Самшитовый лес. Этот синий апрель... Золотой дождь - Анчаров Михаил Леонидович
И Сапожников понял, что его начинает заносить в биологию. Это было в сорок восьмом году, и Сапожников ошибочно поступил не в тот институт, а кибернетика считалась адским порождением, придуманным для соблазна честных членов ученого профсоюза.
- Торопливость и бешенство - это у тебя от отца, - сказала мама. - Раньше, до войны, ты был другим… ты был гармоничным. Торопишься все. Я понимаю, конечно, - жажда жить. Хочешь все наверстать побыстрей.
- Это понятно, - ответил Сапожников. - Кто-то сказал - если бы Адам вернулся с войны, он бы в раю сорвал все яблоки еще зелеными.
- Впрочем, бабушка рассказывала, что и отец твой до гражданской войны был другим…
А при мне это был хотя и сентиментальный, но добрый человек, - сказала мама. - Это сочетание встречается редко, но все же встречается… Доброта предполагает терпение, а сентиментальность требует, чтоб сейчас, сразу же пришло добро, а зло было наказано. А это невозможно. И потому вы очень быстро разочаровываетесь и впадаете в священную ярость… Потому что доброта - это сила, а не слабость, и она самая трудная вещь на свете.
Вот как говорила мама. Сапожников только глаза таращил. Все в точку.
- Машины должны работать быстро, чтоб человек мог жить медленно, - сказал Дунаев.
- Тогда ему в голову такое придет, что он любую машину перекроет и отменит.
Опять в точку. Потому что Сапожников чувствовал - да, да, так, именно так.
Сапожников рядом с ними ощущал себя полным идиотом.
Мама в то время уже не вставала с постели, а Дунаев не вставал со стула возле ее постели, кроме тех случаев, когда его подменяла Нюра или Сапожников.
- Ма, а как отличить сентиментальность от доброты? - спросил Сапожников.
- Сентиментальность - это чувство, оно приходит и уходит… а доброта - это позиция, - ответила мама. - Пушкин такой был.
Да, это так. С матерью и Дунаевым Сапожникову неслыханно повезло.
- Мама, откуда ты все знаешь? - спросил Сапожников.
- Если бы я знала все, я бы не была одна, - ответила мама.
Глава 23
ДАРОМ ИСТРАЧЕННОЕ ВРЕМЯ
Сапожников приехал в Киев, потому что он придумал вечный двигатель.
Ну конечно же, колесо! Полый диск с хитростью.
Если внутрь запустить пары аммиака и начать вращать диск, то от центробежной силы аммиак начнет сжиматься. И если края диска охладить, то аммиак станет жидким. И если теперь приоткрыть косую щель на краю диска, то аммиак выплеснется реактивной струей. Потому что, становясь паром, начнет вращать диск. А если пар этот собрать и снова охладить, то можно снова напускать его в диск, и диск будет вращаться. И никакой вони, никаких газов выхлопных и никакой траты горючего, потому что ничего не горит. Замкнутый цикл. Собирать, охлаждать, сжимать центробегом, выпускать в камеру - и все сначала. Откуда берется энергия? От малой разницы температур между воздухом и водой, или для автономного двигателя использовать холодильную трубку, ну, это отдельная проблема, не Сапожников ее выдумал. Кому интересно, могут посмотреть в справочнике.
Это принцип. А конструкции могут быть разные. Сложность в многочисленности точек разогрева и охлаждения, которые никак не удавалось скоординировать в расчетах.
Где греть? Где охлаждать? Как отделить одно от другого? И это запутывало конструкцию и термодинамические расчеты.
Проще было изготовить, искать в материале, на модели. Но для этого нужны были база и деньги. Пугало, казалось чересчур просто и чересчур похоже на вечный двигатель. Хотя источник энергии был. Только не верили в его доступность и силу.
Вся новинка была в диске и вращении.
А Сапожников придумал это по аналогии с сердцем. Оно сжимается, выплескивает струю крови, которая энергетически обогащается в легких и снова возвращается в пульсирующее сердце.
Он вообще считал этот цикл универсальным, считал его аналогом и микро-, и макро-, и мегавселенной и всюду искал пульсацию: выплеснутый поток - обогащение - возврат к пульсирующему двигателю.
