Завтра были письма - Елена Николаевна Ронина
Именно так и случилось: там, куда шла Слава, все было явно не то и не так. Майер грустно вздыхал у нее за спиной.
– А что вы ищете?
– Ничего, так смотрю. Может, идея какая придет в голову.
– Когда я хожу по магазинам, я всегда четко знаю, что мне нужно.
«На то ты и немец, – подумала Слава. – На то я и женщина, имею право».
– Мне самому близок стиль Джеймса Бонда.
– А я это сразу поняла, – обрадовалась Слава.
Майер расхохотался до слез, и Славе стало неловко: опять сморозила глупость.
– Нет-нет, ничего, я просто не думал, что это так заметно. – Майер снял очки и вытер выступившие слезы. – Костюм Бонда – это свой неповторимый стиль, определенный крой костюма, если вы заметили. Всегда узкий пиджак с подчеркнутой талией, более мягкая линия плеча. Понимаете, Бонд ведь не гонится за модой. Никогда! Стиль Бонда – это непринужденная классичность, сдержанность, элегантность. Ничего крикливого и вульгарного. Я надеваю свой костюм, и он становится моим оружием! А вот! – Майер радостно выхватил вешалку с грязно-голубым, в полосочку, свитером. – Фрау Карелина, мне кажется, вам пойдет.
– Наверное. Но какой-то он невзрачный, никогда внимания бы не обратила… – Слава высказала свое мнение и тут же получила в ответ снисходительный взгляд.
– А вот это и есть настоящий шик. Носить невидные, казалось бы, вещи, которые очень и очень дороги! Ну если уж начистоту, то у «Миссони» просто так сложилось. Компания с самого начала закупила станки, которые могли делать ткань либо однотонную, либо в полосочку. А нужно было срочно готовить коллекцию к показу. Вот они и подготовили из того, что было. И вдруг – оглушительный успех. Модельеры решили сделать этот стиль своей фишкой.
– А это «Миссони»?
– Угу! – многозначительно кивнул Майер.
Слава незаметно развернула к себе ценник.
«Мама!!!»
– Да мне его и носить не с чем. В следующий раз.
– Подумайте, фрау Карелина, может, примерите все-таки? У нас дома шторы «Миссони», очень элегантно.
Шторы?! Сколько же могут стоить такие шторы?! И рейтинг Майера опять полз вверх.
* * *
Он провожал ее в аэропорту. В первый раз за три дня взял за руку и долго не отпускал.
– Наверное, говорить ничего не нужно?
– Я не знаю…
Слава и правда не знала. Она растерялась и была совершенно сбита с толку. Майер вел себя корректно-отстраненно, везде платил сам. Во время переговоров, которые они проводили совместно, помогал Славе советами, потом еще подсказывал, что и где можно форсировать, а что отпустить, многое рассказывал из того, что известно ему из собственных источников. Обычно бизнесмены такую информацию друг другу не дарят.
Майер одновременно показывал, что отношения их совсем даже не из разряда рабочих, а с другой стороны, никаких граней дозволенного не переходил. Слава в напряжении ждала: когда же?! Но ничего не случалось. Наоборот, как только она сама шла ему навстречу, он тут же закрывался в своей раковине, и ей казалось: померещилось, ничего такого не было. Обычная рабочая командировка. Майер увидел в ней достойного партнера и профессионально играет теперь на ее поле. Ничего личного, не нужно ничего выдумывать.
И вот это прощание. Бесконечное пожимание руки, слезы в глазах.
– Запомните, у меня никого нет, фрау Карелина, никого.
И глаза как у больной несчастной собаки.
* * *
К самолету Слава отправилась на ватных ногах, всю дорогу тупо смотрела в иллюминатор, на витиеватые облака, думая, как хорошо вот так просто сидеть. Ты летишь в самолете, от тебя ничего не зависит, пилот рассказывает о маршруте, официанты с улыбкой говорят, что курица закончилась (понятное дело, она же сидит в двадцать втором ряду), то есть даже и не нужно думать, курица или рыба. Рыба, все решили за нее первые ряды. Смотри себе на солнечную вату облаков и вспоминай сказку про Конька-Горбунка.
Почему-то вид из иллюминатора всегда напоминал Славе именно эту сказку Ершова и роскошную книжку с картинками Кочергина, где Конек-Горбунок был способен летать над облаками. Ей не хотелось думать о том, что ждет впереди, а о том, что случилось с ней в Висбадене, она вспоминать была просто не в состоянии, определив для себя ситуацию одним словом: абсурд.
* * *
От аэропорта до дома добиралась долго, приехала уже поздно вечером. Саввы дома не оказалось. Слава не успела даже подумать о том, где носит ее мужа, как раздался телефонный звонок.
– Славочка, уже дома, милая?
– Здравствуйте, Татьяна Львовна, только вошла.
– Устала, наверно?
– Спасибо, немного. – Слава специально выдерживала паузу, давая возможность высказаться свекрови. Ясно, что та ждет вопросов, а может, даже упреков, мол, где носит ее мужа. Слава решила не дать возможности старой интриганке разразиться упреками и выводами.
– Я вот что хотела сказать… – Татьяна Львовна закашлялась.
– Слушаю вас, Татьяна Львовна. – И вдруг у Славы упало сердце. Не зря говорят – сердце-вещун. Сначала чувствует сердце, а потом уже информация идет в голову. Где-то она читала, что информацию воспринимает мозг. Это не так. Она поступает из сердца. И вот сейчас оно ей говорило: «А твоего мужа нигде не носит. Его просто уже унесло».
Она поняла, о чем хочет сказать ее любимая свекровь, и почему-то вдруг стало так плохо и обидно… Ее бросили, муж от нее отказался, выбрал из них двоих мымру-мамашу. Ну почему? Ведь много же было хорошего, зачем же так. И зачем подсылать мамочку? Они прожили вместе почти семь лет.
– Вот что, милая. Не будем ходить вокруг да около. Саввочка переехал ко мне. – Театральная пауза. Слава уже глотала слезы на другом конце трубки, она все равно ничего не могла ответить. – Ты здесь?
– Да. – Слава постаралась, чтобы голос прозвучал как можно тверже.
– Ну-ну, не надо. Ну ты же знаешь, ты совершенно не подходила Савве.
Слава мгновенно пришла в себя. А чего это она тут пытается рыдать? Действительно. Надо же думать сейчас о счастье дорогого всем Саввы. При чем здесь Слава и ее переживания? Человек же погибает. Слава богу, забрала его сердобольная мамочка, и теперь все в его жизни наладится.
– Всего хорошего! – отрезала Слава и хлопнула трубкой об аппарат.
Глава
26
Вот и закончилась ее поездка в Висбаден. Восемь лет отделяли Славу от той жизни. Сколько всего произошло тогда! Вся жизнь ее дала крен. Нельзя сказать про поворот, поворот случился уже потом. А сначала был именно крен, когда
