Константин Паустовский - Блистающие облака
Как леопарды в клетке, от тоски
Поэта тень бледна у вод Гафиза.
О звездная разодранная риза!
О алоэ и смуглые пески!
Капитан отводил глаза и сердился. Чтение стихов вслух он считал делом стыдным. Ему казалось, что Терьян публично оголяется. Но Терьян не смущался.
Пылит авто, пугая обезьян,
Постой, шофер: идет навстречу Майя,
Горит ее подошва золотая.
Как сладок ты, божественный Коран!
Терьян передохнул.
И катера над озером дымят.
В пятнадцать сил...
Тропические шлемы...
Александрийские прекрасные триремы.
И Энзели холодный виноград.
Метранпаж Заремба - русый и громадный, с выбитыми передними зубами, подмигнул капитану к почесал шилом за ухом.
- Ну как? - спросил Терьян.
- Собачий лай,- ответил капитан.- Что это за божественный Коран! Что это вообще за хреновина! Неужели Мочульский напечатает эти стихи?
- Люблю с вами разговаривать,- Терьян шаркнул лаковой туфлей и поклонился.- Мочульский напечатает, будьте спокойны, и я получу за это турецкую лиру. На лиру я куплю доллары, на доллары лиры, на лиры доллары: я спекулянт, я перещеголяю Камхи. Потом в мой адрес будут приходить пароходы с пудрой, вязаными галстуками и сахарином.
- Идите к свиньям! Не паясничайте!
- Пойдем лучше к "Бедному Мише",- предложил Терьян.- Заремба, мой лапы,- номер в машине.
Заремба подобрал с пола несколько свинцовых болванок - бабашек - и пошел к крану мыть руки. В раковине сидела крыса. Заремба прицелился в нее бабашкой, попал, крыса запищала и спряталась в отлив. Заремба развернул кран до отказа и злорадно сказал:
- Ну, погоди, стерва, я тебя утоплю! Вода хлестала и трубила. Заремба вымыл жирные, свинцовые руки и натянул кепку. Крыс он решил истребить: каждый день они залезали к нему в кассу с заголовочными шрифтами, перерывали шрифт, гадили, грызли переборки. Потом оказалось, что тискальщик Сережка клал после ухода Зарембы в кассу кусочки хлеба и приманивал крыс. Когда Заремба узнал об этом, он показал Сережке волосатый кулак и сказал спокойно:
- Гляди, как кокну,- мокро станет!
С тех пор Сережка бросил баловаться. Заремба работал в прежнее время цирковым борцом. Поддубный порвал ему какую-то жилу, и тогда Заремба вернулся к своему основному занятию,- с детства он был наборщиком. За спокойствие и отвращение к ссорам его сделали метранпажем.
Капитан в Батуме Пиррисона не застал. В конторе Камхи ему сообщили, что Виттоль (Пиррисон) уехал куда-то на Чорох и вернется оттуда не раньше недели. Капитан со скуки написал статью о механизации Батумского порта и отнес в редакцию "Трудового Батума". Редактор Мочульский принял ее и заказал еще несколько статей.
В редакции капитан познакомился с выпускающим Терьяном и стал навещать типографию. Воздух типографии ему понравился,- пахло трудом. Через три дня он был там своим человеком.
Пошли к "Бедному Мише". Духан стоял на Турецком базаре, на берегу моря; одна его дверь выходила на море, другая - на узкую улицу, запруженную арбами и ишаками. На окне духана густыми персидскими красками - оранжевой, зеленой и синей - был нарисован бледный и унылый турок. Трубка беспомощно вываливалась из его рук. Под турком была надпись "Бедный Миша". На другом окне краснел помидором толстяк со щеками, надутыми, как у игрока на валторне. Он держал в руке вилку, с вилки свисал длинный шашлык, а с шашлыка оранжевыми каплями стекало сало. Сало расплывалось в затейливую надпись: "Миша, когда покушал в этим духане".
Толстяк смеялся, поджав круглые ноги, и умилял капитана. Около него черной пеной струилось из бочки вино.
В духане было душно. Вечер золотым дымом лег на море. Пароходы на рейде застыли в тусклом стекле. Их синие трубы с белыми звездами напоминали капитану Средиземное море. Он вытер платком обильный пот и сказал, отдуваясь:
- Ну и живоперня! Ну и климат, пес его знает. Сыро и жарко, как на Таити. Ночью плесень, днем жара, вечером лихорадка, тьфу! Дожди лупят неделями без единой пересадки. Черт его знает что! Недаром французские моряки зовут Батум: Le pissoir de mer Noire.
Терьян поперхнулся вином и засмеялся, отчего нос его, сухой и тонкий, даже побелел.
Турки в фесках и потертых до блеска пиджаках играли в кости. Из-под брюк белели их толстые носки. Желтые мягкие туфли они держали в руках и похлопывали ими по пяткам. На стене висел портрет Кемаль-паши: он скакал в дыму по зеленой земле, обильно орошенной вишневой греческой кровью.
