Он уже идет - Яков Шехтер
Но Тевье думал не о цадиках. В полудреме ему представлялось, будто он беседует со своими бывшими покупателями, причем сразу со всеми.
– Вот посмотрите на разницу между нами, – упрекал он поляков. – Вино, к которому вы прикасаетесь, нам нельзя пить. Но мы же не говорим, что из-за ваших пальцев оно стало ядовитым или вредным. То же самое вино, с тем же вкусом, крепостью и запахом, так же полезное для пищеварения и здоровья. Просто ваше касание переводит его из разрешенного в запрещенное. А это значит, что пропадает тонкая духовная субстанция, называемая святостью.
А вы, почему вы обвиняете нас в отравлении колодцев, переносе заразных болезней, убийствах ваших детей и еще дьявол знает в чем? Почти двадцать лет я возил вам воду. Каждый день, по разу, а то и по два. Кто-нибудь из вас отравился? Кому-нибудь стало плохо? Хоть один из ваших детей пропал? За что же вы оставили меня без заработка? Чем я провинился перед вами?
Молчали светлые поля, молчали тихие рощи, молчало низкое небо Галиции. Только колеса без устали скрипели вечную песнь дороги.
Из-за всяких проволочек выехали из Кракова в среду, и субботу пришлось провести на постоялом дворе возле еврейского местечка. Прибыли загодя, Лейзер потребовал у корчмаря отдельный сарай с замком, чтобы ни одна живая душа не оказалась возле бочек и не испортила вино.
Запирал ворота в сарай Тевье. Очень хорошо получилось, ведь к деньгам в субботу прикасаться нельзя, а держать их в комнате – рискованно. Отдавать кошелек на хранение корчмарю он не хотел, мало ли…
Поэтому он спрятал между бочками свой кошелек, тщательно запер большой висячий замок, а ключ отдал Лейзеру.
Сходили в баню, окунулись в микву, чуть-чуть перекусили перед синагогой, чтобы во время молитвы не думать об ужине. Лейзер выпил два стаканчика водки и Тевье уговорил.
В синагогу не шли, а летели, точно ангелы. Все вокруг было прекрасным: и рдеющее вечернее небо с фиолетовыми полосами заката, и теплые окна домов, освещенные изнутри желтыми огоньками субботних свечей.
И поплыл, величаво двинулся с места день седьмой, знак вечного союза с Владыкой неба и земли, день покоя, умиротворения, простых радостей вкусной еды, долгого сна и неспешной, сосредоточенной молитвы.
Ключ все это время был запрятан под подушкой у Лейзера. Но неспокойно было на сердце у Тевье, непонятно почему, а вот неспокойно. Ему чудилось, будто вор забрался в сарай, отыскал кошелек и утащил деньги. Тевье гнал от себя назойливое видение, повторяя, что сарай заперт, а кошелек запрятан глубоко между бочек, но оно возвращалось и возвращалось.
Несколько раз Тевье выходил во двор и как бы ненароком прогуливался мимо сарая, проверяя, все ли в порядке с замком. Тот красовался на своем месте, новый, в массивном бронзовом корпусе. Один раз, не выдержав, Тевье даже подергал блестящую стальную дужку, проверяя, вдруг он взломан и висит лишь для вида.
Как только закончилась суббота, сразу после авдалы, Тевье взял ключ и, с трудом удерживаясь от бега, поспешил в сарай. Замок был в целости и сохранности, трогая при свете луны его холодный, прочный металл, Тевье немного успокоился. Подойдя к телеге, он отвернул дерюгу, засунул руку между бочками и сразу нащупал кошелек.
Ох, слава Тебе, Господи, какое облегчение!
Он стал вытаскивать кошелек и задрожал от ужаса. Тот был легким, слишком легким, невозможно легким и на ощупь пустым. Выскочив из сарая, Тевье поднес его к глазам и сразу понял, что предчувствия его не обманывали.
В кошельке ничего не было. Дрожащие пальцы нащупали на дне несколько медных монеток, пропущенных вором или, словно в насмешку, оставленных, как подаяние нищему. Полгода тяжелой, каторжной работы пошли насмарку, полгода голодного существования в разлуке с семьей, одиноких, холодных ночей на жесткой чужой койке. И главное, что будет с его дочкой, его любимицей, ради которой он собирал эти деньги? Спасайте, ограбили, зарезали!
От обиды, несправедливости и отчаяния Тевье бил озноб. Но он постарался взять себя в руки и подумать, как такое могло произойти. Ведь вчера он лично проверил сарай и не обнаружил ни одной лазейки, ни одной возможности попасть внутрь, кроме ворот. Именно поэтому он решился оставить кошелек в телеге. Ворота надежно охранял массивный замок, а ключ лежал под подушкой у Лейзера. И тот все время был с ним, всю субботу…
Стоп! Тевье с беспощадной ясностью вспомнил, как, вернувшись из бани, он сел читать псалмы перед тем, как отправиться в синагогу, а Лейзер вышел куда-то на четверть часа и вернулся с очень довольным видом.
– Это он! – прошептал Тевье. – Только он, больше некому. Но какое дьявольское злодейство, украсть у человека деньги, разорить, пустить по миру – и всю субботу молиться вместе с ним, сидеть за одним столом, распевать субботние песни. До каких же глубин низости может опуститься душа?
Он запер сарай и пошел к Лейзеру. Предстоял тяжелый, нервный разговор.
Лейзер сидел в большом зале корчмы и, по обычаю праведников, сладостно вкушал трапезу исхода субботы. Хрустел, фыркал, восторженно охал и даже сморкался от восторга.
– Надо поговорить, – наконец сумел вклиниться в этот праздник Тевье.
– Так говори, – Лейзер поднес ко рту мозговую косточку и принялся с хлюпаньем и свистом высасывать из нее содержимое.
– Хочу наедине, с глазу на глаз.
– Наедине, – зычно рыгнул Лейзер. – А зачем? Разве тут плохо?
– Плохо, – мрачно подтвердил Тевье.
– Хорошо, вот только доем, – согласился Лейзер и подал корчмарю знак нести следующее блюдо. Он доедал почти час, смачно, трубно, бесцеремонно. Сметя все, что было на тарелках, он омыл руки и четверть часа вдумчиво произносил послеобеденные благословения. И чем дольше Тевье ждал, тем больше убеждался, что Лейзер намеренно тянул время.
Наконец они оказались вдвоем в пустой комнате. Лейзер, ковыряя в зубах щепкой, снисходительно поглядел на Тевье и буркнул:
– Ну, выкладывай, что там у тебя.
– Я прошу тебя, нет, я умоляю, – сдавленным голосом начал Тевье. – Я полгода копил каждый грош, не ел, не спал. Дочка ждет – замуж выйти… Пожалей!
– Ты о чем? – удивился Лейзер. – А, деньги на свадьбу? Конечно, что за вопрос, заповедь из Торы, помощь бедным невестам. Вот, – он вытащил из кармана золотую монету и протянул Тевье. – Только зачем весь этот пуримшпиль: «наедине», «с глазу на глаз»?
– Да не о том я, Лейзер, не о том. Перед началом субботы я спрятал между бочками свой кошелек. Все отложенное на свадьбу дочки, накопленное, по грошику собранное.
