Михаил Анчаров - Самшитовый лес. Этот синий апрель... Золотой дождь
- Хоть бы соврал что-нибудь красиво, - лениво сказал Глеб, - а мы бы поверили, что так может быть, и попробовали бы сделать. А то умничаешь, умничаешь.
Сплошное "Горе от ума". Всякое горе - от ума. (И тогда Сапожников впервые на него внимательно посмотрел.) Чересчур вы все умные. Поэтому Софья и выбрала Молчалина, а не Чацкого.
- Это верно, - сказал Сапожников. - Софья выбрала Молчалина, а Нина Чавчавадзе - Грибоедова.
- Не надо, - поморщился Глеб. - Не надо.
"Почва вокруг меня была иссушена. - Сапожников на минуту перестал слышать разговор. - Но я протянул свои корни, и они нащупали свежую почву. И вот в этот момент мои корни встретились и сплелись с их корнями…" - Меня всю жизнь грабили и спасибо не говорили. А когда я хотел давать, вот как сегодня, у меня не брали. Прощайте, - сказал Сапожников.
Сапожникову казалось, что все это происходит не с ним, а в какой-то книжке, которую тихонько читаешь на уроке и можешь отложить, когда станет страшно, и выйти на переменку, когда зазвенит звонок. Но звонок не звенит почему-то.
Когда садились в поезд, Сапожников был уже совсем хорош.
Мы ждем, когда на товаре будет написано "окончательно - замечательно", и толпимся у одного прилавка. А на соседнем стынут другие, которыми неизвестно как пользоваться. Понимаете? Это рассказ о человеке, который изобрел, как надо изобретать, и считает, что это может делать каждый.
Глава 24
ЗАПАЛЬНЫЙ ШНУР
Конечно, институт - это институт. Там мозги взбудоражены, и заодно еще там и учатся.
Но в институт полагается поступать после школы, а не после войны.
Сидят рядом с тобой на лекции чудные собой ребята, все умные, все попали в институт, все могут вычислить и тебя уважают. Весь первый курс уважают, а перед весенней сессией не очень уважают. Стыдно фронтовику шпаргалки в столе перелистывать. Почему стыдно - неизвестно. Но стыдно. А провалиться нельзя.
Лишат стипендии. А лишат стипендии - будешь искать халтуру, иначе не выжить. А найдешь - то придется делать на совесть, даром не платят. А учиться когда? Уже следующая весенняя сессия тишиной звенит. А тут еще гонор у вояк - наши не хуже ваших; вы можете, и мы можем. А что можем? Зубрить? Но ведь это же невозможно - зубрить? Зубрить невозможно! Нельзя сначала вызубрить жизнь, а потом жить! Уже есть справочники на все случаи жизни, а что понадобится, запомнится само! Помнит без доказательств надо только таблицу умножения, а все остальное надо понять.
- Нюра!
- Ай?
- Ты в колдовство веришь?
- Во что?
- Колдовство есть? - спросил Сапожников.
- А как же!.. - ответила Нюра. - Колесо вверх по дороге покатилось. Или бочка. А то еще свинья в овсах Свояк верхом ехал вечером и на нее наехал. Он ее палкой, а она в подворотню. Просочилась… А у соседки утром синяк. Это еще в Калязине было… Колдовство свое колдун перед смертью через веник передает… А то еще соседская бабка четыре дня маялась, помереть не могла. Две доски в потолке выломали - через два часа отошла… Если нож в притолоку воткнуть, то колдунья из гостей выйти не может… Я еще девушкой была, случай был… она взмолилась - отпустите, девки. А девки не знают. А брат вернулся, нож вытащил. Она взяла сумку и вышла… У колдунов, как чирей, назревает зло. Чтобы избавиться - делают зло. Чирей лопается. Если колдун со зла чего хочет - ничего не выходит, если ласково - зло получается. Алферов Иван ягненка в лесу подобрал, на лошадь положил, лошадь потеет. Смотрит - ноги у ягненка по земле волочатся, тонкие выросли. С лошади скинул, выстрелил - его нет… А у Печатновых было: сука при пахоте прыгает, лошадь за губы хватает. Печатнов встал, тпру! - а это его жена обернулась. Она могла. Ножи разложит, через них перекатится - пестрая собака…
- Да-а, - сказал Сапожников. - Ты специалист.
- Чего это ты? - обиделась Нюра.
- А что?
- Ругаешь меня… А за что?
- Разве я ругаю? Я сам на специалиста учусь.
- Зря ты это, - сказала Нюра. - У нас специалистами жуликов обзывали. Или, может, я не так сказала?
- Не знаю, - сказал Сапожников. - Еще не разобрался… Нюра, а сколько тебе лет?
- Точно не скажу. Надо в паспорте поглядеть, - сказала Нюра. - Считаешь, устарела?
- Да ты что?
