В свободном падении - Антон Секисов
Я снова вспомнил мрачную бездну на старом рисунке Киры. Бездну, пожирающую пространство вокруг себя, огромную, чёрную, манящую непреодолимо.
— Проходите в середину салона! — проорал мне кто-то в ухо. — Проходите в середину салона! Там у вас это… полно ещё места.
Я, не оглянувшись, послушно убрал руку с поручня и прошёл дальше. За окном автобуса не было видно ничего — только те же каменные лица сидящих и стоящих людей, прижавшихся друг к другу, отражённых в жёлтом свете. Почему в общественном транспорте так много некрасивых людей? Куда они держат путь и откуда?.. В этот момент взгляд мой оцарапало недобрым, холодным противоположным взглядом. Взгляд этот встретился со мной, сверкнул на момент и потух, скрылся в общей тупой отстраненности автобусного салона. Но одного момента хватило, чтобы его опознать — это был колючий взгляд восточной красавицы Наргиз. Она, без сомнения, заметила и узнала меня, но отвернулась, сделала вид, что не узнала и не заметила. Я не стал окликать её через весь автобус, понимая, что такая внезапная публичность может быть ей неприятна. Я отвернулся к окну и соорудил точно такую же, как и у всех остальных, тоскливую мину. Так мы и ехали ещё некоторое время, смотря в разные стороны, а потом вышли на одной остановке. Наргиз стояла у дверей и выпорхнула из салона быстро и изящно, я же, прежде чем оказаться на воле вслед за ней, мучительно продирался сквозь пассажирские тела, расступавшиеся передо мной, как пластилин, с тягучей покорностью.
Я перепрыгнул пару луж и оказался перед ней, раздавив свежую грязь ботинками.
— Наргиз, привет! — провозгласил я, с трудом удержавшись от странного порыва раскинуть при этом руки и полуприсесть, как фокусник после неожиданного появления.
Наргиз шла быстро, но с готовностью остановилась и с готовностью отозвалась: «Привет». И ещё, посмотрев куда-то в район моей правой подмышки, добавила: «Рада тебя видеть». И двинулась дальше.
— И я тебя, — я пошёл за ней, заложив руки в карманы. Было свежо и тускло, пели неизвестные птицы, солнце, которому уже следовало б закатиться, всё не закатывалось, висело просто так, какое-то неживое, словно задохнувшееся под мутной небесной плёнкой. Загнанные дворницкой лопатой за тротуар, лежали хлипкими взбитыми студнями острова чёрного снега.
Мы шли между двух высоток, громко хлюпая по воде.
— Ты идёшь домой? — спросил я, совершенно не представляя, что ещё спросить. Она кивнула, едва улыбнувшись. И потом ещё зачем-то, после длительной паузы, сказала внятно: «Да, иду домой».
Мы молчали, продолжая движение. Параллельно нам уютно журчала грязная вода из канавы в канаву.
— Как твои дела на работе? — спросила Наргиз меня, вскинув тонкую насмешливую бровь. её брови, кажется, только и были созданы для того, чтобы взмывать вверх в этой недоброй насмешливости. Я напрягся, подумав о том, что Наргиз снова каким-то образом собралась припомнить мне моё пиво. Не успел я соорудить максимально скупой и суровый ответ, как Наргиз вдруг дёрнулась всем телом, потеряв равновесие — каблучок как конёк лихо скользнул по сопливому льду, и моя спутница упала бы наверняка в расползшуюся грязь, если б я не успел ухватить её под локоть и за талию, обеими руками. Я подхватил её, чуть не упав вдвоём с ней, но устоял всё же.
Наргиз, густо раскрасневшаяся, поблагодарила меня, когда я отделил свои руки от её тела. Я задержал их чуть дольше, чем следовало, но не намного. Я чувствовал, с Наргиз шутки плохи.
Ну а мы двинулись дальше, теперь медленней и внимательней.
— Спасибо, что разрешил переночевать Майе у себя, — обронила Наргиз мимоходом.
— Не за что, — я посмотрел на Наргиз пристально, пытаясь угадать выражение её лица. Выражения никакого не было.
— Мне было совсем несложно, — добавил я. — Вообще, если что, обращайся.
— В каком смысле?
Я чувствовал, что развивать эту тему не следует, но всё же начал мямлить малопонятно: «ну, хм… если кто-то из твоих подруг… вдруг…»
— Что, кто-то из моих подруг? — живо отреагировала Наргиз. Она остановилась, смотря мне в глаза. Её глаза, большие и чёрные, беспощадно смеялись надо мной.
— Да ничего… — я погрустнел. — Вот, перепил на работе пива, теперь несу всякую чушь. Не обращай внимания.
Она кивнула. Где-то поблизости каркнула ворона, громко и вызывающе. В одном из глянцевых научно-популярных журналов, подсунутых мне Олегом, я прочитал, что, когда ворона каркает, она испытывает сильнейшую мозговую боль. Но при этом она всё равно продолжает каркать, вновь и вновь. Она каркает всю жизнь, вероятно, назло людям.
Снова заныла рана на руке, натёртая курткой. Я задёрнул рукав и почесал её. От этого рана заныла ещё сильнее.
— Что это у тебя? — спросила Наргиз вполне безучастно.
— Да так, поранился на работе….
— Чем?
Я рассказал ей, как обжёг руку.
— Вот оно что… — она непонимающе кивнула. — А зачем?
— Сложно объяснить. Это было что-то вроде творческого порыва. Я почувствовал, что так было нужно, в ту минуту…
Она остановилась у одного из подъездов. Видимо, это был её дом. «Она живёт слишком близко от остановки» — подумал я раздражённо.
— Вы играете панк-музыку, да? — Наргиз повернулась к подъезду спиной, поведя хрупким плечиком. С плечика упала, как бретелька, одна из ручек кожаной сумки.
— Я не люблю этих клише, — я поморщился. Но не от вопроса, а от вновь проявившейся боли. — Мы играем просто гитарную музыку. Можно сказать, мы играем рок.
— Вообще-то мне нравится рок… раньше я слушала «Кино», «Аквариум». У меня их диски лежат до сих пор, пылятся где-то…
— А сейчас ты что слушаешь?
— Ну, я, наверное, больше люблю джаз. Это красивая музыка. Недавно я ходила с подругами на концерт в Доме музыки. Было очень приятно: хорошая атмосфера, люди… Хотя никто не поджигал гитар…
— Джаз — это же для позёров, — сообщил я недовольно, зачерпнув носком ботинка из лужи грязной воды.
— Чего? — она не поняла.
— Ну, для унылых снобов, которые считают, что разбираются в музыке. В джазе нет ни куража, ни страсти, один импровизационный выпендрёж. — И тут я встал в неестественную позу, пытаясь изобразить типичного джазового музыканта, каким я его видел. Я надул губы и, смахнув волосы со лба, произнёс с нудной, как я полагал, типичной интонацией джазового музыканта. — Посмотрите на меня, я джазовый музыкант. Я сочиняю музыку прямо на сцене, смотрите, какую непонятные и заковыристые мелодии я умею извлекать из своего саксофона. Достаточно ли они непонятны и заковыристы для вас?..
И тут я встал в прежнюю позу, как бы вернувшись в своё нормальное состояние и нормальным своим голосом сказал: «Лучше сочини хотя бы одну
