Избранный - Бернис Рубенс
— Вам сегодня получше? — спросил он. Рабби Цвеку хотелось обратиться к нему по имени, но называть парня «Билли» казалось нелепым.
Билли явно удивился его вопросу.
— Вы тут впервые? — спросил он.
Рабби Цвек кивнул. Он почувствовал себя точно новичок в школе, который еще не успел разобраться, что к чему.
— Шесть лет спустя, — ответил Билли, — никто уже не помнит, что ты чем-то болел. И не спрашивает, лучше ли тебе. После такого долгого срока это место уже не больница. А дом.
Смиренный тон мужчины разрывал рабби Цвеку сердце. Хотелось сказать ему что-нибудь доброе, подбодрить, выказать уважение, разбиллить его. Он подумал было похвалить абажур, но чутье подсказывало ему, что Билли не волнуют поделки и, пожалуй, ничто в целом мире не заставит его интересоваться ими.
— Разве вам не хочется вернуться домой? — не придумав лучшего, спросил рабби Цвек.
— Мой дом здесь, — ответил Билли. — Здесь ко мне привыкли. Здесь обо мне заботятся, и за всё это я не чувствую себя обязанным.
Рабби Цвек посмотрел на Джорджа и заметил в его беспомощном взгляде отблеск собственной боли.
— Но зачем ему здесь оставаться? — раздраженно уточнил рабби Цвек. Вообще-то он собирался спросить совсем о другом, но восстал против смертного греха отцова слепого смирения. — Зачем ему оставаться? Зачем? Что с ним такое? — в ужасе допытывался рабби Цвек, страшась, что Норман заразится покорностью Билли. Ему так же сильно хотелось, чтобы Билли выписали, как хотелось, чтобы выписали его родного сына. — Что же с ним такое, из-за чего он тут так долго?
Повисло молчание. Билли взглянул на отца, взял его за руку и потянул к кровати. Он мог вынести собственное несчастье, но только не бремя отцовского страдания.
— Мне вот-вот подберут лекарство от этой болезни, правда, пап? Они всё время экспериментируют. А я старый подопытный кролик, да, пап? — Он ткнул его в плечо и рассмеялся. — Вот увидите, — внезапно приободрившись, продолжал он, — на следующее Рождество маме придется искать другого мастера для ярмарки.
— Верно, сынок, — подхватил Джордж, — на Рождество твоей маме придется клянчить поделки. — Он тоже засмеялся и дружески ткнул Билли в плечо.
— Тише, мальчики, — мама Билли вернулась к кровати, — перестань, Джордж, ты его перевозбудишь.
Джордж перестал. Они с женой знали, что будет, если Билли перевозбудится. «Перевозбуждение» — таким эвфемизмом они называли «припадки» Билли, и даже рабби Цвеку послышались в этом слове слабые отголоски угрозы и страха. Рабби Цвек с матерью Билли решили поменяться местами, и, когда они оказались рядом, женщина отвела его в сторону.
— Не волнуйтесь, — сказала она, — его здесь снимут с таблеток. В два счета. Жаль, что с Билли не всё так просто.
Рабби Цвек вернулся на стул у Нормановой кровати. Он получил ответ. И хотя он так и не выяснил, чем болен Билли, зато узнал, что не тем же, чем Норман, и возблагодарил Бога за это.
— Белла, — окликнула мать Билли, и рабби Цвека неприятно задела ее фамильярность. — Идите сюда, — крикнула она. — Джордж, покажи юной леди портмоне, которое тебе сделал Билли.
Отказаться Белла не могла, и рабби Цвек остался один на один с Норманом.
— Ну что, пообщался с народом? — спросил Норман. Когда отец отошел к кровати Билли, а его мать завладела Беллой, он почувствовал себя как хозяин, о котором гости забыли, и ему стало до ужаса одиноко. Его вдруг снова охватило желание вырваться отсюда, несмотря на то, что здесь ему обеспечен двухнедельный запас. Тут все сумасшедшие, и он станет как они. Ему хотелось домой. Они должны забрать его отсюда.
Рабби Цвек заметил в глазах Нормана слезы. Наклонился к нему и прошептал:
— Славный малый этот… э-э-э… Билли. Очень славный малый.
— Пап, — ответил Норман. — Я хочу домой. Пожалуйста, забери меня домой.
Слезы покатились у него по щекам, и рабби Цвек в отчаянии обернулся к Белле в поисках поддержки.
— Я постараюсь, — промямлил он, — но и ты подожди, попробуй освоиться. Хотя бы пару недель, — отважился добавить он.
— Не могу, не могу, — сказал Норман. — Позволь мне вернуться домой. Тетя Сэди за мной поухаживает. Я брошу наркотики. Я тебе обещаю. — Он схватил отца за плечи. — Я обещаю, только забери меня домой.
— Я подумаю, я подумаю, — проговорил рабби Цвек.
— Да, но подумай сейчас. Иди поговори с доктором.
— Белла, Белла, — позвал рабби Цвек, злясь на дочь за то, что оставила его без поддержки. — Белла, иди сюда. Он просится домой, — беспомощно добавил он, когда она подошла к кровати.
— Пожалуйста, Белла, пожалуйста, — плакал Норман, — заберите меня домой. Пожалуйста. Скажите им, чтобы меня отпустили.
Белла посмотрела на отца. Каждый из них надеялся, что другой не дрогнет. Рабби Цвек простит Белле, если та оставит Нормана в этом месте, и Белла тоже простит отцу. Оба были бы рады забрать Нормана домой, но оба знали, что ему придется пробыть здесь хотя бы месяц: так сказал джентльмен с портфелем. Однако сообщить об этом Норману не осмеливались.
— Подожди две-три недели, месяц, — наконец решился рабби Цвек. — А через месяц вернешься домой, слышишь, — он повысил голос, — даже если не поправишься, — добавил он, обращаясь ко всем в палате. — Ты вернешься домой. И хватит об этом. Месяц, потом домой. Я обещаю.
— Почему месяц? — вскричал Норман.
Белла боялась, что он догадался о своем приговоре. В самом слове «месяц» явственно слышались официальные ноты.
— Три-четыре недели, — небрежно сказала она. — Посмотрим, как пойдет. Я обещаю, мы с папой заберем тебя домой.
— Пожалуйста, пожалуйста, — умолял Норман.
Рабби Цвек взглянул на настенные часы. Впрочем, какая разница, который час: он должен уйти. Он должен обыскать комнату Нормана. Нельзя терять времени. Одно он знал наверняка. Нормана нужно забрать отсюда. Но чтобы вернуть его домой, сперва надо найти его поставщика и раз навсегда оборвать эту связь.
— Нам пора уходить, — сказал он.
— Почему? — спросил Норман.
Рабби Цвек не смог придумать ни единой причины — ни разумной, ни наоборот.
— Нам пора уходить, — повторил он.
— Вы бежите от меня? — уточнил Норман.
— Нет, конечно, — вмешалась Белла. — Просто папе тяжело. Ты же знаешь, Норман. Мы еще приедем. Скоро, — добавила она.
— Не утруждайте себя, — сказал он и демонстративно улегся под одеяло, чтобы они видели, как он страдает, и представили, как ему будет больно, когда они уйдут.