- Вот и я говорю. Вроде бы не должна. Я как в баню пойду - на тело самая молодая.
Представляешь?
- Нет, - сказал Сапожников.
- Почему же?
- Не хочу.
- Вообще-то правильно, - задумчиво сказала Нюра. - А то мечтать про меня станешь.
- Хватит, Нюра, хватит.
- А что такого? Про меня все мечтают. Только я теперь - все. Я теперь Дунаеву верная жена. Он воевал. Нельзя. Бог накажет.
- Зачем про это говорить?
- Про все надо говорить, - сказала Нюра. - До войны я была блудница, а теперь наоборот.
- Святая, что ли? - спросил Сапожников.
- Не… - сказала Нюра. - Святая - это вроде как из другой губернии… Тебе колдовство-то зачем?
- Да вот зубрить надоело. Может, колдовать начать? - сказал Сапожников и пошел на семинар.
- Да подожди ты!.. Говори, доктор Шура!
- Еще раз… Теория говорит - если две частицы тождественны, то различное положение в пространстве не может служить основанием для их различия. Их нельзя различить. Следовательно, они представляют собой одну частицу, одну и ту же частицу, но находящуюся одновременно в разных местах.
- Что "следовательно"? - спросил Сапожником и вдруг захохотал.
- Уймись.
- Значит, если Глеб не может различить издалека, кто из нас с тобой идет, по какой стороне улицы, значит, это я иду по обеим сторонам? Так? Или ты идешь по обеим?
- Лучше ты, - сказал Глеб.
- Сапожников, - еле сдерживаясь, сказал доктор Шура, - запомни. Твоя старая элементарная логика здесь не годится.
- Годится, - сказал Сапожников. - Очень даже годится… Не годится только ее идиотское применение… Если получился идиотский вывод, следовательно, надо изучить факты, из которых он получился.
- Да пойми ты! Саму логику надо менять! - закричал доктор Шура. - Старая логика отражает старый опыт. Да и то возникали неразрешимые парадоксы.
- Например?
- Пожалуйста. Парадокс Зенона. Летит стрела. Значит, в микроскопическую дозу времени она неподвижна. Как же из суммы неподвижностей получается движение? Вот тебе и логика.
- Почему же из суммы неподвижностей? Неподвижна она будет, если я рядом с ней лечу, а для всех остальных она в любой момент движется. Не бывает неподвижной летящей стрелы. И логика тут ни при чем.
- Ну хорошо, а Буриданов осел?
- Что Буриданов осел?
- Стоит между двумя одинаковыми стогами сена. Он может подохнуть с голоду, так как не сможет выбрать.
- Это теоретический осел не сможет. Живой осел возле сена голодный не ходит.
И так далее. Без конца. Весь институт. Все пять курсов и диплом. Сапожников ни в какие построения не верил, если их нельзя было представить себе наглядно. А это считалось устарелым способом мышления, и потому Сапожников от порога был устарелый.
Это было время, когда кибернетика считалась исчадием, а к генетике относились хуже, чем сейчас к сексологии и тем более к кожному зрению и Атлантиде, не говоря уже о неандертальской цивилизации, камнях Икки и летающей посуде.
Компания подобралась большая, из разных институтов, физтехи, университетские биологи, из ГИТИСа были, историки из педагогов, Якушев Костя из Суриковского.
Ну, ГИТИС - это поприще. Играют "внимание". К кому угодно. Хорошо пьют. Легенды из жизни Чехова (актера, конечно) и Комиссаржевской. Суеверное почтение к физикам. Бросает сигарету в раковину (Убей меня! Ведь ты умеешь это делать!
Убийца! Убийца! Во мне нет больше жалости! (Кх, кх), стреляет из двух пистолетов - она мертвая падает в его объятия, - вполголоса проговаривает ремарку. Ну, и из системы Станиславского кое-что. Тут все понятно. Живых людей изображают. А как же! С суриковцами сложней. Костя Якушев у физиков и биологов спрашивает:
- Ребята, что такое цвет?
Ему отвечают:
- Мы тебе потом скажем.
А сами не знают. То есть они-то думают, что знают, а на самом деле не знают. Они думают, что цвет - это свет, а свет - это и волна и частица. Эйнштейн с Бором договориться не могли, чего же от студентов требовать? Студенты как семинаристы - верю, ибо это абсурдно.
- А зачем тебе? - спросил его Сапожников.
- Не могу с фотографией разобраться, - сказал Якушев. - Цветное фото видел недавно. Лицо как живое. Зачем же мне руками делать то, что аппарат может?
- А ты не делай, - сказал Сапожников.
- А как портрет писать?
- А не пиши.
- Хочется.
- А почему хочется?.. Для художника натура - толчок. Запальный шнур. Художник-то картину сочиняет.
- Конечно, - сказал Якушев. - При удаче получается колдовство. Только редко получается. Как бы почаще?
