявляю вам, господин Светилович, что я должен произвести обыск в вашей квартире.
Доктор Светилович спросил:
– Кто же вас на это уполномочил? И где у вас ордер на производство обыска?
Жандармский полковник повернулся к роялю, порылся в своем портфеле, но ничего оттуда не вынул и сказал:
– Предписание у меня, конечно, есть, не извольте беспокоиться. В случае сомнения, можете спросить по телефону.
Повернувшись к полицейскому приставу, полковник сказал:
– Потрудитесь собрать всех остальных в одну комнату.
Всех, кроме самого доктора Светиловича, заставили перейти в столовую. В столовой было теперь тесно и неловко. У обеих дверей, – из передней и из гостиной, – и в каждом углу стояли вооруженные городовые. Их лица были тупы, и вооружение их было ненужно и нелепо в этой мирной обстановке, – но от этого положение гостей было еще неприятнее.
Сыщик время от времени выглядывал из двери в гостиную. Он всматривался в лица. На его гнусном, белобрысом лице было такое выражение, точно он нюхает воздух.
В гостиной жандармский полковник говорил доктору Светиловичу:
– А теперь потрудитесь сказать мне, господин Светилович, с какою целью вы устроили у себя это собрание.
Доктор Светилович с ироническою улыбкою отвечал:
– С целью потанцевать и поужинать, больше ничего. Кажется, вы сами видите, что здесь все мирный народ.
Полковник говорил отрывистым, грубоватым тоном:
– Хорошо-с. Известны вам имена и фамилии всех, собравшихся здесь с указанною вами целью?
Доктор Светилович с удивлением пожал плечьми и сказал:
– Конечно, известны! Как же мне не знать моих гостей! Я думаю, и вы многих из них знаете.
Полковник попросил:
– Будьте любезны назвать мне всех ваших гостей.
Он вынул из портфеля лист бумаги и положил его на рояль. Доктор Светилович называл имена гостей, полковник их записывал. Когда доктор Светилович замолчал, полковник спросил лаконично:
– Все?
Доктор Светилович так же коротко отвечал:
– Все.
– Покажите ваш кабинет, – сказал полковник.
Вошли в кабинет и все там перерыли. Перерыли библиотеку, письменный стол. Интересовались письмами. Полковник требовал:
– Откройте шкапы, ящики.
Доктор Светилович отвечал:
– Ключи, как видите, на месте, в замках.
Он заложил руки в карман и стоял у окна.
– Потрудитесь сами открыть, – сказал полковник.
Доктор Светилович возразил:
– Не могу. Я не считаю себя обязанным помогать вам в производстве обысков.
Гордость наполняла его кадетскую душу. Он чувствовал, что ведет себя корректно и доблестно. Ну, что ж! – непрошеные гости и сами все открыли и везде шарили. Околоточный отбирал книги, которые казались подозрительными. Отобрали несколько книг, которые были напечатаны в России открыто и так же открыто продавались. Брали книги совершенно невинного содержания только потому, что в их названиях чудилось что-то крамольное.
Жандармский полковник объявил:
– Переписку и рукописи возьмем.
Доктор Светилович сказал досадливо:
– Уверяю вас, здесь нет ничего преступного. А рукописи мне очень нужны для работ.
– Рассмотрим, – сухо сказал полковник. – Не беспокойтесь, все будет в сохранности.
Потом перерыли все другие комнаты. Рылись даже в постелях, – нет ли оружия.
Вернувшись в кабинет, жандармский полковник сказал доктору Светиловичу:
– Ну-с, теперь потрудитесь показать нам бумаги стачечного комитета.
– Таких бумаг у меня нет, – возразил доктор Светилович.
Полковник сказал очень значительно:
– Так-с! Ну-с, господин Светилович, скажите нам прямо, где у вас спрятано оружие.
– Какое оружие? – с удивлением спросил доктор Светилович.
Полковник отвечал с ироническою усмешкою:
– Всякое, какое у вас есть, – револьверы, бомбы, пулеметы.
Доктор Светилович засмеялся и сказал:
– Никакого оружия у меня нет. Я даже с ружьем не охочусь, – какое у меня может быть оружие!
– Поищем, – многозначительно сказал полковник.
Перерыли весь дом. Конечно, не нашли никакого оружия.
В это время в столовой Триродов читал стихи, свои и чужие. Городовые тупо слушали. Они ничего не понимали, ждали, не раздадутся ли крамольные слова, но таких слов не дождались.
Полицейский пристав вышел в столовую. Все опасливо смотрели на него. Он сказал торжественно, словно возвещая начало полезного и важного дела:
– Господа, теперь мы должны подвергнуть всех присутствующих личному обыску. Пожалуйста, по одному. Вот вы пожалуйте, – обратился он к инженеру.
На лице полицейского пристава, изображалось сознание собственного достоинства. Движения его были уверенны и значительны. Было очевидно, что он не только не стыдится того, что говорит и делает, но даже не понимает, что этого следует стыдиться. Инженер, молодой и красивый, пожал плечами, усмехнулся презрительно и пошел в кабинет, куда показывал нескладным движением громадной ручищи с красною, ладонью становой пристав.
Попадья и в столовой нашла себе кресло. Но от этого ей не было лучше. Усаживаясь в своем кресле, она дрожала, как слабый студень. Побледневшими губами шептала она распропагандированной епархиалке:
– Иринушка, голубушка, нас ведь обыскивать будут.
Епархиалка Иринушка, тоненькая, свеженькая и красная, как только что вымытая морковка, от испуга двигала ушами, – способность, которой до слез и до ссор завидовали ее подруги, – и что-то шептала попадье.
Околоточный свирепо взглянул на попадью и на епархиалку и прокричал резким, слегка простуженным, похожим на петуший крик голосом:
– Покорнейше прошу вас не шептаться здесь.
Городовые с ружьями насторожились. Они мигом вспотели от усердия. Попадья и епархиалка помертвели от страха. Но епархиалка сейчас же и забыла свой страх и начала кипятиться. Может быть, даже тем сильнее закипятилась, чем больше была только что испугана. Слезинки блеснули на ее глазах. На лбу и на щеках выступили маленькие капельки пота. Так покраснело лицо, что уже не на морковку, а на мокрую свеклу стала похожа рассерженная девушка. Одна в этой комнате свежо и молодо негодующая, вся занявшаяся темным пламенем гнева, воистину прекрасная в своем простодушном раздражении, она закричала:
