Хождение по Млечному Пути - Алёна Даль
В нашей повседневной жизни мы довольно часто употребляем фразы типа «боюсь, что…», «я опасаюсь, как бы…», не подозревая, что тем самым «прописываем» страх в своём сердце, в своих мыслях. Страх заставляет нас совершать действия и поступки, о которых впоследствии мы горько сожалеем. Или, наоборот, не совершать действий и поступков, единственно верных на данный момент. Современного человека окружает множество страхов: страх потерять работу, статус, имидж, лишиться денег, связей, страх не соответствовать принятым стандартам, страх потерпеть неудачу, утратить влияние, упустить выгоду, страх быть отвергнутым, осмеянным, непонятым… Не говоря уже о мелких, бытовых боязнях и фобиях: темноты и высоты, пауков и лифтов, толп и болезней. Но, пожалуй, один из самых глубоких и архаичных страхов, коренящихся в самой глубине человеческого существа (после страха смерти), – это страх одиночества. Очутиться одному в незнакомом месте, среди чужих или чуждых тебе людей – непросто. Оказаться один на один с самим собой – ещё сложнее. А проживать жизнь в непрерывном потоке подобных обстоятельств и вовсе тяжкое испытание. Не для каждого. Поэтому многие предпочитают компромисс – пусть рядом будет хоть кто-то. Рожают детей, чтобы было кому «подать стакан воды» в старости. Работают, чтобы «быть на виду», «быть как все». Соглашаются день за днём проводить среди тех, кто неинтересен, скучен, а то и откровенно враждебен. Общаются с нужными людьми, вращаются в тусовке, чтобы быть в курсе, в тренде, на волне, в обойме, не вполне понимая: зачем? Просто по-другому страшно. На самом деле для человека опасно и разрушительно само чувство страха, а не предмет, который его вызвал. И человек бывает сильно удивлён, если случается то, чего он боялся больше всего на свете, но при этом мир не перестаёт существовать, а жизнь течёт своим чередом, словно не замечая происшедшего. Страх очень трудно, почти невозможно побороть, преодолеть усилием воли. Но противника можно обезоружить, для этого нужно всего-то – осознать его, то есть понять и признать: да, это мой страх. Осознание страха – первый шаг к бесстрашию.
Пока я размышляю о страхе, мир вокруг меня на глазах меняется. Небо заволакивает душная серая мгла, из-под ног взвихривается пыльный смерч, толстые деревья вдали гнутся, как каучуковые. Воздух густеет и электризуется тревожным предчувствием. И я начинаю бояться… грозы. Поворачиваю голову – рядом со мной невозмутимо шагает Виктор.
– Кажется, будет гроза, – прерываю я многокилометровое молчание.
– Мы успеем добраться до Сируэны. Осталось совсем чуть-чуть.
– Виктор, а ты не боишься смерча?
– Нет.
– А чего боишься?
– Сейчас, пожалуй, ничего. Раньше кое-чего боялся.
– Чего, например?
– Ну, например, боялся уезжать в Аргентину. Боялся зубы лечить, ночевать в горах, шаровой молнии боялся – сильно испугался в детстве. Очень боялся, что больше никогда не увижу детей. Да мало ли чего ещё? Зачем тебе?
– Хочу познакомиться – я ведь ничего о тебе не знаю, кроме того, что зовут тебя Виктор, ты русский госпитальер и пятый год живешь в Испании.
– Это будет длинный и не слишком интересный рассказ, – отшучивается Виктор.
– Но мы, по-моему, никуда особо не спешим. И обещаю: как только потеряю интерес к твоей автобиографии, сразу же прямо скажу тебе об этом.
– Вон, смотри, – Виктор показывает рукой на дом возле часовни. – Это альберг, о котором мало кто знает, он открылся в прошлом году. Там и переждём грозу.
Словно услышав сигнал к наступлению, небо громыхает, сначала робко и неуверенно, будто пробуя силы, потом громче. Пыльный вихрь хватает с земли сухие ветки, пустые колосья, осыпавшиеся лепестки полевых маков. Мы ускоряем шаг и вскоре оказываемся в спасительном укрытии. В кафе на первом этаже приюта – никого, кроме монаха в сутане, сидящего за столом возле окна. Перед ним – стакан вина, дымящаяся миска супа и ломоть хлеба. Рядом у стены – крючковатый посох с привязанной тыквой-флягой, на спинке стула – пыльная накидка и шляпа с ракушкой. Я крепко зажмуриваюсь и открываю глаза вновь – монах не исчезает, а говорит приветливо: «Ола!» На мгновение мне чудится, что машина времени перенесла меня веков на пять назад, так правдоподобно средневеково выглядит паломник. Быстро поев, пилигрим благодарит невидимую хозяйку, прощается с нами и уходит прочь в непогоду, в неуютный сумрак, в почерневший от грозы горизонт. «Буэн Камино!» – только и успеваю крикнуть вслед. И всё – будто никого и не было. Словно монах из Средневековья – всего лишь плод моего воображения, порождённый усталостью мираж, фантом, явившийся из тех времён, когда призраки так же свободно разгуливали по дорогам Испании, как и простые смертные.
Хозяйка приносит нам обед пилигрима – вино, хлеб, суп – и спрашивает, останемся ли мы на ночлег. Виктор отвечает, что пока не знаем.
– Лен, ты все ещё хочешь услышать мою историю? – спрашивает он. – Покопаться в моих страхах?
– Разумеется, – отвечаю я и устраиваюсь поудобнее.
– Ну, тогда слушай.
Рассказ Виктора:
…Я пропущу то, что обычно пишут в автобиографии: родился, вырос, школа, институт, женитьба… Всё у меня было как у всех. Может быть, за исключением работы: я закончил Одесскую высшую мореходку по специальности «судоводитель». Тогда, во времена Советского Союза, профессия моряка была очень престижной и хорошо оплачиваемой. И это была одна из немногих возможностей посмотреть мир по ту сторону железного занавеса. Поступил я в училище с четвёртого раза, успев поработать простым матросом на каботаже. Каждый раз ехал поступать за две тысячи километров: родился я в Костроме, а каботажил в Белом море. Во время практики прошёл всю Европу от Бергена до Гибралтара, был в Западной Африке, через Суэц выходил в Индийский океан… В Одессе познакомился с будущей женой Оксаной.
Когда Союз развалился, всё пошло кувырком: обнищали пароходства, разорились верфи, стали списываться десятками корабли, меняться судовладельцы. В общем, начался бардак. Наши ребята один за другим уходили «под флаг»: нанимались на иностранные суда к частным судовладельцам. Я через однокурсника вышел на аргентинскую компанию, подписал с ними контракт и встал под флаг Аргентины. За первым рейсом последовал другой, третий. Семья моя оставалась в Одессе (к тому времени у меня уже было двое детей: сын и дочь). Я выучил испанский, пригляделся к стране. И стал подумывать о переезде. Меня активно подталкивала к этому Оксана, не желавшая оставаться в самостийной, но нищей Украине. Вся подготовка заняла года полтора. И вот я придумал и реализовал хитрую схему переезда: легальных путей тогда не существовало. Это произошло в 1994 году. А через десять лет у меня было всё, о чём ни в СССР, ни в
