Десятые - Роман Валерьевич Сенчин
Одна, другая глянули на него, но без улыбок, как-то слишком серьезно. «Видимо, не привыкли еще к вниманию, – усмехнулся про себя Бурков и добавил: – Ничего-о».
Они катались, приседая, растягиваясь. Готовились…
С кем будут играть, Бурков понять не мог. Сосчитал, их было семнадцать, все в одинаковых серых толстовках… Решил узнать.
Подошел к девушке, которая хоть и была в коньках, но стояла на краю катка – не разминалась.
– Извините, а что сейчас будет? Матч?
Девушка вблизи оказалась уже совсем не девушкой – ей было явно за сорок, лицо в частых, какие бывают у увлекающихся диетами женщин, морщинах.
– А что? – отозвалась она вопросом.
– Так, интересно.
– Это – тренировка. Будет и двухсторонка… наверное.
– Ясно… Скажите, а это юниорская команда, да? Любители или уже на профессиональном уровне?
Женщина как-то с подозрением посмотрела на Буркова. И снова ответила вопросом:
– А что?
– Да так… Просто интересно.
– Что тут интересного – занимаются девочки и занимаются. Вы же не скаут?
– А? – Бурков не сразу понял. – А, нет, хм, я не скаут.
– Ну так и что?.. – И женщина отвернулась.
Ее тон раздражал, подозрительность разрушала хорошее состояние, пачкала хоть и грустноватые, но приятные воспоминания.
Бурков отошел, глянул время. До следующей электрички оставалось тридцать пять минут. «Еще постою минут десять, а потом надо выбираться». Уже и солнце стало прятаться за стоящие за стадионом многоэтажки…
Девушки нарезали круги, и одну из них, когда проезжала мимо, Бурков узнал – та невысокая, плотненькая. Но сейчас, на коньках, без пуховика, она казалась стройной, некоторая полнота превратилась в фигуристость.
На мгновение они встретились глазами, и в ее взгляде Бурков заметил тревогу.
– Побед вам! – решил подбодрить.
Раскатавшись, команда, по знаку той женщины, с которой пытался поговорить Бурков, подъехала к ней. «Тренерша, скорее всего». Подошли и двое мужчин. Тоже, наверное, из тренерского штаба. О чем-то стали разговаривать.
«Установку получают», – объяснил себе Бурков.
Удивление вызвало то, что почему-то то одна, то другая девушка, то мужчины оглядывались на него. Потом мужчины направились в его сторону.
«Сейчас опять начнут выяснять – скаут я или так». И за те полминуты, пока они подходили, Бурков успел представить себя специалистом по открытию спортивных талантов. Ездит по таким вот точкам на карте и привозит в Москву будущих чемпионов…
– Молодой человек, – обратился к нему совсем не похожий на бывшего спортсмена или на тренера дядька в болотного цвета бушлате, – вы тут по какому вопросу?
Вид у подошедших был недружелюбный. И Бурков почувствовал, что заводится.
– А вам нужно докладывать? Это, как я понимаю, не частная территория.
– Это стадион.
– И что? Вход, кажется, свободный.
– Что вас здесь интересует? – суше и жестче спросил дядька; второй, лет сорока, напоминал то ли боксера, то ли обычного уличного бойца, и он молчал нехорошо – такие разговаривают с трудом, предпочитая вместо слов применять кулаки.
– Смотрю вот, – по возможности миролюбивей ответил Бурков.
– На что?
– Вот… – кивнул в сторону льда.
– На девушек?
– Ну да. А что?
– А то, что нечего.
– Хм! В каком смысле?
– В том, что можно и в полицию, – дядька говорил со все возрастающей жесткостью, отрывисто, косноязычно, тоже, наверно, не умея выражать свои мысли. – Пусть там проверят.
Буркова же, наоборот, после некоторого страха перед вторым, напоминающим боксера, стал веселить нелепый диалог.
– Что они проверят?
– Ну, это… – На мгновение дядька замялся, но после этого уже прорычал с настоящей ненавистью: – На предмет педофилии! Подмигивать, махать!
– Вы что – х-ха! – не в себе?! Какая педофилия? Мне нравится хоккей с мячом…
– Там выяснят, что тебе нравится.
– Не тыкай! – зарычал и Бурков.
– Чё, – подтолкнул дядьку похожий на бойца, – звонить в отдел?
– Да надо. Вишь, не хочет понимать.
Похожий на бойца достал телефон, стал в нем что-то набирать.
Поняв, что объяснять бесполезно, а если он еще задержится, продолжит спорить, то это может вылиться в драку, а там полиция, одуревшие от безделья сержанты и лейтенанты, допросы, протоколы, Бурков развернулся и пошел в сторону автобусной остановки.
Словно бы защищаясь от оскорбления, какое сейчас нанесли, шептал ответные оскорбления:
– Идиоты! Кретины тупые! Сами вы педофилы! Ур-роды! – И одновременно подсчитывал, через сколько может оказаться в своем кабинете.
Скорей бы, скорей бы…
2013
Помощь
Деревня делилась на старую и новую части. Сначала въезжаешь в старую, а дальше, за березовой рощей и речкой, – начинается новая.
Раньше, когда-то давно, старой была та, которая теперь считалась новой, но к тому времени, когда там стали строиться дачники, и следов от прежних дворов не осталось. Вынимались из архивов кадастровые планы, по ним выделяли участки нынешним владельцам. И в этой части деревни появились летние скворечники, кирпичные и брусовые коттеджи… Пять лет назад, после получения нескольких премий, заключения договоров на выпуск книг в европейских издательствах, здесь стал строиться и Трофим Гущин. Решил создать в самой что ни на есть сердцевинной России – почти на равном расстоянии от Москвы, Нижнего Новгорода и Ярославля – родовое гнездо. Просторный бревенчатый дом, семнадцать соток земли…
Трофим любил это не очень живописное – равнина, прутник в лощинах, редкие чахлые перелески, малолюдье, – но надежное какое-то, укромное место. Даже несколько километров разбитого, заболоченного проселка, который словно бы защищал, не пускал к дому всех подряд, были ему по душе. И когда кто-нибудь из гостей начинал ругать ямы и кочки, Трофим с улыбкой объяснял: «Норма-ально. Такие дороги не раз спасали Россию».
В детстве он злился на родителей за такое имя. Когда слышал «Трофим!» – вздрагивал, будто ударяли. Все вокруг Саши, Сережи, Игори, а он такой вот, необычный, выделяющийся. Потом изредка стали появляться другие Трофимы, в моду вошли Никиты, Егоры, Глебы, Даниилы и Данилы, Прохоры, Макары, и он перестал удивлять своим именем… А позже имя-фамилия «Трофим Гущин» оказалось большим подспорьем к одаренности в писательской судьбе. Куда тяжелей запомниться, выделиться из дивизии пишущих, скажем, Андрею Иванову или Сергею Попову… Недруги даже пускали слух, что «Трофим Гущин» – это псевдоним; пару раз, выходя из себя от таких вопросов, Трофим доставал паспорт, позволял сфотографировать страницу с его именем, фамилией, отчеством, местом рождения: «деревня Воскресенка Сасовского района Рязанской области». «Теперь этой деревни нет, – добавлял. – Трава по пояс. А до конца восьмидесятых школа была, мои родители в ней работали».
Неподалеку от родной Воскресенки – километров сорок – Трофим и решил строить родовое гнездо. Долго изучал карты
