Собрание сочинений. Том 3. Жак. Мопра. Орас - Жорж Санд
Но чем больше выказывала она величия и мужества, доброты и ума, тем яснее сознавал Орас, какое сокровище он потерял по собственной вине. Им овладело отчаяние, мрачная неукротимая гордость, которую могла бы породить подлинная любовь. Он отдался этому порыву с присущей ему страстностью. Марта в ужасе хотела уже позвать Олимпию и послать ее в театр за Арсеном, но Орас, выхватив кинжал — настоящий кинжал, — стал грозить, что убьет себя, если она не согласится выслушать его до конца. И тут он принялся описывать в свойственной ему манере, как ужасна и одинока была его жизнь без нее, как упорно стремился он забыть о ней в объятиях других женщин, какие блестящие победы он одерживал и как ни одна не могла подарить ему хотя бы миг забвения. Он заявил, что едет в Рим, где бросится в Тибр, если не сможет исцелиться от своей любви; и после долгих тирад, столь прекрасных, что ему следовало бы приберечь их для своего издателя, он сделал ей совершенно безумное предложение: стал умолять, чтобы они вместе или бежали, или покончили с собой.
Марта слушала его с тем упорным недоверием, которое дается горьким опытом неудачной любви. Его поведение казалось ей нелепым, желания — преступными и низкими. И все-таки, хотя сердце ее было для него безвозвратно потеряно, она с ужасом почувствовала, что прежняя магнетическая власть этого рокового человека готова возродиться и его таинственное, сатанинское влияние, словно смертельный холод, проникает в ее жилы. Сердце ее сжималось, судорожная дрожь пробегала по рукам, которые Орас силой удерживал в своих; а когда он бросился на колени перед своим спящим сыном, когда, во имя этого невинного существа, соединившего их навеки, наперекор судьбе и людям, стал молить Марту о сострадании, она почувствовала, как в сердце ее просыпается злосчастная нежность к отцу ее ребенка — нежность, смешанная со снисхождением, презрением и жалостью. Орас увидел, как наполнились слезами ее глаза, как затрепетала от рыданий грудь; он крепко сжал ее в объятиях и воскликнул:
— Ты любишь меня! Любишь! Я вижу, я это знаю!
Но она вырвалась с неожиданной силой и, приняв отчаянное решение навсегда избавиться от своего злого гения, сказала:
— Орас, я недостойна вашей страсти, и вы должны поскорее от нее исцелиться. Я не смею пользоваться вашим уважением, зная, что вы платитесь за него своим покоем и достоинством. Я не заслуживаю ваших неумеренных похвал, я обманула вас; ваши подозрения были справедливы: это не ваш ребенок. Это действительно сын Поля Арсена, я была его любовницей и вашей одновременно.
Произнося эту ложь, Марта действовала с исступлением фанатика. Это похоже было на заклинание, изгоняющее демонов именем князя тьмы.
Орас настолько рассвирепел, что даже не усомнился в правдоподобии такого утверждения, не вспомнил о поведении Арсена по отношению к себе. Он, не колеблясь, обвинил этого честного человека в сообщничестве с наглой женщиной и желании навязать ему ребенка. Он забыл, что у него нет ни имени, ни состояния, ни положения и, следовательно, Арсену не было никакого прока так грубо его обманывать. В этот миг он думал только о раскаянии Марты, разыгранном с целью избавиться от него. Охваченный внезапной яростью, в припадке подлинного безумия он бросился на нее с криком:
— Я убью тебя, бесстыдная тварь, убью твоего сына и себя!
Орас взмахнул кинжалом и, желая, наверное, только испугать Марту, нанес ей, когда она бросилась защищать сына, не смертельный удар, нет, — придется сказать об этом, рискуя закончить довольно пошлой развязкой единственную сколько-нибудь серьезную трагедию, разыгранную Орасом за всю его жизнь, — всего лишь легкую царапину.
При виде крови, обагрившей прекрасную руку Марты, Орас, думая, что убил ее, попытался заколоть и себя. Не знаю, зашло ли бы его отчаяние так далеко, но едва острие кинжала коснулось его жилета, как некий человек, или, верное, призрак, выросший перед ним из-под земли, бросился к нему, обезоружил и довольно грубо вытолкал на лестницу, крикнув ему вдогонку с язвительным смехом:
— Паясничать, благородный Орас, отправляйтесь в балаган, а виселицы добивайтесь не здесь, а в другом месте!
Орас, пролетев несколько шагов, ударился о стену, схватился за перила и, услышав шаги Арсена, поднимавшегося навстречу, обратился в бегство, опустив голову, надвинув шляпу на глаза и бормоча в ужасе: «Я, очевидно, сошел с ума! Все это сон, наваждение, иначе мне не привиделся бы Ларавиньер, — ведь его убили прошлым летом у монастыря Сен-Мерри, на глазах у Поля Арсена».
Он вскочил в дрожки, велел везти себя во всю прыть, на какую была способна дряхлая кляча, в Бур-ла-Рен, где пересел в первый попавшийся дилижанс. Теперь он спешил покинуть Париж; ему казалось, что всякую минуту его могут задержать по обвинению в убийстве. Я напрасно прождал его весь вечер; внесенный за наши места задаток пропал, но я никак не мог предположить, что он уедет без меня, без вещей и без денег. Когда наш дилижанс ушел, я побежал к Марте и там узнал обо всем, что случилось.
— Он не убил бы меня, — сказала Марта с презрительной улыбкой, — но себя мог слегка поранить, если бы мне на помощь не явился выходец с того света.
— Что вы хотите сказать? — спросил я. — Уж не сошли ли вы тоже с ума, дорогая моя Марта?
— Смотрите, как бы вам не сойти с ума, — ответила она, — а это может случиться от счастья и неожиданности. Ну как, теперь вы достаточно подготовлены? Можно вам сообщить совершенно невероятное и радостное для нас всех событие?
— Довольно предисловий! — сказал Жан, выходя из комнаты Марты. — Я хотел дать ей время подготовить вас к объятиям мертвеца, но сам горю нетерпением обнять своих живых друзей.
Я действительно сжимал в объятиях предводителя бузенготов, который собственной персоной, живой и невредимый, стоял передо мной. После боя его бросили вместе со всеми мертвецами в церковь Сен-Мерри;
