Куриная слепота - Эна Трамп

Ссыпала обратно в пакет, невесомая четверть грибов.

Потом она ловила кузнечиков. Она словила десять штук. Кузнечики стрекотали, выдирались из кулака. Она решила наловить рыбы.

Речка огибала деревню; текла под холмом. Она спустилась не там, где спуск, глина от дождей вся размокла, скользила, а забрала влево, прямо сквозь поле. Через травы, внизу через кустарник. Выбрала место, замучила одного кузнечика. У нее была леска с грузилом и поплавком.

Вода коричневая. Наверное, неглубоко, проверять не станешь. Но быстрая. Кузнечики прыгали в банке, неплотно прикрытой.

Потом она начала петь.

Песня Йоки, девушки с необычайно высоким голосом. У нее был голос низкий; но она старательно имитировала. Интонации.

Открывая окно… о-а-а…

Наблюда-ю…

Еженощные сдвиги

Луны

По фазе.

И меня штрафанут

В трамвае!

На-а маршрутах от весны —

До зимы. Но —

В дра-ном джинсовом небе,

Натертом

          мастикой до дыр,

В лабиринте свастик ищем хлеба,

И зрелищ,

          войну и мир!

В дра а а а! ном джинсовом небе,

Стертом

          на трассах

                    до дыр.

Ничего не происходило. Спев эту песню раз пятьдесят, часа через два, может — три, она вытащила леску. Девять кузнечиков выпустила в траву.

* * *

Назавтра она пошла все-таки через спуск; снарядилась основательно, с палкой. Тот, что старший, еще в первый день (сейчас их не было, деревня была такой, как ей и следовало быть — пустой), — вот он сказал, когда она с ним поговорила, когда возвращала ведро от купленной… ну, взятой — картошки: что там вроде бы есть какая-то тропа, по которой лесом — можно выйти из деревни. Не там, где она входила: где грязь, — другой дорогой. Но знает эту тропу «бомж». «Бомж?» «Бомж. Здесь живет десять лет; а работать ходит в Октябрьский». «Как же — бомж? когда десять лет?» Бомжа тоже не было. В деревне была она одна.

Нашла брод через речку — и впрямь, мелкую. По камням, тыкая палкой, потом одним концом перекинуто скользкое бревно.

И действительно, была тропа: только вела не направо, где, по ее представлению, оставалась трасса; а куда-то влево. Пробираясь по тропе, она обнаружила среди других кусты красной смородины. Здесь! куда не ступала нога человека. По ее представлениям, смородина — это была всецело садовая культура. Уж смородину-то ей не нужно никого спрашивать; ягоды мелкие, большая часть уже осыпалась, но, пошарив, можно набить полный рот.

Дождь слегка сеял, когда она еще выходила из дому. Но потом перестал. Сейчас он пошел во весь рост. Она все так же пробиралась по тропе, палку уронила, один раз подняла; второй раз не стала — только запинается. Если бы догадалась взять целлофан — но целлофан остался вместе с рюкзаком. Тропа не кончалась, не кончалась, и потом она вышла на открытое место.

Занавес дождя. За этим занавесом разрушенный деревянный дом. Другая пустая деревня! — только это была уже по-настоящему брошенная деревня. От дома остались стропила; бревна — а над бревнами навес козырьком. И под этим навесом сидели.

Двое мужиков. Они были — как совы; как какой-то орел — она видела один раз: сидел на ветке сосны, такой настоящий. Сидели на бревне серые мужики в капюшонах. Они курили.

Она пошла прямо к ним. Мужики смотрели на нее — наверное, они видели что-то такое, что и она. Здесь, где никого нет — вышла из лесу мокрая баба.

Шорох дождя. Безмолвие.

— У вас не будет сигарет? — нарушила она безмолвие.

Мужики смотрели на нее. Один высунул из кармана пачку.

— Спасибо. — Она вытащила сигарету мокрыми пальцами.

И пошла обратно.

Надо было взять две.

* * *

Один. Два. Три. Четыре.

Пять — дождь лупил весь следующий день. Бессмысленно искать окурки, если б и были — то давно размокли; ту, что взяла у мужиков, употребила сразу по возвращении, даже не просушив на топленной утром печи. Бахнуло в голову, во рту отвратительный вкус, так не поймешь, зачем люди курят.

Завернувшись в целлофан, шла по деревне.

Волосы у нее крутились от дождя, но сейчас — были слишком грязными, «к черепу прилипли». Заглянула к отсутствующим соседям: в дом не полезла конечно, пошарила по двору. Возделанное картофельное поле уходило к горизонту, зачем? — и той, что насыпали, не одолеть; бросить еду — такого за ней не водилось, придется везти в Питер. Богатый гость: со своей картошкой с грибами. Никогда б не подумала, что соскучится по макаронам.

Под водой сходила за водой. В доме было уже грязно; с дров налетело (приноровилась двигать длинные внутрь по мере горения; а теперь еще и груду мокрых пришлось содержать около печи). Нагрела и помыла голову, мылом, над кастрюлей. Стало еще грязней. От влажности воздуха волосы сохнуть не хотели; легла с мокрыми и стала ждать темноты. Комары пищали; не садились. Дождь им был не помеха.

* * *

На рассвете капельный перестук по крыше прекратился. Поскольку легла она рано, даже раньше, чем вообще приходилось здесь ложиться, потому что не станешь же сидеть при лучине, а керосиновые лампы, если бы она и поискала их и нашла в других домах, все равно лишены керосина — деревня была покинута не вчера, ничего такого, как попадается, скажем, на