Александр Викорук - Христос пришел
Со стороны улочки долетели еле слышные шаги. Словно капли, они мерно падали в тишину, потом замерли рядом, скрипнула дверь
- Здесь остановился Иошуа из Назарета? - донесся глухой мужской голос, скованный ночным оцепенением.
- Здесь я, - откликнулся Иошуа и торопливо сошел во двор.
Перед ним возник темный силуэт.
- Идем в дом, - прервал молчание Иошуа и, открыв дверь, шагнул в комнату, где в углу слабо желтел огонек светильника.
- Мое имя Никодим, - сказал мужчина, осторожно затворяя за собой дверь. - Сегодня видел тебя в храме.
- Рад, что ты пришел. - Иошуа присел на подстилку в углу около светильника и указал рукой на место напротив. Он окинул взглядом добротный плащ пришельца, дорогие сандалии. - Вижу, тебе не просто дался приход ко мне. Рад за тебя, счастлив буду разделить твою радость.
- Не думал, - произнес ошеломленно Никодим. - Ты говоришь о радости? Какая радость? - Его лицо замерло, он изумленно смотрел на Иошуа. - Думал, разделишь мою скорбь.
- Радость дает жизнь человеку, - тихо, понизив голос, сказал Иошуа. Не покидает его на тернистом пути жизни и награждает его, если правильно выбрал тропу к свету.
Мужчина тяжело молчал, потом наклонил голову, его лицо исказила судорога боли. Он торопливо закрыл глаза рукой. В тишине он задавленно простонал.
- Доверься мне, - сказал Иошуа, - помни: человек с болью и страхом оставляет лоно матери... с болью и страхом душа покидает смертное ложе.
Никодим сидел тихо, потом отер ладонью мокрые глаза, вздохнул протяжно.
- С детства твердили мне, что в жизни я хозяин... Меня почитают, я богат. Взял в жены добрую девушку из хорошей семьи, у меня хорошие дети. Но умер любимый старший сын, дочь отдали за богатого жениха, а помутилась разумом и покончила с собой. С женой начались припадки страха... она боится меня до судорог, до рвоты. Это страшно. Взгляд мой, прикосновение руки убивают ее. В безумии она изменяет мне с моим слугой... - Он замолчал, согнувшись. - Скрываю от всех, сам прячу их... Не могу по закону поступить. Мое сердце разрывается от боли за нее. Люблю ее , помню, как дарила меня счастьем, нежностью, как в ее руках смеялись наши дети... - Он уткнулся с плачем в ладони, а когда успокоился, сказал: - Не могу желать ей смерти.
На некоторое время воцарилась тишина, слышалось лишь измученное дыхание Никодима.
- Помогу тебе, - наконец сказал Иошуа. - Ночью вы - трое - должны отправиться с мехами к источнику Гион, наберите воды - кто сколько сможет нести. С этой водой идите сначала на кладбище, где ваши дети. Когда придете, пусть каждый посыпет себя землей с могил детей ваших, а потом пусть жена твоя посыпет вас двоих и себя. Затем идите с водой на гору Масляничную, так, чтобы к рассвету быть на вершине. С первыми лучами солнца пусть каждый обольет себя и друг друга водой из мехов. Пусть каждый принесет воды, сколько сможет нести. - Иошуа помолча. - Потом слуге купи дом, обеспечь ему дело, которое прокормило бы его. Твои мучения кончатся.
Никодим взволнованно смотрел на Иошуа, потом сказал с радостью:
- Все сделаю, благодарю тебя. - Он вздохнул. - Ты снял тяжесть с сердца моего. Но скажи мне: почему мир наш так жесток? Почему люди ненавидят друг друга больше, чем кровожадные звери себе подобных?
- Потому что слаб человек, как младенец, и страх его терзает и уничтожает. От того хватается за камень да нож, чтобы страх свой уничтожить. А не знает, что сам он сильнее любого зверя и крепче железа меча.
- Неужто?
- Сам гляди вокруг.
- Ты поселяешь сомнения в душе, лишаешь опоры.
- Вручаю крепкий посох, чтобы привел тебя к истине. Сомневайся - и будешь идти, иди - и достигнешь цели. Ничего не видит тот, кто думает, коль родился, значит, ждет его только смерть. Может еще родиться в ином мире света и радости.
- Каждый? - удивился Никодим.
- Не каждый муж и жена детей имеют.
- А дети мои? - спросил Никодим. - Никогда... никогда не увидеть мне их?
- А не с ними ли ты говоришь, когда просыпаешься утром, не о них ли печешься, когда занят делами?.. Любовь твоя породила их, любовью твоею они и живы.
- Прав ты, прав, верю... - его лицо осветилось счастьем. - Но хочу предупредить тебя. Зло замышляется против тебя. Берегись!
Иошуа посмотрел на взволнованного Никодима, а потом тихо спросил:
- А способно ли зло убить твою любовь к детям, к жене твоей?
- Нет, - Никодим покачал головой.
