Если бы ты был здесь - Джоди Линн Пиколт
– Это что-то потрясающее!
При этих словах Евы я посмотрела не на работу Тулуз-Лотрека, а на Китоми Ито.
Она походила на мать, которая приняла решение отдать ребенка на усыновление только для того, чтобы понять: отпустить его будет труднее, чем ей думалось.
– Сэм часто повторял, – сказала Китоми, – что, когда ему исполнится восемьдесят, он перестанет давать интервью. Никогда больше не сядет перед камерой. Он хотел уехать в Монтану и разводить там овец.
– Правда? – удивилась Ева.
Китоми пожала плечами:
– Думаю, мы никогда этого не узнаем.
Потому что тридцать пять лет назад ее муж был убит. Китоми повернулась и повела нас по все тому же коридору к японскому чайному сервизу.
– Вы решили продать картину по какой-то особой причине? – спросила Ева.
Китоми посмотрела на нее снизу вверх:
– Я переезжаю.
Я видела, как у Евы загорелись глаза. Если Китоми собиралась уехать из Нью-Йорка, то, возможно, захочет продать и другие вещи, помимо Тулуз-Лотрека.
Из пиалы передо мной поднимался пар и запах зеленой травы.
– Это сенча, – пояснила Китоми. – К нему полагается шотландское песочное печенье шортбред. Именно Сэм пристрастил меня к этому сочетанию.
Я сидела, положив руки на колени, и вполуха слушала, как Ева вела свой допрос:
– Вы уже оценили картину? Сколько раз ее перевешивали? Проводилась ли реставрация полотна? С кем из игроков в области искусства вам доводилось работать? Кто управляет вашей коллекцией? На какой исход аукциона вы надеетесь?
– Чего я хочу, так это чтобы картина закрыла одну главу, и я могла открыть следующую. – Ее слова были резкими и бесповоротными, как перелом кости.
Ева начала рассказывать о маркетинговой кампании, которую она вместе с другими старшими сотрудниками своего отдела дорабатывала с момента первого звонка Китоми. План состоял в том, чтобы вынести имя Сэма Прайда в название аукциона, поскольку известное имя всегда добавляет веса. Одной из причин того, что поместье Вандербильтов продавалось так же хорошо, как и много лет назад, было наличие знаменитой фамилии в описаниях лотов.
– Мы в «Сотбисе» разбираемся в искусстве. Поэтому хотели бы описать историю жизни данной работы Тулуз-Лотрека и показать ее пяти лучшим коллекционерам импрессионизма и современного искусства в мире. Мы бы также хотели поместить изображение картины на обложку каталога. Однако мы понимаем, насколько данная вещь уникальна. Она не похожа ни на один лот, который мы когда-либо выставляли на аукцион, потому что является связующим звеном между двумя иконами своего времени. В центре внимания должен быть не только Тулуз-Лотрек, но и Сэм Прайд. На аукционе мы бы сделали особый акцент на том времени, когда эта картина появилась в жизни Сэма.
Лицо Китоми было непроницаемым.
– Тысяча девятьсот восемьдесят второй год, – продолжала Ева, – именно тогда вышел альбом, на обложку которого попала данная работа. Мы также хотели бы позвать на открытие аукциона оставшихся участников «Козодоев». Искусство порождает искусство.
Ева потянулась к кожаной папке с официальным описанием нашего предложения: в нем в том числе содержалась примерная стоимость картины – несколько миллионов долларов, – которую мы объявим на аукционе, действительная рыночная стоимость работы, и резерв – секретная цифра, ниже которой «Сотбис» не будет продавать шедевр Тулуз-Лотрека.
Я поднялась со своего места, собираясь спросить, где находится туалет, и только тогда вспомнила, что мне не положено открывать рот. Китоми посмотрела на меня своими черными глазами-пуговицами.
– В конце коридора, – подсказала она. – По левую руку.
Я кивнула и выскользнула из гостиной. Но вместо того, чтобы пойти в туалет, я вновь остановилась у картины французского художника.
Бóльшая часть работ Тулуз-Лотрека описывает движение. В начале своей карьеры он часто рисовал лошадей, затем сосредоточился на танцорах, цирке и велосипедных гонках. Но даже более поздние работы можно назвать кинестетическими. На одной из самых известных картин художника – «Танец в “Мулен Руж”» – горизонт слегка завален, чтобы зритель четче ощутил необычную обстановку места и почувствовал себя немного пьяным. Взгляд моментально приковывают к себе красные чулки танцовщицы и розовое платье прекрасной дамы, а затем джентльмен, за которым она наблюдает, после чего вы замечаете пышную нижнюю юбку второй танцовщицы позади него – подобное движение взгляда заставляет вас чувствовать, будто вы сами кружитесь в танце, и в глаза вам бросаются лишь какие-то незначительные детали окружающей шумной толпы.
Картина же Китоми Ито, наоборот, была посвящена тишине.
Моменту сразу после интимной близости, когда вы больше не сливаетесь со своим возлюбленным в единое целое, но чувствуете, как он пульсирует внутри вас, словно кровь.
Моменту, когда вы вновь должны вспомнить, как дышать.
Моменту, когда ничто не имеет большего значения, чем ускользающее мгновение.
Рыжие волосы героини картины представляют собой яркое пятно на монотонном коричневом, как картон, фоне. Основной цвет работы – белый с незначительными вкраплениями пастели. Полуобнаженная женщина, сидящая у изголовья кровати, – та самая Роза ля Руж. Позади нее находится зеркало, в котором отражаются глаза мужчины, который взирает прямо на нее из правой нижней части картины. Сам Лотрек, чей торс повернут таким образом, что вы видите лишь его обнаженное плечо и профиль, бороду и проволочную оправу очков. Бледно-зеленое плечо художника – второе цветное пятно на картине. Интересно, являлся нездоровый цвет его кожи признаком болезни, как согнутые под одеялом ноги, или он символизировал ревность к этой женщине, которая в конечном счете стала его погибелью?
Или, быть может, этот цвет говорил о вспышке чувств внутри человека, которого чаще всего называли надменным и равнодушным?
Наглядевшись на картину, я пошла дальше по коридору в туалет, однако по пути наткнулась на открытую дверь, ведущую в комнату, которая была знакома любому, кто видел обложку последнего альбома «Козодоев». Для нее Китоми и Сэм Прайд позировали на этой самой кровати. Единственное, чего не хватало, так это картины, висевшей за спиной Китоми.
Кроме того, теперь в комнате находились вещи, которых не было на знаменитой фотографии. С одной стороны кровати стояла тумбочка, на которой я разглядела стопку книг, пару фиолетовых очков для чтения, крем для рук и стакан с водой. С другой стороны кровати также имелась тумбочка, но на ней лежал только один предмет: мужское обручальное кольцо. На полу возле тумбочки аккуратно примостилась пара потрепанных мужских кожаных тапочек.
Я попятилась, чувствуя себя вуайеристкой, хотя вид полуобнаженной Китоми на обложке альбома смущал меня не так сильно, как вид этой комнаты, и направилась в туалет. Когда я вышла из него, то застала перед картиной саму Китоми.
– Его двоюродный брат учился на врача, – сказала она. – Он позволил Анри присутствовать на операциях и делать зарисовки. –
