Исчезнувшая сестра - Алла Кузьминична Авилова

И вроде бы все встало на свои места, но тут возник вопрос: а зачем Эле прятаться от матери после отпуска? Этого я себе объяснить еще не могла.

Между тем «рокер» был восстановлен, и я опять хорошо выглядела. Лариса скрылась за перегородкой и вернулась с листком, где был записан телефон отставного генерала Снегирькова Матвея Глебовича.

– Он и есть муж той приятельницы, о которой я вам говорила. Вот видите, она тоже приклеилась к гуру Гецулу Мо, а ведь генеральша.

– Получается, Федор стал кем-то вроде Распутина?

– Ну, Распутин не Распутин, но и у Феди от природы есть достоинства, которые интересны для жизнерадостных женщин, – сказала Лариса и подмигнула мне. – Да и тантрист он талантливый.

Слышала бы это мать. Вот те и «сморчок», Ольга Марковна!

– Вы когда виделись с Федором в последний раз? – спросила я.

Мой вопрос Ларисе не понравился.

– Дорогая моя, это не имеет никакого отношения к вашей сестре. А то, что имеет к ней отношение, вам лучше расскажет Снегирьков. Вы поговорите с ним, он вам все объяснит.

– Ваш Снегирьков не знает Элеонору. Что он может мне про нее объяснить?

Лариса похлопала меня по плечу и произнесла тоном, не допускающим дальнейших возражений:

– Разговор окончен, Маша. Я вам сочувствую, но сочувствую в меру. Вам надо было больше общаться с сестрой, тогда бы вы все знали сами. А так – связывайтесь со Снегирьковым. Его жена Тамара сейчас с Федором. Может быть, он слышал что-то от нее об Элеоноре.

23

В тот же день я встретилась с Матвеем Глебовичем Снегирьковым, дородным мужчиной с темным взглядом. Такие личности – как комната в сумерках, где не горит свет.

Мы сидели в гостиной его просторной квартиры. Она-то как раз была залита светом: горели и увесистая хрустальная люстра, и настольные лампы в разных углах комнаты, и настенные светильники. В этом мощном освещении мне сразу же бросилось в глаза отсутствие каких-то предметов уюта, которые любят женщины. Я поискала взглядом фотографии – их тоже не было.

Матвей Глебович легко согласился принять меня сразу же после моего телефонного звонка, но при встрече оказался немногословным. Не знаю, в каких войсках служил этот военный пенсионер, но со мной он был танкистом в шлеме, который то появлялся в открытом люке своего танка, то пропадал. Много раз мне казалось, что встреча с Матвеем Глебовичем мне больше ничего не даст и пора уходить. Хорошо, что я этого не сделала. В результате я услышала от Снегирькова много полезного.

Матвей Глебович ничего не знал об Эле, но о Феде он мне рассказал немало. Я узнала от него, среди всего прочего, что Федор в настоящий момент не Гецул Мо, а Мокшаф. Лариса то ли не знала эту новость, то ли почему-то о ней умолчала. Так что искать в интернете надо теперь гуру Мокшафа. Информация о нем там есть, заверил меня Снегирьков. А об «уроках пения» в школе на Филях можно уже забыть – их больше не будет. Федор теперь полностью переключился на новый проект.

Обо всем этом Матвей Глебович знал от своей Тамары, поскольку она помогала Мочкину с его организационно-административными делами. Сначала это была бухгалтерия «Школы перемен», как Федор называл свою деятельность в Москве. Снегирьков видел дома тетрадку с записями месячных взносов учеников этой «школы» и выплатами за аренду помещения. А потом ему попались на глаза бумаги «Общества лазурной колесницы» и его летней резиденции под названием «Лагерь внутренней трансформации». Это и был новый проект Мочкина, которым он занялся после того, как побывал в Индии. Задумав его, он одновременно взял себе и новое имя: Мокшаф.

Снегирьков спросил у жены, что это за организация, и услышал от нее, что она создана для тех, кто интересуется буддийской философией. «Лагерь внутренней трансформации», или «Трансформатор», как его называли в «Обществе лазурной колесницы», предназначался для проведения выездных семинаров. Он размещался в бывшем детском санатории в Пензенской области.

Через какое-то время Тамара сообщила мужу, что Мокшаф собрался туда переехать на постоянное жительство и попросил ее присоединиться, чтобы там помогать ему первое время в организационных делах. «Это недели на две-три, пока не появится кто-то другой», – уверяла мужа Тамара.

«Я, конечно же, запретил ей это делать», – сказал мне Снегирьков. Он был командиром и у себя дома.

Матвей Глебович счел этот вопрос исчерпанным. Он ожидал, что Мокшаф скоро уедет из Москвы, в результате чего канут в прошлое и он сам, и его бизнес – ничего, кроме бизнеса, Снегирьков в «Трансформаторе» не видел. Но «канула» вдруг Тамара.

Она вроде бы поехала на пару дней к тетке, но уже на следующий день Матвей Глебович нашел в почтовом ящике конверт без обратного адреса. Там лежала короткая записка от его жены, где она сообщала, что уехала не к тетке, а в «Трансформатор» на неопределенное время, и сделала это не ради Федора Мочкина, а ради себя. У нее возникла потребность лучше разобраться в себе и своей жизни. Тамара просила дать ей время обдумать, как жить дальше, и не искать с ней контакта – она сама свяжется с мужем, когда будет к этому готова.

Когда наш разговор дошел до бегства из дома супруги Матвея Глебовича, мне уже не приходилось стучать в закрытый люк его танка, чтобы он снова вышел на поверхность. Не стало ни танкиста, ни танка. Передо мной сидел растерянный пожилой мужчина, еще не оправившийся от своего потрясения.

Он считал, что всему виной была депрессия, которой Тамара давно страдала, а также ее парикмахерша Лариса, с которой она раз об этом разговорилась. Оказалось, что депрессия одолевала и Ларису, но она смогла от нее избавиться. Ей помог целитель из Пензы, время от времени приезжавший в Москву. Поскольку Лариса поддерживала связь с этим человеком и после своего излечения, Тамара попросила свою парикмахершу помочь ей попасть нему на прием, когда он снова появится в столице. Потом обнаружилось, что это не просто целитель, а бурятский лама, то есть священник-буддист. Этот лама оказался еще и главой духовной организации под названием «Общество бриллиантовой колесницы».

Снова услышав о «колеснице», теперь уже «бриллиантовой», я спросила Снегирькова, как это понимать.

– Что-то здесь понимать – лишнее, – сказал он. – Достаточно видеть суть дела: колесница – это транспортное средство. Она существует для пассажиров, а пассажиры – это те, кто собрался уехать. Тот факт, что организация выбирает такое название, говорит сам за себя.

– А какие отношения с ламой у Ларисы? – спросила я.

Снегирьков посмотрел на меня изучающе, словно услышал в этом вопросе подвох, но все же удостоил его ответом, который показался мне двусмысленным.

– Я думаю, они довольны друг другом, – сказал он и продолжил свой рассказ.

Первое время Матвей Глебович не