Сумма наших жизней - Софи Астраби
Ее мать называла отца «мое бретонское небо», потому что его настроение могло меняться каждую минуту. Ее это забавляло, и она находила его трогательным – человека, который вдруг мрачнел по непонятной причине и прятал взгляд под густыми темными бровями. Жена была, безусловно, его солнцем. Когда Маргарита переживала из-за тяжелого молчания отца, мать брала ее на руки и шептала, что само по себе солнце не может создавать радугу.
Иногда Маргарита задается вопросом, какими они стали бы, если бы у них был шанс состариться, если бы они дожили до ее возраста. Маргарита вспоминает мамины танцевальные па, когда сосед напротив играл на пианино при открытых окнах, шум улицы, который проникал в квартиру через стекла, играющих во дворе детей и их радостные крики, которые не могли заглушить никакие стены. А потом пришла война, и Маргарита вспоминает тишину. Свое дыхание, которое она задерживала при каждой бомбежке, запрет на разговоры, комендантский час и постоянный страх разлуки с родителями.
Когда война закончилась, Маргарита не желала больше о ней говорить. Ей хотелось, чтобы этот период ее жизни исчез, навсегда стерся из ее памяти. Поэтому она стала много читать. Ей казалось, что она может спастись только через эти истории, что она будет чувствовать себя хорошо, только проживая чужие жизни, не свою. Когда она не читала, то ходила в школу и старалась быть лучшей ученицей в классе, потому что мама всегда говорила, что это важно. А она не хотела разочаровать маму.
Но война перетасовала карты, и звание лучшей ученицы стало ничтожным на фоне всех несчастий мира.
В восемнадцать лет Маргарита нашла место в типографии и начала работать оператором линии. Она должна была следить за печатью книг, брошюр и плакатов. Ей нравилось смотреть, как перед ней протекает материальное воплощение идей и культуры. Сотни страниц, которые проходили перед ней каждый день, она хотела бы прочитать или даже написать сама, но приходилось довольствоваться своей должностью. В любом случае в те времена женщине трудно было рассчитывать на что-то большее.
Однажды в типографии появился молодой человек лет двадцати. Он пришел сделать пробный оттиск рекламного плаката. На несколько секунд их взгляды встретились, и, хотя он показался Маргарите красивым, она предпочла тут же выбросить его из головы. Она была единственной женщиной в типографии, и не впервые на ней задерживался мужской взгляд. Однако в следующем месяце молодой человек появился снова. Потом еще через месяц и еще. На пятый раз он подошел к Маргарите, протянул ей листок бумаги и исчез. Когда она прочла, что там написано, то сначала подумала, что это розыгрыш. Рекламка медовых пастилок: «Эти вкусные леденцы исцелят от любого недуга». Она уже собиралась выбросить ее в мусорное ведро, уверенная, что он над ней подшутил, как вдруг заметила внизу адрес аптеки. Она спрятала рекламку в ботинок и вернулась к работе. Вечером, возвращаясь домой, Маргарита сделала крюк и прошла мимо огромной аптеки на другой стороне улицы. На следующий день она старалась идти медленнее, но так и не смогла заставить себя перейти улицу. Спустя неделю, после тысячи попыток, она наконец решилась войти. За прилавком стоял мужчина лет пятидесяти. Заметив ее, он поднял глаза и спросил, что ей угодно. Маргарита пожалела, что поставила себя в такое глупое и смешное положение. Не зная, что ответить, она попросила медовые пастилки. Как только она произнесла их название, из комнаты за прилавком неожиданно вышел тот молодой человек и заявил, что сам займется этой клиенткой. Аптекарь, кажется, удивился, но подчинился без возражений.
Протягивая пастилки, Ришар шепнул ей, что на следующей неделе «Синтол» у них будет продаваться за полцены…
Маргарита ходила в аптеку каждую неделю, чтобы повидаться с Ришаром и снять симптомы, которые в половине случаев лечились медовыми пастилками. Постепенно они с Ришаром стали встречаться и помимо этих коротких медовых интерлюдий. Они ходили в кино на американские фильмы, на танцы или просто сидели на скамейке в парке. Маргарита вновь была счастлива, как ей казалось, впервые после войны. Словно начиналась новая жизнь.
А потом, за несколько месяцев до свадьбы, произошла трагедия, и Маргарите не пришлось перевозить свои вещи. Это Ришар перебрался к ней с чемоданами, полными медовых леденцов.
49
Камилла & Маргарита
Камилле уже не хочется уходить. Она слушает рассказ старой дамы о том, как та всю жизнь боролась со своими бедами с помощью медовых леденцов, и могла бы сидеть здесь часами, если бы не нужно было возвращаться в магазин. Она ничего не может с собой поделать: погружаться в чужую жизнь всегда было ее любимым занятием. В любую жизнь, кроме своей собственной.
– В этой коробке осталась одна-единственная конфета. Она пролежала здесь, должно быть, более пятидесяти лет. Сначала вместе с остальными, а потом становилась все более и более одинокой. И я не могу решить, съесть мне ее или нет.
Камилла не отвечает, она ждет продолжения.
– Знаете, их перестали производить в семьдесят девятом году. Фабрика закрылась, и леденцы исчезли. Это ужасно, не правда ли? Когда ты не можешь ничего поделать с отсутствием конфет, которые на протяжении целой жизни излечивали все твои недуги. Уже много лет каждый день я говорю себе, что надо съесть ее. Что в ней еще сохранился вкус моих воспоминаний. Но всякий раз думаю, что съесть ее – значит потерять навсегда. Как вы думаете, что важнее?
Камилла не уверена, что поняла вопрос Маргариты.
– Важнее?..
– Да, как вы думаете, что важнее – видеть или чувствовать?
50
Тома
Тома сел на первый же поезд до Шартра.
Выйдя из агентства, он на несколько секунд без сил стоял на тротуаре. Не мог сообразить, на какой вокзал ему ехать. Не потому, что не знал, откуда идет нужный поезд, – он просто не мог вспомнить, где сейчас живут его родители. Снедаемый тревогой, он злился на себя за этот секундный провал в памяти. Как можно до такой степени потерять близких? В конце концов он спустился в метро и по пятой линии доехал до вокзала Аустерлиц, а затем, взглянув на табло отправления, побежал на третий путь, где уже стоял поезд. Дежурный дал свисток, Тома прибавил шагу и запрыгнул в ближайший вагон.
В больнице перед дверью отцовской палаты он видит мать, она сидит на полу, прижав колени к груди. У нее осунувшееся лицо, покрасневшие глаза, а вокруг них большие темные, почти фиолетовые круги. Несчастный случай произошел накануне, но Тома думает о том, сколько уже времени она