- Зло бессильно... потому что смертно.
***
Как только выдалось немного свободного времени, то есть малыш не болел, хорошо кушал и сладко заснул, а жена пришла в отличное настроение, и был запас пеленок, тут же Елисей сказал Ларисе, что ему надо съездить к Миколюте, вернуть рукописи Фердинанда. Жена поморщилась, но благодушие крепко владело ею, и она согласилась.
Собственно, возвращение рукописи было только поводом. Главное - он хотел сказать Миколюте, что знает стукача, принявшего столь энергичное участие в его судьбе. Конечно, были смутные колебания: стоит ли ворошить былое, воскрешать прошлые мучения? Но быстро победила мысль, что всякое неведение и незнание гораздо хуже самой горькой и некрасивой правды. Лучше знать, как устроена подлость, чем она питается, как сколочены ее внутренности, как по ее вонючим жилам течет зловонная жижа предательства.
Дом Ильи Ефимовича пребывал все в том же затрапезном виде. Посеревшие от пыли, давно не крашеные стены. Отощавший от тягот перестройки серый кот, тусклыми зелеными глазами дико взирающий на белый свет из-под проржавевшего остова допотопного "Запорожца", волнообразные стертые ступени лестницы, в которых ступни тонут, как в подушку.
Илья Ефимович встретил его оживленно, радостно засуетился, приглашая в комнату. Потом огорченно заохал, запричитал, что вот, нет никакой возможности напечатать ни строчки из рукописей Фердинанда.
- Закон надо такой принять: умер писатель, пусть самый завалящий, но напечатайте хоть пару страничек... для родственников пусть.
- Ну, это на машинке можно отпечатать, - предложил Елисей.
- Вы не понимаете. У каждого текста - своя магия. Рукой напишешь одно, на машинке надолбишь - другое. А уж совсем чудо, если типографский станок да бумага хорошая. Автор, он и шрифтом полюбуется, и запах краски сладострастно вдохнет. Культура это, батенька! - возвысил голос Илья Ефимович. - Нет ее у нас, вот беда откуда! Умер, свалили в яму, напились - и забыли. А следом пустыня придет. В древней Азии разрушенные войной города пожирала пустыня. Может, пустыни на земле - это умершие без следа цивилизации?
- Следы бытовухи, - мрачно заявил Елисей. - Один и тот же вечный сюжет. Представьте. Дядя укокошил папашу любимого племянника, женился на мамаше. Племяш узнал случайно, мучался, пил. Потом при совместном распитии прикончил дядю утюгом. Допил остатки, отключился и захлебнулся блевотиной. Соседи вызвали милицию. Те пришли: море крови - сказали: бытовуха.
Миколюта рассмеялся:
- Шекспир, видно, не служил в милиции, наверное, поэтому дофантазировал эту историю до трагедии. Мне кажется, дружок, у вас слишком тяжелая жизнь.
- А у кого она легкая?.. Видели кого-нибудь, кто сказал бы: живу легко, доволен зарплатой, работой, женой? Денно и нощно некто под "крышей" государевой воли убивает пап, племяшей, мальчиков - и хоть бы что. Пятнадцать тысяч в Афганистане, полтора миллиона "моджахедов" - убийцы окопались под кремлевской стеной. Трое - в августе путча. Убийцы неизвестны. Две тысячи там, двадцать - за соседней горой. Ничего, живем. Может, пора сказать: баста! Разобраться. А если трудновато сразу - выпить для очищения горизонта мыслей.
- Нет, - Миколюта покачал головой, - если ума не хватает, живи, как природа положила: вкалывай, детей разводи, строчи романы... Глядишь, на вспаханном поле родится что путное, а над романом хоть кто-то слезу проронит, придумает более толковое, может, кто и догадается о главном.
- Предайся естественному отбору, - продолжил Елисей. - Плодись, хорони покойников... набальзамированная мумия - такое мерзкое зрелище, даже ужасное. Может, и рукописи похоронить надо? А что? Наступит второе пришествие - все достойное, не сотлевшее, восстанет к жизни.
- Ах, вы, скептики, лентяи, - засмеялся Миколюта. - Так все можно оправдать. Есть анекдот. Провалились в слоновую могилу пессимист, реалист и оптимист. Пессимист говорит: давайте сидеть - все равно умрем сейчас или потом. Реалист говорит: давайте ждать, сегодня или завтра притащат слона хоронить, и нас достанут. А оптимист сказал: пусть пессимист встанет у стенки, ему на плечи заберется реалист, я встану на реалиста, вылезу из могилы, найду веревку и потом всех достану. А почему ты должен вылезти первым? - спросили его. А он отвечает: пессимист угробит любое дело, реалист скажет, что за все надо платить и потребует деньги. А я вытащу вас в надежде, что вы меня поблагодарите.
Илья Ефимович захихикал и пошел на кухню за чайником, который закипел и яростно стал пыхтеть и брызгаться на плите. А когда вернулся, сказал:
