Михаил Волконский - Черный человек
Так было и теперь. Секретарь сказал, что на дворе потеплело, и сейчас же замолк, потому что это могло напомнить, как он только что вез Михаила Андреевича. Косицкий заявил, что получил верные сведения из Петербурга, что государь собирается в Москву. Все этому почему-то очень обрадовались.
Один Михаил Андреевич сидел совершенно спокойно, молчал и не выказывал никакого желания завести ненужный разговор, как человек, который привык молчать и говорить только тогда, когда это надо.
Наконец граф Косицкий встал и начал прощаться. За ним поспешно поднялись секретарь и губернаторский чиновник.
На прощанье Косицкий предложил князю, у которого, вероятно, ввиду его столь неожиданного освобождения, нет в данную минуту пристанища в городе, поместиться пока у его секретаря, так как дом, принадлежащий в городе Каравай-Батынскому, занимал сам Косицкий. Князь поблагодарил и сказал, что пристанище у него найдется. Косицкий попросил его заехать завтра для соблюдения формальностей, великодушно предоставил Михаила Андреевича самому себе и уехал вместе с секретарем и чиновниками.
XXXIV
Когда Михаил Андреевич с Гурловым остались одни у доктора, князь поднялся со своего места и строго, как судья, требующий отчета, спросил своего врага:
— А господин Чаковнин? Где он у вас? Потрудитесь привести его.
Доктор, не возражая, встал и вышел из комнаты.
Гурлов сидел, боясь шевельнуться. Ему показалось как будто сверхъестественным, что Чаковнин находился у черного доктора и что он не подозревал об этом, а вот Михаил Андреевич знал, как знал и все на свете.
И действительно, доктор привел Чаковнина из внутренних комнат.
— Ничего не понимаю, — говорил Чаковнин, размахивая руками, — где я и как попал сюда, и зачем я здесь… Батюшки! Князь, господин Гурлов! И вы здесь? Оба на свободе?.. Что за чудеса?..
— Спасибо вам и Труворову, — сказал князь.
— Помилуйте, за что же спасибо? Мы с Труворовым все больше спали — в тюрьме спали, у Ипатьевой спали, у молодцов в лесу спали, правда, один Труворов, зато здесь я выспался и попал сюда сонный, сам не знаю как… Ну, что ж, если вы на свободе, значит, гайдуки мои сознались.
— Сознались, — подтвердил князь.
— Ну, значит, все отлично! Теперь надо только высвободить Труворова. Мы, князь, махнули порядочную сумму, чтобы освободить вас — сто тысяч!.. Эти деньги у Гурлова в Вязниках спрятаны. Мы знали, что вы не пожалеете их.
— Мне этих денег не жаль! — проговорил князь, улыбнувшись в ответ. — Надо лишь скорее отправиться за ними в Вязники и отвезти их в лес, а то Никита Игнатьевич заждался, должно быть, на мельнице…
«Он и это знает!» — удивился Гурлов. Черный доктор стоял в продолжение разговора с опущенной головою.
— Зачем вам терять время на поездку в Вязники? — тихо произнес он. — Я могу сейчас ссудить вам нужную сумму.
Чаковнин разинул рот от удивления — откуда доктор мог располагать такими большими деньгами.
Доктор, словно поняв его сомнение, пригласил его пройти в кабинет и там отворил железный, привинченный к углу, шкаф, полный мешков с золотом.
— Вы видите, — сказал он, — что у меня хватит средств и на большие расходы!
— Да что же? Вы делаете сами золото? — невольно вырвалось у Чаковнина.
— Может быть! Вот два мешка по пятидесяти тысяч рублей червонцами. Берите!
— Благодарю вас за доброе дело! — сказал Чаковнин, принимая мешки.
Доктор улыбнулся и, не скрывая насмешки, сказал:
— Вы думаете, что дать деньги — доброе дело? Деньги — всегда зло и всегда в конце концов принесут его. Они могут дать только временное благополучие. Впрочем, большинство, которое слепо, думает иначе. Вы сейчас едете? Ваша тройка у меня на конюшне.
Чаковнин с Гурловым решили, несмотря на вечер, ехать сейчас же. Князь одобрил это.
— А как же вы? — спросил его Гурлов.
— Я останусь пока здесь, у доктора.
— Ох, не оставайтесь! — невольно проговорил Гурлов, но сейчас же вспомнил, что напрасно предупреждать князя в чем-либо — тот, очевидно, знал лучше всех, что ему делать.
— Поезжайте, поезжайте!.. — сказал ему князь. Тройка была подана, и Гурлов с Чаковниным собрались.
— Нам надо заехать к Ипатьевой, — сказал Сергей Александрович, когда они вышли на крыльцо. Во-первых, мне нужно повидать Машу, во-вторых, надо найти Тараса — он исчез у меня куда-то, и я его не дождался…
— Какого Тараса?
— Да вот того самого, что предводительствует в лесу.
— А вы его откуда взяли?
— Был там, видел Труворова и вернулся с Тарасом, чтобы разыскать вас и гайдуков. Я видел одного из них здесь у доктора.
— Когда же вы успели?
— Сегодня с утра.
— Ну, катавасия! — решил Чаковнин. — Но во всем этом разбираться пока нечего; однако я здесь, видно, долго спал — забодай меня нечистый!
У крыльца к ним подошел странник. На дворе уже темнело.
— Люди добрые, пожертвуйте что-нибудь, — запросил странник.
Гурлов достал денежку и кинул ему.
— Мало! — сказал странник.
— Неужели? — усмехнулся Чаковнин.
— Право, мало, мне куда больше следует.
Гурлов был в таком веселом расположении, что достал еще денежку.
— Ну, вот тебе еще за храбрость!
— И этого мало! — решил странник.
— Да ты думаешь с нами шутки шутить? — проговорил Чаковнин, начиная сердиться.
— Ох, господа добрые, — закачал головою странник, — вы-то вовсе не знаете, что я думаю, а вот что вы думаете — это мне известно.
— Вот как! — рассмеялся Гурлов. — А ну-ка, скажи, что мы думаем?
— А то вы думаете, что я — странник, а на самом деле я — Тарас, вам известный!..
И он вдруг расправил приглаженную клином бороду и распустил с лица корчившую его гримасу, отчего глаза у него делались узенькими, и стал чернобородым, глазастым Тарасом.
— О, чтоб тебя! — не удержался Гурлов. — Это зачем же такая машкерада?
— Надо было молодцов до точки довести. Иначе ничего не поделаешь, барин. Что ж, теперь готовы прибавить к денежкам рублики? Говорил я, мало!..
— Готовы! — сказал Гурлов.
— Ну, едем в лес!
XXXV
Когда князь Михаил Андреевич остался один на один с черным доктором, тот повел плечами и обратился к нему:
— Ну, князь Михаил Андреевич, теперь пришла пора подвести нам счеты за всю нашу жизнь!
Михаил Андреевич, легко читавший в мыслях обыкновенных людей, единственно, у кого не мог временами провидеть эти мысли — у черного доктора. И теперь он не мог узнать сразу, что значили эти слова черного доктора.
— Да, пришла пора, — повторил тот, — и пришел конец твоим испытаниям. Они были долги и тяжелы, но теперь кончены. Вспомни — за границей, куда ты отправился на свои поиски, ты был испытан бедностью, физическими лишениями, потом нравственными испытаниями. Тебя мучила жажда славы, почестей, ты боролся с честолюбием, терпел, наряду с душевными, физические мучения и болезни. Ты перенес это. Затем в России ты был испытан еще сильнее — богатством. Ты остался и в богатстве непоколебим, оно не испортило тебя. От богатства ты был брошен снова в несчастье, в тюрьму. Ты равнодушно перенес это, даже сам просил арестовать тебя. И, несмотря на все, что терпел, ты остался непоколебим в главном условии мудрости — сохранении тайны, хотя я обращался к тебе много раз в жизни с этим. Ты не выдал этой тайны даже за то, чтобы узнать, что дороже тебе всего на свете! Ты не забыл ни на минуту, что знания, сообщенные тебе, должны служить единственно на добро. Ты сделал подвиг, победив себя и остановив сон загипнотизированной, несмотря на то, что мог узнать от нее, сонной, важное для себя — сожжены ли документы? Наконец ты был испытан отчаянием, силе которого не поддаются только исключительные люди. Когда тебе было доказано, что документы сожжены, ты не поверил очевидности, а продолжал верить все-таки своему знанию; очевидность не могла разубедить тебя. Во всех твоих испытаниях я был участником, и то зло, которое терпел ты в них, причинял тебе я, соблазняя и толкая тебя к падению. Но ты сам не хотел зла и своей волею побеждал себя и свои сомнения. И всякое зло обращалось тебе на пользу, воля твоя росла, а вместе с нею совершенствовались знания и развитие духа. И вышло, что зло принесло тебе добро. Без этого зла, которое считается слепыми, непросвещенными людьми лишь таким, не был бы ты тем, что есть. Слабые люди жалуются, клянут судьбу и ропщут на Бога за кажущееся им будто бы в жизни зло, не понимая, что от их собственной воли зависит не поддаваться этому злу. Ты явил на себе пример мудрого человека. Я был назначен для испытания тебя и должен был испытывать… Теперь ты можешь понять меня!..
И черный человек сделал знак высшей степени посвящения.
Михаил Андреевич встал, поцеловал его и произнес:
— Брат мой, благодарю тебя.