Кофейня для турок была отделена от общей залы стеклянной перегородкой в знак того, что турки не пьют спиртного и не едят поганой свинины, подававшейся в "Бедном Мише".
Капитан морщился от вина. Оно пахло бурдюком и переворачивало внутренности, но действие его он считал целебным. Вино было почти черное.
Капитан посмотрел через стакан на свет и увидел в фиолетовом квадрате двери пышную от множества юбок нищенку-курдянку.
Нищенка подошла, переливаясь желтыми юбками, красным корсажем, синим платком, бренькая десятками медных персидских монет, пылая смуглым и нежным лицом. Она остановилась около капитана и скороговоркой начала осточертевший всему Батуму рассказ, как у нее украли в поезде вещи, умер ребенок, персы убили мужа и она ночует на берегу в старом пароходном котле.
Капитан дал ей двугривенный; нищенка тотчас подошла к Терьяну и начала рассказ снова.
- Дорогая,- сказал ей Терьян по-турецки,- хочешь заработать - иди вечером на бульвар, пройди около меня, я буду играть в лото.
- Пошел, собака,- ответила равнодушно курдянка и, махнув множеством юбок, подошла к Зарембе. По духану прошел теплый ветер.
- Не нужна мне твоя красота.- Терьян начал сердито вращать белками.
Курдянка издала гортанный клекочущий звук. Густой румянец подчеркивал гневный блеск ее глаз.
- Что ты к ней пристаешь? - сказал Заремба примирительно.- Оставь женщину в покое.
Терьян заговорил возбужденно, с сильным акцентом.
- Человеку хочу помочь,- понимаешь?- Он показал на капитана.- Женщина ходит всюду, все смотрит, всех видит. Дашь ей рубль, она тебе про Виттоля все расскажет. У дома его будет лежать, как собака.
План Терьяна был отвергнут. Он был действительно глуп,- впутать в дело дикую нищенку, в дело, требовавшее исключительной ловкости и осторожности. Капитан обжегся на Сухуме и теперь и по Батуму ходил с опаской,- как бы не столкнуться лицом к лицу с Виттолем. Первый раз в жизни ему даже приснился сон,-будто он встретил Виттоля в тесной улице, и они никак не могут разойтись, вежливо приподнимая кепки и скалясь, как шакалы.
Нищенка ушла. Терьян посидел немного и пошел на бульвар к "девочкам". Капитан сказал Зарембе:
- Я дурака свалял. Не надо было рассказывать ему о своем деле. Боюсь, нагадит. Дурак ведь!
- Он и нагадить не способен. Вот что, товарищ Кравченко, есть у нас репортер Фигатнер. Вот кого бы пощупать. Он живет рядом со мной на Барцхане. Пойдем, поставим вина, позовем его. Может быть, чего разузнаем.
Капитан согласился. На Барцхану шли через порт,- у пристаней толпились синие облупленные фелюги. Трюмы их были завалены незрелыми трапезундскими апельсинами. Турки сидели на горах апельсинов и молились на юг, в сторону Мекки. На юге в сизой мгле всходила исполинская луна. Волны лениво перекатывали багровый лунный шар.
Стояла уже лиловая южная осень. Листья платанов не желтели, а лиловели, лиловый дым курился над морем и горами. В лавочках продавали черно-лиловый виноград "изабелла".
Заремба жил в дощатом домике на сваях. Вокруг тянулись кукурузные поля, в кукурузе рыдали шакалы. За садом шумела мелкая горная речка. Заремба сбегал в соседний духан, принес вина и сыра и пошел за Фигатнером.
Фигатнер был стар и плохо выбрит. Лицом он напоминал провинциального трагика. Желтые глаза его посматривали хмуро. Он сказал капитану, протягивая руку с бурыми от табака и крепкими ногтями:
- Очень, очень рад. Приятно встретиться в этом гнусном городе с культурным человеком. Двадцать пять лет я честно работаю репортером, как каторжник, как последняя собака, и вот - докатился до Батума и дрожу здесь перед каждым мальчишкой. А в свое время я был корреспондентом "Русского слова". Дорошевич сулил мне блестящее будущее.
Фигатнер вдруг подозрительно посмотрел на капитана и спросил:
- Как ваша фамилия?
- Кравченко.
- Вы хохол?
- Да, украинец.
- Вы зачем в Батуме?
- Приехал по делу к Камхи. Жду их агента Виттоля. Он сейчас на Чорохе, скоро вернется.
- Поздравляю,- промычал Фигатнер.- Другого такого прохвоста нет на земном шаре. Низкая личность. Бабник, спекулянт. Как только советская земля его носит!
- Откуда вы его знаете?
- Я обслуживаю для газеты фирму Камхи. Сегодня я его видел, вашего Виттоля.
- Как? - Капитан повернулся к Фигатнеру.- Да разве он здесь?