Сначала были компрессоры, которые жрали много энергии. Диск и беспроигрышное центробежное сжатие пришли потом.
Мы все объяснили на пальцах. Кому интересно, тот прочел. Кому неинтересно - пропустил.
Идем дальше. Дальше нормально - про войну и про любовь, характеры, конфликты, все, что положено, все как у людей.
В ресторане гостиницы сидели люди и разглядывали тех, кто вновь приходил.
Еда шла вяло, музыки еще не было, и новенькие проходили под взглядами тех, кто пришел раньше, как члены президиума на сцену. Официант показывал им, куда сесть, и они тоже начинали глазеть на новичков, притворяясь старожилами.
- Все как на совещании, - сказал Сапожников. - Специалист от неспециалиста отличается тем, что раньше за столик сел.
У Сапожникова глаза слипались.
Барбарисов сказал, что пить не будет, но потом сказал, что будет пить.
Сапожникову хотелось спать, и скатерть была как фанера, и салфетка фанерная. Да еще галстук. Он опять начал носить галстук. Он думал: "Вот, может быть, музыканты придут, тогда я встряхнусь".
- Пошли с нами в гости, - сказал Сапожников официантке. - Мы куда-нибудь пойдем, и вы с нами.
- И еще "столичной" бутылку! - прокричал Барбарисов, потому что стало совсем шумно.
- Мало, пожалуй, - сказал Васька.
- Я пить не буду, - сказал Сапожников. - Я засну.
- Я по гостям не хожу, - сказала официантка. - Я дома сижу. Мне гости - вот они у меня где, гости. Сегодня КВН будут показывать. Наш город с соседним сражается.
"Капитаны, капитаны, мы противника берем улыбкой в плен"… "Столичной" не будет, будет "российская". А вы веселые.
- Ну, как ты ко всему этому относишься? - спросил Сапожников у Барбарисова.
- Все прекрасно, не кисни, Сапожников. Все прекрасно. И минеральной парочку…
Мы напишем манускрипт, и все будет прекрасно.
А потом они наперебой стали говорить официантке комплименты в развязной форме и выпендривались друг перед другом.
- У вас что, неудача какая-нибудь? - спросила она.
- Мы сами этого еще знаем, - ответил Барбарисов.
Тогда она ушла. Ноги у нее были красивые, бедра у нее были красивые, и все посетители провожали ее отрицательными глазами.
- Знаем, - сказал Сапожников. - Скорее всего, удача. Но противная. Мы доказали свое "я". Всех там расколошматили, и решено продолжать работу. Хотя и они и мы понимаем, что никто больше этим заниматься не станет, и нас спустят на тормозах.
Правильно я говорю? И самое главное - я рад, что все рухнуло. Только времени жаль и самолюбие страдает.
- Не только времени, - поправил Барбарисов.
И видно было, как он жалел, что связался с Сапожниковым и поставил не на того коня. Ему было стыдно, что он так опростоволосился, и поэтому он улыбался ласково. И еще его раздражало, что Сапожникову было наплевать на поражение.
Получалось, что Сапожников не тонул, и Барбарисов не стоял на берегу, и сочувствовать было некому, и от этого Барбарисов был не в порядке. Получалось, что Сапожников всех облапошил - не страдает, и точка.
Конечно, совещание кончилось крахом всей барбарисово-сапожниковской затеи.
- В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань, - сказал профессор Филидоров. И Сапожников понял так, что трепетная лань - это Барбарисов или, в крайнем случае, он, Сапожников, но оказалось, что Филидоров имел, в виду себя.
Он лань. Потому что Сапожников в ответ на простые вопросы мямлил и раздражающе нарушал тон демократической бодрости и деловитости - папиросы "Казбек", товарищи, откройте фрамугу, короче, будем придерживаться регламента, Василий Федорович хочет сказать, не хочет? Переходим к следующему вопросу. А на вопросы сложные, где сам черт ногу сломит, где в загадочной полутьме мерцал профессор Филидоров, освещая собравшихся улыбкой чеширского кота, - на эти вопросы Сапожников отвечал с легкомысленной радостью и неприлично четко. И вот пожалуйте: Филидоров - трепетная лань.
